Фредегунда встала перед изваянием богини, широко раскинув руки.

-Взываю к тебе, Охотница, владычица леса и всех, кто живет и плодится в нем. О, всемогущая, милостивая и безжалостная, пошли слугу своего из лесной чащобы и дай нам знак своего благоволения.

Она дала знак и франки выбили пни из под ног пленников. Сорвав с пояса нож, Фредегунда с неженской силой, одним за другим вспорола им животы крест-накрест. В тот же миг послышался громкий топот - и из леса выбежал огромный вепрь с острыми клыками. На миг он застыл на краю поляну, сощурив подслеповатые глазки и ворочая головой. Все собравшиеся затаили дыхание, следя за кабаном, когда тот, словно решившись, направился к все еще дергавшимся в петлях жертвам. Подбежав к рыжему юноше, вепрь поставил передние ноги на пень и погрузил рыло в окровавленный разрез, с чавканьем и громким хрюканьем, пожирая вываливавшиеся внутренности. Фредегунда торжествующе посмотрела на Амальгара.

-Боги дали свой знак, сын мой, - сказала она, - иди в бой и не страшись ничего!

-Стреляй! - рявкнул Пипин и туча стрел, взвившись над стенами Кельна, смертоносным дождем обрушилась на язычников. Многие из них остались на поле, пронзенные стрелами, однако остальные упрямо рвались к городу. Лишь немногие тюринги стреляли в ответ - большинство стремилось как можно скорее сойтись в рукопашной.

Франкские лучники успели дать еще один залп, прежде чем враги приблизились к стенам. В следующий миг городские ворота затрещали от ударов таранов. Защитники города лили на них кипяток и собранные наспех скудные запасы смолы, однако тюринги, саксы и франки-изменники пусть и ошпаренные, обожженные, покалеченные не выпускали из рук бревен, вновь и вновь обрушивая их на жалобно трещавшие створки. Другие же, приставляли осадные лестницы, забрасывали на стены веревки с крюками. Пипин, свирепо рыча, метался от одной башни к другой, самолично перерубая тросы, однако врагов оказалось слишком много и вскоре на стенах закипел жестокий бой. Лязг стали, проклятия и стоны умирающих слились в один протяжный вопль и крикам "За Господа нашего!" вторило яростное "Слава Одину" и "Тор с нами"! Кровь обильно стекала по древним стенам и сам Рейн стал красным в эту ночь.

Редвальд одним из первых вскарабкался на стену, удачно забросив "кошку" и вовремя перерубив руку, уже занесшую меч, чтобы рассечь веревку. Взметнувшись на стену, словно лесная рысь, он одним ударом снес голову франку, схватившемуся за обрубок руки и, оскалив зубы, ринулся в гущу битвы, с каждым ударом снося кому-то голову или выпуская кишки. Как молния сверкал окровавленный меч с лезвием усеянным рунами и со змеем с волчьей головой, кусающим собственный хвост на перекрестье рукояти. Меч этот, закаленный в крови водяного дракона, обладал невероятной крепостью - и не один воин франков не верящим взглядом смотрел на собственный клинок, разлетевшийся на куски от удара. Впрочем, удивлялся он недолго - следующим ударом Редвальд сносил врагу голову или разрубал его одним ударом от плеча до поясницы. Рядом с ним, столь же свирепо дрались и воины из его собственной саксонской дружины, воспитанники братства "ножевиков". При виде того, как отчаянно сражается их король, из их уст то и дело рвался торжествующий вопль.

-За Редвальда! За Тюрингию! Слава Империи! Слава императору!

-Один и Ругивит! - взревел Редвальд, перекрывая общий вопль, - отправьте этих собак в Хель! Больше крови нашим богам!

Неожиданно ряды оборонявшихся смешались и перед Редвальдом вынырнул немолодой уже воин, в покореженной кольчуге и сбитом набок шлеме. Голубые глаза горели, как у безумца, руки сжимали огромную секиру.

- Пусть Сатана заберет тебя в ад, проклятый язычник, - прокричал он, - клянусь Господом нашим, даже если Кельн падет, я Пипин, граф Бонненбургский, не дам тебе восторжествовать проклятое отродье!

