В течение нескольких лет многочисленные отряды Великого Ари огнём и мечом прошлись по всей стране, принуждая мандаринов покориться воле Повелителя. Нет, он не стал их уничтожать. Зачем? Кто-то должен же был кормить, одевать и вооружать его армию. Отныне каждый удел мандаринов облагался данью. Воины Аримии теперь были прекрасно экипированы, накормлены, одеты. Они были готовы умереть за своего любимого вождя в любую секунду. Он освободил их от гнёта мандаринов, он вдохнул в них новую жизнь, и они боготворили его. К концу четвёртого года после пробуждения драконов от Сна армия ариманов подошла к пограничной реке Ху и стала лагерем на её правом берегу в том месте, где река делала огромную петлю, сначала направляясь на север, затем на восток, а потом круто изгибаясь к югу. Сюда со всей Аримии начали стекаться караваны из ослов и верблюдов, гружёные продуктами, плотницкими инструментами, одеждой и оружием.
Часто выходил Ари на берег реки с жёлтыми водами и зорко всматривался в противоположный берег. Но берег всегда был пустынен. Ни глаза, ни нос, ни уши дракона не чувствовали опасности, и с каждым днём в нём крепла уверенность в том, что никто не помешает его армии пересечь эту водную преграду и повести своих воинов на главную в его жизни битву.
ГЛАВА 7
Тарх со вздохом кинул взгляд на ту сторону улицы, где находился загон с лошами и так качнул мехами, что угли в горне занялись сине-красным огнём.
– Полегче, внучек, полегче, а то перекалится железяка.
Свар наконец вытащил заготовку из горна и перед тем, как приступить к ковке лемеха рала, буркнул:
– Иди уж. Вон, зовут тебя сорванцы.
Радостно гикнув, Тарх на секунду прижался к пахнущей железом груди старика и помчался к загону, чтобы успеть выбрать себе лошу. Сегодня с несколькими парнями была его очередь идти в ночное. Табун лошей у русенов был уже таким большим, что в ночное на пастбище отряжали не менее пяти ребят, чтобы смогли они уберечь животных от волков и нередких здесь косолапых. Лоши в загоне уже нетерпеливо пригарцовывали и всхрапывали, чувствуя, что вырвутся скоро на свободу, на вольные травы, на водопой у быстрой реки с тихими плёсами.
Горденя, Мирон, Федун и Житко уже разобрали и надели уздечки на своих скакунов, так что Тарху пришлось поторапливаться, чтобы не отстать от дру-зей. Лишь старых кляч да самых малых молочных жеребят оставляли в загоне. За ними свой уход был. Вскоре табун, понукаемый пастухами, помчался на новое пастбище, расположенное чуть ниже по течению реки. Так было заведено давно. Лоши не выедали траву до земли, а лишь «стригли» её, и через некоторое время на этом месте подходила отава – вторая трава, и снова можно было пускать лошей на отдохнувшее пастбище.
А Свар доковал-таки разлапистый лемех плуга и, чуть подержав заготовку на воздухе, резко сунул её в деревянную кадь с водой. На сегодня дел он себе не планировал, да и день этот клонился к вечеру. Он ждал момента, когда от своих дел освободится его жена Лайда. Она по-прежнему каждый день гоношилась с девушками. На этот раз учила их какому-то мудрёному вязанию. Благодаря ему ворот, обшлага рубах приобретали новый, праздничный вид. Любо-дорого было одевать и носить такие рубахи. Ну и ещё была причина для молодых девах корпеть над вязаньем да шитьём: пришла пора ладить себе наряды нешуточные. Девки ведь на выданье были, вон как засматривались порой на крепких да молодых молодцев. Да и другая причина была крутиться им вокруг матушки Лайды: любили они слушать сказы лайдовы о случаях разных, о земле, где родились первые русены, о том, как ушла та земля в пучину морскую, как прилетали на землю русенов драконы огнедыщащие и как бились с ними молодцы племени.
Тара, его внучка, тоже была среди искусниц, но её голос редко был слышен среди смеха и разговоров подружек. Молчаливой была Тара, но уже все в городище знали силу целебную в ней. Любую хворь, любую болячку заговаривала, залечивала она. Кровь в ране останавливала одним взглядом. Укус змеиный зацеловывала так, что уходили русены и старые и молодые от неё ещё здоровее, чем были. Многому научила её Лайда. С каждой травинкой-былинкой она разговаривала, собирая в лукошко в нужный день, в нужный час. Её отвары и мази даже мёртвого могли поднять со смертного одра. Тогда, на заре человечества, не было такого понятия как ведьма, колдунья. Лечебное ремесло Тары ценилось всеми, и многие были ей благодарны за спасённое дитя, излечившуюся от хвороби лошу или соба, порванного медведем. Она и костоправом знатным стала, знала, какую мышцу растереть, чтобы человека не кособочило от перетруженности. Борейская чета души не чаяла во внучке, высшей отрадой она была для них.
