В этой критической ситуации необходимо пробудить и вызвать в них интерес к жизни. Только такой гениальный артист, как Гена, мог убедить полностью поте-рявшую веру в себя и будущее женщину, что он безумно влюблен именно в ее душу, и помятая, изуродованная оболочка не играет роли. Мы требовали и подробно изучали информацию на каждую прибывающую. Предпочтения, хобби, отвращения, вкусы, жизненная философия — все, что могло помочь найти ключ к сердцу этой женщины. Геннадий талантливо и с упоением играет тех, кем ему всегда хотелось быть — героев, таинственных, остроумных и великодушных.
Кстати, не только такой положительный тип нравится женщинам. Был случай, когда целый месяц Гене пришлось хрипло петь под гитару блатные песни и изо-бражать из себя криминального авторитета. Легендой для исчезновения стала его «поимка» и водворение в тюрьму на долгие годы… Придя в себя, женщины сразу торопятся уехать.
— Да! История! Спасибо еще раз, доктор! То, что давал слово о нераз-глашении, помню. Жизнь дочери для меня важней всего.
Гость замешкался, уходя.
— Последний вопрос. Неужели не нашлось ни одной женщины, которая бы не поверила, что Геннадий в нее влюблен?
Доктор улыбнулся и сказал:
— Как может женщина не верить в любовь!? Вы знаете хоть одну, которая думает, что недостойна ее? Все женское существо с самого рождения готовится к любовному трепету. Оно тянется к любви, как дитя к матери. Наш странный мир целиком покоится на хрупких женских плечах, я бы сказал, а не на трех слонах, как многие думают… Хотя вижу, что вы не совсем согласны… с последним, — улыбнулся доктор. — Если бы не женщины, мы, мужчины, уже давно перебили бы друг друга. Вот так, батенька! Подождите минуточку, я вас провожу. Он набрал номер телефона и сказал, наговаривая на автоответчик:
— Геннадий. Отдохни еще пару дней. В среду утром, пожалуйста, ко мне.
Прибывает новая пациентка. Очень тяжелый случай, коллега!
Последнее пари актрисы
Скорая помощь приехала быстро — минут через тридцать-сорок. Врач
с двумя помощниками энергично вошел в дверь, открытую просто одетой, но
очень красивой молодой женщиной.
— Куда идти?
Дама, жестом пригласив следовать за собой, повела их через прихожую, загроможденную массивными кожаными креслами и старомодной, с мно-жеством крючков, дубовой вешалкой. Затем они прошли в просторную гостиную.
Из нее — в маленькую, очень опрятную, почти без мебели комнату и, наконец, в
коридор, заканчивающийся полуоткрытыми двустворчатыми дверями.
— Она здесь.
Пропустив всех вперед, женщина осталась стоять на пороге, прижав
ладони к груди и глядя в полумрак полными тревоги глазами.
Больная лежала на широкой кровати, обложенная подушками. В комнате пахло лекарствами и старыми вещами. Высокий потолок почти терялся в
невероятной высоте. Тяжелые шторы на окнах плотно задвинуты. Слабый источник света, находящийся на столе, тускло освещал коробку из-под обуви, полную разных пузырьков и коробочек. Доктор подошел к кровати и поставил свою
сумку на стоящий у изголовья стул. Женщина часто и тяжело дышала. Глаза
закрыты. Лицо синюшной бледности, усиливаемой лампочкой искусственного
света из единственного горящего рожка старомодного торшера, блестело ка-пельками пота. Доктор взял женщину за левое запястье. Она тут же отдёрнула
руку и открыла глаза.
— Что вы тут делаете?! Я никого не звала!
— Ваша дочь позвонила, — спокойно объяснил он.
— У меня уже давно нет дочери, — произнесла больная хрипло. — Ухо-дите! Ирина! Я же просила, — недовольно сказала она.
Мужчины в халатах подошли ближе.
— Давайте мы хотя бы проверим …
— Нет!
Врач нахмурился.
— Возвращаемся в машину, — приказал он своим спутникам и, взяв со
стула сумку, направился к стоящей у двери молодой женщине.
— Сами видите: больная отказывается от помощи. Значит, она в ней не
нуждается. Выведите нас из этого лабиринта.