Он кричал все это, одновременно обрушивая удар за ударом на Редвальда и взмах его секиры оказался столь силен, что на миг Редвальд был вынужден отскочить для лучшего замаха. Его нога скользнула на окровавленном камне и король тюрингов, опасно закачался, чуть не потеряв равновесие и стараясь не выронить меч. Пипин, с безумной улыбкой кинулся на него, занося секиру, но вдруг замер, покачнувшись. Изо рта его выплеснулась кровь, секира выпала из рук, а следом и сам граф рухнул со стены. Редвальд поднял голову и увидел Амальгара, опускавшего лук, из которого он выпустил стрелу. До сих пор Редвальд не видел молодого франка на поле боя, однако сейчас было явно не время о том вспоминать.

-Я твой должник, - он хлопнул франка по плечу, - и будь уверен, что наверстаю свой долг - когда отдам этот город в твои руки. Идем делать тебя королем!

Он оглянулся по сторонам - стена уже полностью находилась в руках тюрингов и все больше воинов устремлялись за отступавшими франками, отчаянно рубясь прямо на улицах Кёльна. Редвальд усмехнулся и, сделав Амальгару знак следовать за ним, словно в воду нырнул в кипящую под стенами битву.

- Заступница Кельна, защитница города, снизойди до нас всех! Не дай умереть тому, кто хранит саму душу нашего города!

Архиепископ Виллехад уже слышал, как за стенами церкви раздаются вопли язычников, выкрикивающие славления своим кровожадным богам, видел отблески пожарищ и понимал, что Кёльн обречен. Что ждало его самого, гадать не приходится - все восточные области королевства уже полнили жуткие слухи о том, как жестоко обращаются язычники с попавшими к ним в руки священниками. Оставалось надеяться лишь на чудо - и епископ, отринув все тексты из Библии, уже своими словами обращался к неподвижному каменному барельефу.

-Ты душа Кельна, его надежда и опора, без тебя он не имеет смысла и тобой же только он живет. Ты, умершая до срока, не сделала еще всего, что предназначила тебе судьба - так сверши же это сейчас! Хранительница, заступница, императрица - встань из пепла веков и огради град свой!

Он поднял взгляд на барельеф - и замер пораженный.

Изваяние мерцало зловещим алым светом, озарявшим темное помещение куда сильнее, чем жалкий огарок свечи, почти погасший. Сияние становилось все ярче - и в этом свете было видно, как на стенах вдруг проступают капли, а потом и потеки темной жидкости, скоплявшейся лужицами у ног епископа. Робко он коснулся пальцем тех струй и тут же отдернул, когда пальцы окрасились красным. Но не успел Виллехад испугаться, как от барельефа отделилась фигура молодой женщины невероятной красоты. Скорбное лицо обратило свой взор на епископа и тот задрожал одновременно от благоговения и страха, увидев меч и стрелы, пронзившие женское тело, кровоточившее во множестве мест. Женщина, не издав не звука, отстранилась - и Виллехад увидел, как за ее спиной дрогнула, словно расплываясь стена, как открывается проход, ведущий куда-то в темноту. Слезы потоком хлынули из глаз епископа, когда он понял, что все это значит.

-Чудо, - дрожащим голосом сказал он, - мне, недостойному явилось чудо.

Он бросил взгляд на святую и та кивком указала ему на открывшийся туннель. На миг Виллехад заколебался – уместно ли пастырю бросать свою паству на произвол судьбы, - однако он тут же отбросил эти мысли. Если уж великомученица решила открыть путь ему - значит именно его Господь предопределил к спасению, значит, на него у Бога есть особый план. "Не искушай Господа нашего" - мелькнуло в голове и Виллехад, бросив последний благодарный взгляд на святую Урсулу, ринулся в открывшийся ему ход. Он уже не видел, как фигура призрака вдруг заколебалась, как лицо великомученицы сменяется совсем иным ликом - принадлежащим уже зрелой женщине, с надменным взглядом и презрительно поджатым маленьким ртом, из которого выглядывал острый клык. Изменилась и одежда - богато украшенная туника могла принадлежать знатной даме, но родом из давно исчезнувшего прошлого, также как и сандалии, украшенные жемчугом и расшитые золотом. Рыжевато-каштановые волосы были уложены в изысканную прическу, с гребнем из черепахового панциря. Сгинули и все стрелы - и лишь меч остался на месте, пронзая уже не грудь, но чрево. Видение держалось всего миг, после призрак скользнул к стене и слился с ней. В следующий миг исчез и сам проход.