— Я думала, все уже давно заметили, — продолжала тянуть баба Аня, но, подняв голову, осеклась. По выражениям склоненных над ней напряженных

лиц она поняла, что играть со смертью не стоит, и быстро продолжила:

— Да не в Степке дело! Марью-то когда последний раз видели? — за-торопилась она и, не дожидаясь ответов, выпалила:

— Я только намекну, а там уж сами догадывайтесь. Из дома не выходит –

раз, потому что живот на нос лезет. Степан за коляской в город собирается –

два! Я вам ничего не говорила — три!

На селе народ любым новостям рад, а от такой закрутили головами, заудивлялись по-бабьи.

Всем непременно и сейчас же захотелось взглянуть на будущую мама-шу, и толпа, возбужденно переговариваясь и заметно увеличиваясь в размере

по мере прохождения по селу, направилась к дому Журавлевых. На крыльце

сидел, выстругивая что-то перочинным ножиком, Колька. Увидев приближаю-щуюся к калитке делегацию женщин, он занервничал, перебирая возможные

причины такого многолюдного посещения, втянул голову в плечи и исчез быстрее, чем срезанная им длинная стружка долетела до земли.

140

141

— Что-то случилось, бабы? — тревожно спросила Мария, спускаясь с

крыльца и поправляя на ходу косынку. — Из окна вас увидела. Неужели Колька-гад опять что-нибудь натворил? И… чего это… лица у вас такие медовые?

— Давно не видели тебя, Марьюшка! Покажись народу!

Мария Сергеевна прищурилась подозрительно.

— Что-то я вас, бабы, не пойму! Кроме как на сынка моего, шкоду, жаловаться да подзанять ненадолго, просто так ни за что не зайдете, а тут все ходячие

и ленячие притащились. Петрову только не вижу, но она уж год как не встает!

— Да мы случайно услышали…

Тут все, не сговариваясь, повернули головы в сторону бабы Ани.

— Что к Журавлевым скоро журавлик в клюве что-то принесет, — выпалила за всех бойкая почтальонша.

Мария Сергеевна кашлянула, заморгала. Удивилась:

— Откуда узнали-то?

Бабы охнули! Правда, значит! Под восхищенными взглядами остальных баба Аня пожала плечами, закатила глаза, вздымая руки к небу, как бы

восклицая этим: «Ну, что я вам говорила! Разве я когда-нибудь вру?»

— Поздравляем, Марья!

Юбки окружили Марию Сергеевну со всех сторон, как инфузории-туфельки бактерию, и поедали ее глазами, даже трогали, что ей не очень нравилось, и она, отбиваясь от липких рук, выбираясь из круга, сказала нарочито

строго: — В нашем магазине все можно трогать, кроме продавца! Что на вас

нашло, бабы!

Но было видно, что она рада вниманию и неподдельной женской со-лидарности.

— И Степан твой молодец! Хорош!

— И это знаете? Ну, даете! Он ведь за коляской только что поехал! Вот

ведь какие таланты у нас в глубинке пропадают! Лучшего сыску в мире нет!

— Марья, ты только скажи, что надо, мы подсобим. Вот радость-то!

Мария Сергеевна, не привыкшая к таким церемониям, начала мане-ром, каким загоняют гусей в открытую дверь сарая, подталкивать пришедших

к калитке. — Все, бабы! Идите вы со своими восторгами… козе в трещину. Сами

знаете — дел у меня много!

Степан попросил товарища остановить запыленную, истерзанную кол-добинами машину как можно ближе к калитке и проскочил хорошо просматри-ваемую территорию перед домом, «обстреливаемую» взглядами любознатель-ных соседей, прикрывая коляску своим телом. Зайдя в комнату, он подкатил

142

транспортное средство к стене, отдышался и как можно приветливей подошел к

сидящей за кухонным столом, составляющей какой-то список Марии.

— Все, Маш! Принимай хозяйство.

И отошел. Мария удивилась:

— А зачем она, узнать не хочешь?

— Да уж просветили люди добрые. Спасибо!