Внезапно пациентка застонала и попросила:
— Постойте! Мне действительно очень плохо сейчас. Невероятно болит сердце, вот здесь… и жжет плечо. Простите великодушно!
10
Врач тут же вернулся, доставая на ходу стетоскоп. Поставив сумку на
прежнее место, он склонился над больной и привычно, словно передвигая дам-ки по шашечному полю, внимательно прослушал сердце и легкие.
— Что вы принимаете? Сколько прошло времени…
— Ириша, ответь, — прошептала пациентка.
— Вот нитроглицерин! Немедленно под язык! Если через 5 минут не
поможет, я сделаю укол.
— Вам нужен свежий воздух, — сказал доктор заканчивая осмотр, — а
здесь совершенно нечем дышать!
Он подошел к окну и одним движением раздвинул шторы, впуская поток дневного света. Тот, словно обрадовавшись возможности побывать там, куда ему ранее никогда не разрешали заходить, с любопытством мгновенно
заполнил всю комнату.
Провозившись несколько минут с рамами, доктор недовольно завор-чал:
— Господи! Ведь лето на дворе, а окна ещё заклеены.
Убедившись в нежелании рам подчиниться и полной бесперспектив-ности дальнейших попыток, он достал из кармана ключ, разорвал им бумагу на
огромной форточке и открыл её, толкнув наружу. Коктейль звуков жизни огром-ного города ворвался в помещение.
— Вот так-то лучше.
Поворачиваясь к пациентке, врач хотел добавить что-то нравоучитель-ное, но всмотревшись в лицо пациентки и незамеченные прежде в полумраке
фотографии, глядевшие на него теперь со всех стен, промолчал…
— Постойте! Вы… Не узнал без этих портретов.
— Я и сама себя иногда с трудом узнаю, — видимо, не первый раз отвечая так, усмехнулась женщина. — Мне уже явно лучше. Вы хороший доктор.
— Я ничего для вас ещё не сделал.
— Мне действительно лучше. Резкая боль ушла, а к тупой я привыкла.
Простите, что отняла так много времени.
Она посмотрела с укором на Ирину.
— Могли бы помочь кому-то, кто нуждался в этом больше.
— Не думаю, — отозвался врач. — Вы на грани инфаркта. Считаю, что
безопасней будет госпитализироваться.
Ирина сразу подбежала к постели.
— Нина Георгиевна! Вот видите! Не я одна так думаю. Давно ведь прошу, а вы не слушаетесь.
— Я говорила прежде, повторю ещё раз. В последний, — сказала она от-чужденно и твердо. — Я никуда отсюда не поеду. Ни сегодня, ни завтра! По соб-11
ственной воле, по крайней мере! Только в бесчувственной форме, готовой для
морга или с разумом капусты. Последнее, что я хочу видеть — это дорогие моему
сердцу вещи, родные стены и потолок этой комнаты, а не больничную палату. В
конце концов я имею Jus vitae ac necis (Право распоряжаться жизнью и смертью)
— Id facere laus est, quod decet, non quod licet. Похвально делать то, что
подобает а не позволяется», — тут же отозвался доктор. — Дело ваше. Не могу
настаивать. Подпишите здесь, что вы отказываетесь от госпитализации, и я по-лечу дальше спасать человечество. Может, все же решитесь?
— Вы добрый! Загляните как-нибудь на огонек после службы. Я уже
всё сказала.
Она поставила подпись и закрыла глаза, показывая, что разговоры
окончены.
Ирина открыла дверь.
— Михаил! Как же я вам рада! Ей опять было плохо ночью. Сейчас
храбрится.
Молодой человек уверенно прошел по тёмному коридору. Вошел в
комнату. — Нина Георгиевна!
— Мишенька! Лучик света! Что привело вас сюда в этот чудесный суб-ботний вечер? Хотя подождите… Поругались, да? А она хорошенькая?
— Как Вы себя чувствуете?
— Замечательно. Вы же здесь!
— Я серьёзно.
— И я тоже.
Актриса с нескрываемым удовольствием разглядывала подошедшего
к ней мужчину.
— Ну зачем вам это надо, Мишель? Право, не понимаю. Вместо того, чтобы успешно кружить головы множеству достойных молодых и красивых женщин… Там где много света, шампанского и прелестных ножек… Вы проводите
