– Странно, к нам не приставал, и даже казался любезным, – заметила Любящая.

– Они такие, – мужчина вздохнул, – давайте уже о другом. Или давайте сыграем.

– Давайте, – проводница достала бумажки, – сейчас нарисую…

Так, в общем, и ехали.

Играли, шутили, рассказывали истории. Но больше молчали. Всё-таки пять человек на камеру – это уже перебор.

Третьи сутки после Поста тянулись долго, как, впрочем, и остальные. Пора было спать, и путники заняли позы, настолько удобные, насколько это позволяло пространство. Пытались заснуть, ворочались, бормотали…

Бесполезный проснулся первым.

И понял – что-то случилось.

Будто затих шум, шедший со всех сторон, постоянный, привычный, которого не замечал. Но вот он исчез, и стало заметно.

Колёса скрипели, карета катилась, путники спали как ни в чем не бывало. Но что-то произошло.

Он начал думать…

И тут появилась догадка. Быстрая, как молния, простая и нелепая одновременно.

Бесполезный аккуратно поднялся с сиденья, стараясь никого не тревожить, и приоткрыл дверь в карету.

На равнине было темно. Странный гул, который затих, возможно, был связан с небом. Во время сезона его не замечаешь, как не замечаешь шум падающей воды, если живёшь рядом с мельницей. Да и потом, всё эти звуки можно было списать на ужасную казнь, к которой его приговорили. Такое не исчезает бесследно.

Но теперь парень понял – гул шёл с небес, они погасли – и стало тихо. И как он слышал животных, как слышал деревья, так же он слышал и небо. Небо волновало не только светом, и, возможно, поэтому даже с завязанными глазами люди чувствовали себя неуютно.

Обо всём этом парень подумал, пока стоял, склонившись над входом и сквозь приоткрытую дверь смотрел на равнину.

Но больше его поразило другое. Сезон пылающих только начался, шёл первый месяц, а небо погасло. Такого быть не могло.

Карета вздрогнула и остановилась.

К двери подошёл Долговязый.

– Добрых, – поздоровался парень.

Мужчина кивнул.

Путники нехотя заворочались, не желая вновь возвращаться в тусклую душную реальность. Но вид открытой кареты разбудил их мгновенно, так, как будит щелчок у самого носа.

– Неужели, – Первая приняла у напарника лампу.

– Подождите, – Терпеливый прокашлялся, – за всю мою жизнь я такого не помню. Хотя нет, однажды похожее было. Небеса погасли чуть раньше. Но чтобы сезон закончился, только начавшись…

– Видимо, люди совсем разозлили Обиженного, – добавила Любящая, – напомню, и день закончился раньше.

– Какой-то несезон сезонов, – скаламбурила Первая.

И тут же фыркнула, осознав самую главную проблему – теперь, в темноту, помноженную на туман, остаётся одно – полагаться на чутьё топтуна, который уже не раз ходил этим маршрутом. Но ходить по маршруту днём, и ходить по маршруту ночью – это не то же самое, хотя топтуны и в темноте не сбивались с дороги.

Сквозь легкую дымку сияла Белая Россыпь – вечный ориентир проводников, небольшое светлое пятно, напоминавшее распростёршую крылья летучую мышь. Как, собственно, его и называли в Заводье.

Надо держаться Россыпи на случай, если топтун вдруг заблудится, а других ориентиров не будет. Впрочем, до Долины остались сутки, мимо Леса они не проедут.

И всё-таки было тревожно. "Выскочил нежданчик, выскочат и другие" – говорила, бывало, бабушка, заметая листву. Эх, бабушка, бабушка, как тебя не хватает, с твоей-то уверенностью.

Первая вспомнила, как они её хоронили. Она, мама, папа, другие родственники, друзья и подруги (все, кого называли ближайшими) отправились в Большое Приморье – ритуальный центр человечества. Сюда свозили покойников, здесь с ними прощались и отдавали последние почести.

Прощание проходило так. Тело клали на лодку с глубоким килем и небольшим парусом и обкладывали всевозможными дарами, в основном тем, что человек любил в этой жизни. Или тем, что любили другие, и поэтому отрывали от сердца. Этим они показывали, что погибший забирает с собой не только себя, но и частичку других. После лодку толкали, и она начинала плыть. Медленно, но постоянно, всё отдаляясь и отдаляясь, пока не исчезнет, теряясь в дымке.