— Ну вот! Не сердись, Степан! Сюрприз я тебе готовила, да баба Аня, как всегда, откуда-то узнала и «Я вам ничего не говорила» по всему селу раз-несла. Ума не приложу, откуда ей известно стало? Телеграмму же мне лично в

руки доставили, когда ты…

— Откуда? — Степан раздраженно перебил жену. — По фигуре! Еще

немного, и я сам бы догадался. Вон, выпирает! Все говорят, по форме живо-та — девочка будет. А ты что, мать, думаешь? — уже спокойно и примирительно

спросил он.

Мария Сергеевна открыла рот. Широко. Как в кабинете дантиста.

— Ты о чем, Степан? — выдохнула она наконец, надвигаясь на него и про-тирая пальцами линзы воображаемых очков. — Какая фигура? Машенька с дочкой

прилетает!! Коляска-то для Марии третьей. Мэри, по-ихнему. Внучки твоей!

Баба Аня, надо отдать ей должное, смеялась громче всех! Мария Сергеевна дулась некоторое время за то, что приняли ее за беременную, но потом

здраво рассудила, что разумней будет присоединиться к общему веселью.

Дочка Мария приехала через неделю. Повзрослела, посерьезнела, но

как только улыбнулась — своя, как не уезжала, хоть уже и иностранка! Машеньку

на руках держит — светится! Встретились Маши посреди двора, и все три плачут!

— А коляску-то я зачем покупал? — поинтересовался Степан позже у

жены. — У нее своей, что ли, нет? Вон, смотри, какая красивая!

— Да есть, как не быть! Я подумала… Может, ихние к нашим дорогам

непривычные.

И ведь права оказалась! На привезенном Машей элегантном «строл-лере», как она его называла, оба передних колеса к концу недели заклинило. На

что Мария Сергеевна заметила:

— Китай и есть Китай. Там все сейчас делают. Кроме нас со Степкой!

И-и-и… по-ка-ти-ли малышку бережные руки по русским лужкам, бугор-кам и лужицам, разбрызгивая в разные стороны кузнечиков, поднимая в пряный

воздух стрекоз и бабочек. Чтобы научилась девочка слышать дыхание трав и

пение беззаботных птиц, чтобы душа ее никогда не очерствела и с молоком

матери, выпитым на русской земле, впитала присущие нашей родине таланты: любить, ждать, прощать и верить! А с такой закваской плохим человек не вырастет, где бы он потом ни жил…

143

Мелодия, ПодАривШАя жизнь

фантастика

Сон. Что это? Отключение из розетки окружающего мира? А может, наоборот… подключение к чему-то невидимому и непостижимому для нас?

Джон Джуниор Крэг снимал небольшую квартирку-студию в бойком и

не самом лучшем районе Лос-Анжелеса. Она состояла всего из одной комнаты.

Ее название менялось в зависимости от того, что там происходило. Разделение

на гостиную, спальню и кухню было весьма условным, и, прогуливаясь с тарел-кой пиццы, разогретой в микроволновке, Джон безнаказанно нарушал «террито-риальное пространство» то спальни, то гостиной. Только ковер у дивана перед

телевизором высказывал свое недовольcтво вторжениями из кухни при помощи

многочисленных гримас в виде следов от пролитого на него соуса.

Кризис подрезал Джона под самые коленки. Уволен он был неожиданно и одним из первых. Хозяин, выпроваживая беднягу из офиса и хлопая на

прощание по спине, без всякой логики называл его одним из лучших работников

и отличным специалистом. Пребывая почти в шоке, он тогда, кажется, даже покраснел от неожиданных похвал.

Джон никогда не был экономным. Он жил в свое удовольствие. Слабые

призывы здравого смысла к бережливости легко и решительно подавлялись его

амбициями, возрастом и крепким здоровьем. Шикарная машина, отличная 3-х

комнатная квартира в Санта-Монике с видом на океан. Оттуда, естественно, пришлось съехать и вместо «Хайлендера» пересесть на почти ровесницу водителя маленькую «Хонду». Два года безработной жизни в буквальном смысле

съели все сбережения. С горы жизни он съезжал вниз, неумолимо и безжалостно набирая скорость. До самого дна осталось совсем чуть-чуть. Срок аренды

студии истекал послезавтра, и его ждало убежище для бездомных где-нибудь

при церкви и бесплатные обеды с толпой чокнутых ветеранов разных войн на