-Это ведь то о чем ты просил, — сказала она, — ты доволен, муж мой?
Вместо ответа Луп-волк прыгнул к трупикам младенцев, все еще валявшихся возле костра, раздирая и пожирая нежное мясо. Затем, уже не глядя на супругу, он торжествующе взвыл и одним прыжком исчез в окружавшей плато чаще.
Большой волк мчался по лесу, сминая папоротники и высокие травы, громким рыком распугивая оказавшуюся у него на пути мелкую живность. Изнутри Лупа распирало от торжества: наконец-то, он сумел не просто вселиться в тело зверя, а наяву обернуться волком. Он с наслаждением ощущал капли росы, оседавшей на его шерсти, его ноздри раздувались, чувствуя доносящиеся отовсюду бесчисленные запахи. Какие-то тени мелькали в ночном лесу и зверь, с коротким рыком кидался вслед за разбегавшейся добычей. Перед сегодняшним действом он весь день постился и сейчас даже тела младенцев не утолили до конца терзавший его голод. Вот, преследуя перепуганного олененка, волк совершил огромный прыжок и внезапно очутился на неширокой тропке, явно протоптанный людьми. Тут же послышался короткий вскрик и на волка взглянули широко распахнутые голубые глаза.
Один Бог — христианский или кто-то из богов этих диких краев, — знал, что привело на лесную тропку этой ночью молоденькую девушку, почти девочку, в потрепанном крестьянском платье, с наброшенным поверх него красном плаще с капюшоном. Не задумывался об этом и оборотень — перед собой он видел просто добычу, на редкость медлительную и беззащитную. Хищные инстинкты зверя смешались с человеческой похотью и волк, коротко рявкнув, молнией кинулся на жертву. Та успела издать один только отчаянный крик, прежде чем острые зубы сомкнулись на нежном горле. Злобно рыча, зверь терзал окровавленное тело, вырывая куски мяса и жадно проглатывая их, набивая ненасытную утробу.
Лишь наутро Отсанда со своими васконцами, нашли короля: совершенно голый, вымазанный грязью и кровью, Луп мирно спал в поросшем папоротником овраге, зарывшись поглубже в лесную подстилку. Растолкав короля и вручив ему заранее припрятанную одежду, слуги подвели к нему лошадь и помогли уберечься в доспехи.
Отказавшись от еды, но согревшись заботливо поднесенным подогретым вином, Луп вновь держал путь к Лиону, где его уже ждало аквитанское войско. Возможно, его командиров и удивило бы это, хоть недолгое, но весьма странное отсутствие короля с королевой, также как и столь небольшая их свита. Впрочем, Луп пока не думал, как объяснить все эти странности войску. Сейчас король скакал по узким тропкам Севеннских гор, вновь и вновь вспоминая события минувшей ночи, а на его лице играла одновременно мечтательная и хищная улыбка.
Воины Девы
— И да оградит нас Богиня от стрел и мечей, от умысла злого и вражьих чар, от чужого бога и зловредных служителей его. И да укрепит она град сей от псов Утреда безаконного и не даст ему пасть от рук нечестивцев, прежде чем последний воин Ее с мечом в руке, да не упадет бездыханным...
Высокий волхв, в зеленом шелковом одеянии, расписанном серебряными узорами в виде стеблей и листьев, ловким движением перерезал горло могучему вепрю со связанными ногами. Смочив в хлынувшей из раны крови пучок зеленых ветвей, он двинулся вдоль выстроившихся перед ним воинами, окропляя их лица кровью. Для служителя богов Дивагость был молод — ему не исполнилось еще и тридцати, а темно-русая борода, с вплетенными в нее резными фигурками костяных сов и медведей, едва доставала до груди. Более старшие волхвы, убеленные сединами и умудренные годами, не торопились покидать богатые святилища Руяна, Волина и других славянских городов, ради малознакомых земель на западе, населенных народами чужой крови, чужого языка и чужой веры. Лишь Дивагость рискнул отправиться с князем Собеславом, что со своей дружиной примкнул к британскому походу Редвальда. И здесь же в Британии, нежданно-негаданно, Дивагость стал верховным служителем богини, которую сами саксы и примкнувшие к ним даны называли Гефьён, а славяне — Деваной или Дзеванной. Это имя оказалось созвучным Деве, которую чтили римляне и чье имя еще помнили местные жители. По совету волхва, князь достал из заброшенной римской каменоломни чудом сохранившуюся статую древней Богини, с копьем и совой на плече. Бывший Дева Виктрис легионеров, считавшийся одним из главных римских святилищ Британии, даже сейчас, став Девином, почитал свою покровительницу. Ее святилище стояло на месте римского храма, да и для его постройки использовались кирпичи и мраморные плиты, взятые из остатков римских зданий.
