Зло приходит, девочка, не в тот момент,

Когда кто-то подсаживается на иглу.

У него,

Д.Е.В.О.Ч.К.А.

Специального расписания нет.

Оно не является по щелчку.

Оно не прыгает, девочка, на кровать.

К чужому мужу, спящему у тебя в постелях.

Но вот, когда тебе становится наплевать,

Тогда берётся оно за дело.

Если ты украдёшь? Стоит ли оно за твоей рукой?

Смеётся ли крошечный демон на левом твоём плече?

Девочка, слушай меня. В этом то вся и соль.

Демона на плече, не существует вообще.

И не те страшны и обречены на провал,

Кто нарушил все смертные семь грехов.

И не те, что поклоняются каким-то другим богам.

А те, что не подняли против своих голосов.

Зверю неважно, кто перед ним стоит.

Важно горло своё и чужое, отданное,

Подставленное его зубам.

Михалыч достал из подпола динамит

И пошёл глушить рыбу. Насвистывая в бороду

Интернационал…

* * *

Закат и слегка морозный вечер.

Он чувствовал запах её.

Тот самый. Безумный.

Той самой Первой встречи.

И нежный взгляд её.

Чуть усталый…

Адель завернулась в плед пёстрый, флисовый,

По самые брови.

Спала.

Сопела.

– И всё-таки у неё зачётные сиськи, -

Подумал Илайя куда-то в стену…

А уходить с каждым разом больнее.

И хочется так вот прийти и остаться.

И брать её к хищникам всё страшнее.

В кино, в ресторан бы с ней или на танцы…

И тонкие кисти.

И мелкие пряди.

И рот так вот глупо во сне приоткрыт…

– Не блядь.

Хотя в общем все женщины – бляди. –

Ругнулся Илайя

И вышел курить…

* * *

Тело твоё в огне.

Разума ты лишён.

Ты же поддашься мне

Шеей под топором.

Ты же растаешь льдом.

Сплавишься, как металл.

Тело твоё – дом.

Сердце твоё – храм.

Только в доме твоём

Я поселилась вдруг.

А перед алтарём

Мой обитает дух.

Только в твоих глазах

Жажда меня иметь.

Хоть бы и в кандалах.

Хоть бы потом – смерть…

Будущее не тронь!

Ждать нам чего для?

Пламенем на ладонь

Сегодня сойду

Я…

* * *

Снова запах духов

И касание рук.

Шёпот.

Ласки.

Порочный наш круг.

– Забери мою душу, а с ней и грехи.

Ибо дьявол сожжёт меня

За стихи.

Преисполни надеждой.

Прогони этот сброд.

– Ты не бойся.

Не бойся огня.

Не сожжёт!

Залюбуюсь тобой.

Засмотрись на меня.

Это губы

Мои

Обжигают тебя…

* * *

Я не вижу ночью

Твою сторону Светлую.

Ты не видишь днём

Мою сущность тёмную.

Эти половинки кажутся нам незаметными.

Но мы повязаны.

Точно.

Печатью кровною.

И когда на карте выпадет искушение.

Я готов поддаться.

Готов продать душу дьяволу.

И моя половина

Предастся забвению.

А другая /твоя/ станет моею

Забавою…

* * *

Так тянулись долгие месяцы выздоровления.

Иногда Илайя пропадал на неделю.

Иногда на несколько скучных дней.

На одну ночь. На пару ночей.

Жизнь взаперти протекала размеренно однообразно.

Шрамы на коже почти исчезли.

Дед мазал их мазью.

Вонючей и даже на вид отстойной.

Варево жглось и щипалось пребольно.

Адель терпела. Скрипя зубами.

И пыталась выведать об Илайе.

У бабки, у пса, у его одежды,

У запахов леса, у шапок снежных

На дальних склонах там в отдалении,

У легких следов его на ступенях…

Но бабка была от рожденья немая,

А пес только таял, с Аделью играя.

И лес молчал, и сверкали склоны,

И были следы его невесомы…

И все впустую, и все напрасно.

И скучно, маетно, но… Безопасно.

Однажды Адель вернулась с опушки,

И дед позвал ее: сядь, мол, слушай!

Адель прислушалась, как умела:

Кипит вода, пар клубится белый,

Щебечет птица, поет кузнечик…

– Ну, что за игры?! Заняться нечем? Уперся дед.

– Все не то! Так-сяк!

Умей услышать само себя!

И вот Адель, поелозив попой,

Уставилась на стене во что-то,

И вдруг весь мир разразился громом,

И криком битвы, и воем, стоном!

И визгом тварей, летящих вниз,

Затвора щелканьем, звоном гильз.

Его дыханием через силу…

Адель очнулась:

– Что это было?

– Ты стала слышать. И хватит рыться

По всему дому. Возьми волчицу

/Так звали псину/ и дай ей корм

Старик отвернулся и спать пошел…

* * *

Месяц спал,

Укрывшись облаками.

Ты смотрела на меня

В истоме.

И что-то взрывоопасное

Было между нами…

Я сливал бензин,

А ты была на стрёме.

* * *

В самом центре Москворечья

В Оружейном переулке

Полыхали, словно свечи,

Догорали, как окурки,

Роллсы, Майбахи, Феррари,

Ягуары, Мерседесы,

Астон Мартины и далее

БМВ, концепты Энзо…

Мазератти ело пламя,

Кожа красная горела.

Жутко корчились Мустанги,

Краска плавилась, шипела.

И неслась по свету новость:

На крутой стоянке частной

«Объявился мститель – Zоrrо,

Глас народного несчастья».

И навряд ли плакал кто-то,

Улыбались всюду люди…

Zorro вышел на охоту

Скоро то ли ещё будет.

Пожалели страховые:

– Вот кому теперь работки!

И машины, ведь машины

До одной были красотки!

А хозяев автопарка

Никому было не жалко…

* * *

Башня напротив еле видна за туманом.

Трубы опять ремонтируют водопроводные.

Зимняя сказка по улочкам безымянным

Легкой позёмкой мечется, мечется под ноги…

Яркий неон реклам на высотных зданиях

Словно двоится, рассеивается, преломляется.

В доме напротив женщина с тоненькой талией

Вскинула руки и словно застыла в танце…

Пёс одинокий отчаянно лает в скверике.

Кошки дворовые громко и грязно ругаются.

Корчатся люди, в зубастых капканах телеков,

Кто-то кричит: «Караул!» Кто-то жарит яйца.

Заиндевевшие окна трещат тихонько.

Ветер раскачивает антенны на черных крышах.

Девушка в доме напротив укачивает ребёнка,

Произнося лишь губами: «Спи, милый. Тише…»

Городу хочется снежного яркого кайфа.

Хочется дури пустить по набухшим венам.

Город чифирит и впрок запасается спайсом,

Чтобы дождаться белого – белого плена…

Но кто-то нажал: О.Т.М.Е.Н.А.

В золотом зале восседал Ирад.

Новое тело служило пока безотказно.

Тело красивой тёлки. Пирсинг. Стразы.

Какое-то время уже тайно правило миром.

Глупые шудры лизали тонкие пальцы.

Век шудры недолог. И дохнут они несчастными.

Ирад смотрел на них нежно и даже ласково.

Месяц-другой, и они ни на что не сгодятся.