Свар, не торопясь, дошёл до избы, где учительствовала жена, и остановился чуть не доходя до оконца, занавешенного цветной тряпицей. Видимо, в этот момент Лайда закончила рассказывать очередную интересную историю, и чей-то тоненький голосок, кажется Тоси, просил её ещё что-нибудь поведать девушкам. На этот раз Свар услышал из уст жены не сказ о прошлом, а философские рассуждения.
– Я говорила вам, что каждый человек, даже в общине живя, волен свой путь жизни избрать, – Лайда сделала паузу, видимо, помогая одной из девушек ловчее спицами работать, и тут же продолжила своим певучим неторопливым голосом, – но слеп человек без познания. Пробуждение человека как человека в этом только и состоит. Дитя человеческое, постигнув незнаемого, снова взирает на Веды, и снова долгом становится к жизни духовной стремление, а главой всех деяний становится совесть. Совести внимая, человек отторгает всё злое и несправедливое, и от этого совесть становится крепкой и непоколебимой, и вот оно – его человеческое счастье, с познанья начатое. А в счастье и сам человек создаётся…
Свар деликатно кашлянул в кулак, напоминая жене, что уже заждался её. Она услышала осторожное покашливание мужа и что-то тихо сказала девушкам, да так тихо, что Свар, как ни прислушивался, не услышал – что. А изба чуть не взорвалась от смеха после слов наставницы русенок. Когда Лайда вышла оттуда, и они направились к своей огромной высокой избе, Свар с прищуром покосился на неё:
– Чем это ты их так развеселила, жёнушка?
Лайда, оглянувшись на девушек, прилипших к окнам, озорно сверкнула глазами и игриво качнула бёдрами:
– А вот не скажу. Ты давай лучше уголья в камельке расшевели: не люблю баньку холодную – люблю жаркую да с крепким паром.
Позже, разомлевшие после баньки жаркой, да исхлёстанные до изнеможения вениками дубовыми и берёзовыми сидели они вдвоём да чаи на травах настоянные распивали, да снова подливали его и пили. После хорошей баньки и чай травяной хорош да пригож. Лайда чуть вздохнула и посмотрела в тёмное окно, где темень ночная лишь звёздами прерывалась.
– Когда же сынок наш вернётся? Скучно как без него.
Свар погасил улыбку в усах и снял нагар с фитиля ночника:
– Да вижу, как ты скучаешь. От девок да малышни не вылазишь, а ведь у них самих свои мамки имеются. Я тебя только ночью и вижу. А сын, раз обещал вернуться, значит, вернётся, так что не тереби зря свою душу.
За дальней избой городища вдруг весело заиграла брёлка, а ей, словно передразнивая её, вторила другая. И вот подхватили мелодию молодые звонкие голоса, и полилась песня. Это молодёжь, освободившись от дел будничных и рутинных, пошла толпой к тыннику. Там, под дощатым навесом, хранился сухим огромный пук соломы да огниво с кресалом общинное. Заведено так было давно. Если что случилось бы в городище русенов, то зажгли бы они эту солому, а ганиши и керумы, чьи городища были в трёх-пяти верстах от них, на помощь бы прискакали. Такие же тынники тревожные были и у соседей. И хоть пустынны были земли вокруг их селений и давно на них никто не нападал, да помнили все о коварном нападении драконов и смерти, которую они принесли.
Рамх, Свар и Шив сразу установили порядок нужный и удобный для людей. До полуденного солнца молодёжь училась грамоте: малышня выводила буквицы на кусках бересты; те, кто постарше, писали под диктовку Лайды или сочиняли сказы о том, чем занимались в этот день, что видели. А некоторые из парней, смущённо прикрывая письмена от взора других парней и девушек, сочиняли любовные записки. Любили дети и счёту учиться. Ведь одно дело – посмотреть на свои пять пальцев, и сказать: много! А другое – знать, что всего пять пальцев на руке. Так и лошей в загоне можно было сосчитать да определить, не потерялась ли какая из них, а может, какую из них и медведь задрал. По окончании «школы» русены все от малого до великого знали, как сложить, отнять, умножить или поделить любое число. Грамотными они были ещё в самые седые времена, когда венейцы, аримане и даже лемусы с дикими нерами об этой науке и понятия не имели.