Сейчас перед изваянием богини стояли славяне, саксы, даны, в доспехах из вареной кожи или стеганой шерсти — лишь самые богатые и знатные носили кольчугу и шлем. Все они вооружились мечами, копьями и боевыми топорами. Некоторые имели еще и луки, а у пояса носили два колчана: один со стрелами, с оперением из орлиных или соколиных перьев, второй — с дротиками-сулицами. Те же из воинов, кто происходил из краев, соседствующих с аварами, по тамошнему обычаю также вооружились булавами и кистенями. Но, несмотря на разницу в вооружении, языке и происхождении, каждый из собравшихся в святилище видел в римской Деве свое божество и был готов умереть, чтобы не отдать его на поругание разрушителям святынь.
Князь Собеслав стоял впереди воинства, склонив бритую, по славянскому обычаю, голову с клоком русых волос на макушке. Мускулистое тело облегала чешуйчатая кольчуга, с наброшенным поверх нее сине-зеленым плащом отороченным мехом горностая. С широкого пояса, расшитого золотом и украшенного фигурками бронзовых медведей, свисал длинный меч и нож-скрамасакс. Собеслав был еще моложе волхва — младший сын князя либушан, несколько лет назад он покинул родные края, став во главе дружины, собранной чуть ли не со всех городов венедского Поморья. Вскоре он примкнул к походу Редвальда, а потом — и к Энгрифледе, вместе с ней участвуя в кровавом замирении бывших владений Эдмунда Уэссекского. В награду за усердие молодая королева пожаловала князю земли по реке Ди, вместе с городом который кельты звали Дивердоу, саксы — Легикастер, а славяне, составившие большинство переселенцев, переименовали в Девин. Вместе с вендами здесь расселялись даны, фризы и континентальные саксы — Энгрифледа, не доверяя бывшим подданным Эдмунда, старалась создать себе в западных областях Британии новую опору из самых убежденных язычников. Собеслав, взяв в жены Эльфрит — знатную вдову из числа оставшихся верными Одину англосаксов, — обязался оберегать новые владения от нападений Утреда, валлийских мятежников или набегов ирландцев из-за моря.
Собеслав казался полностью погруженным в себя — даже капли жертвенной крови, попадавшие на его лицо, не выводили его из самосозерцания. Губы его, вслед за волхвом шептали воззвания к Дзеванне, однако мысли его были на востоке острова, откуда приходили все более дурные вести. Утред, король пиктов, англов и скоттов, как он себя именовал, заключил союз с морскими разбойниками-норманнами и напал на владения Энгрифледы. Вероломный король умело подгадал время — как раз когда молодая королева отправилась на континент. Эоворуик, главный оплот Энгрифледы на севере, пал атакованный с суши и с моря, после чего, ворвавшиеся в город победители устроили дикую резню, разрушая святилища и сжигая в них тех, кто не принял Распятого. Захватчики разорили и всю округу, угоняя скот и выгребая все мало-мальски ценное. В считанные дни север владений Энгрифледы оказался в руках захватчиков.
Кроме Девинграда.
Узнав о падении Эоворуика Собеслав хотел оставить город и отступить к Люнденбургу. Однако тут восстали валлийцы, во главе с вернувшимся из изгнания в Эйре Кингеном ап Мануганом — потомком королей Поуиса. Южнее Девина его войска перешли Ди соединились с войском, посланным Утредом. В город устремились беженцы со всей округи: матери с серыми от горя лицами, ведущими за собой или несущим на руках плачущих детей, усталые мужчины в окровавленных одеждах. А затем поток беглецов иссяк — и Собеслав сразу понял, что случилось с теми, кто не успел. Оставалось запереться в городе и ждать штурма — без надежды на чью-либо помощь.