Возможно, тело тонуло, возможно, его прибивало, к какому-то берегу, хотя и это не факт – ветра дуют с суши, так что возможно и третье – оно до сих пор крутится в море. Одинокое и неупокоённое. Первая вздрогнула.

Стражи говорят, что человек уплывает на Остров. Условный. В этом мире Острова нет. Но в загробной жизни всё иносказательное становится настоящим, и Остров уже существует. Так говорят стражи.

Постичь смысл обряда может не каждый, для этого надо стараться. Например, оставить всё нужное дома и отправиться на Озёра. Там выбрать себе землянку, или берлогу, из которой ушёл шептун, и прожить целую ночь, вылезая лишь в межсезонье. Или, допустим, пообщаться с умными стражами. Первый путь долог и труден, второй более прост, поэтому чаще всего выбирают второй. На Озёра уходят только самые твердолобые.

Первая очнулась от мыслей.

– Сохрани нас Обиженный, – прошептала она.

– Мы дети твои, – ответила Любящая.

Путники вышли.

Где-то в тумане, в тумане не разберешь – далеко или близко (скорее всё-таки близко, иначе они бы не видели) то тут то там горели огоньки. Возможно, головки маячков, возможно, стайка острокрылов. Эти маленькие ангелы всегда зажигают крылья, когда собираются вместе.

Кроме горящей лампы, тех огоньков и Россыпи, равнина была темна.

Но дышать стало легче. Сезон пылающих отступил, и, если они не свернут, это, возможно, к лучшему.

– Дозорные сходят с ума, – сказал Веселёхонький.

– Ага, – ответила девушка, – придумывают себе работу. Верстать новый календарь. Как говорила моя бабушка: "Был бездельником, стал дозорным – пошёл на повышение".

– Самая лёгкая и ненужная работа, – добавила Любящая, – Что они делают? Считают сутки?

Первая фыркнула.

Было забавно наблюдать, как одна ненужная гильдия ругает другую.

– Поехали, – сказала она, и путники сели в карету.

Ставни решили не закрывать, лампу не погасили.

"Надеюсь, что небо зажжётся" – подумала девушка, понимая, что что-то предполагать неразумно, можно только надеяться.

– Волноваться не стоит, – сказала она, – даже если уйдём с маршрута, Лес не пропустим.

– Да и бояться нечего, – сказал Терпеливый, – чудовищ во тьме не бывает. Это у нас в голове чудовища.

– А как же чёрные ангелы? – спросил Веселёхонький. Причем последнее слово буквально выдохнул, как выдыхают колечко в курилке.

Наступило молчание.

– Существование чёрных ангелов не доказано, – Терпеливый сказал это спокойно, без пафоса.

Упоминание этих существ, мифических или реальных, вселяло ужас. Они появлялись в самое тёмное время, когда пылающие гасли, а на равнину спускался туман. Летали чёрные тихо, приземлялись неслышно, но самое страшное – они забирали людей. Быстро, и так же бесшумно, так, что похищенный не успевал даже крикнуть. Ни крови, ни следов какой-то борьбы. Не было ничего. Загадка…

И возникал вопрос – а если не было ничего, так, может быть, ничего и не было? Может, и нет чёрных ангелов, ангелов смерти, как их называли особенно впечатлительные? Может, человек убежал, может, убился. Потому и исчез. Ночью многие бывают того. А ты испугался, оставшись один, а после дорисовал. Точнее, не ты, а тот, кто сидит в голове.

Всё это вкрадце объяснил Терпеливый, добавив, что точного описания чёрного ангела не существует, очевидцы путаются в показаниях. Многие видят тени, а тень в темноте, это…

– Но путники исчезают, – возразила Первая, – не просто умирают, они исчезают.

– Вы задаете правильные вопросы, как и ваш молодой человек, – искатель осёкся.

Девушка вскинула брови.

Бесполезный открыл было рот, но снова закрыл.

– Извините, – улыбнулся мужчина, – по поводу исчезновений. Люди могут исчезать по разным причинам. Потеряться ночью, в межсезонье, нетрудно. Кругом туман, по Белой Россыпи ориентироваться сложно, если никогда этого не делал, к тому же нужна карта. Да и туман бывает густой и настолько высокий, что даже скрывает Россыпь. И что? Ты блуждаешь, теряешься, умираешь. Кто будет искать твоё тело несколько лет, тем более ночью? А там его и собаки погрызут, и земля покроет. В любом случае, сложно что-то найти на равнине. Равнина огромна. Да и потом, вряд ли ангелы съедают людей целиком. Что-то должно остаться. И где это что-то?