том, что София панически боялась представителей власти. Тот ужас, который

передался ей с рассказами матери о жизни за проволокой, никогда не покидал

ее, и она дрожала при одной мысли о тюрьме. А тут появился новый участковый.

Молодой, неопытный, но рьяный. Когда его вызывали по поводу разборок или

поножовщины, он обычно прятался, а тут, прослышав от кого-то о «старухе из

леса без бумаг», начал неожиданно проявлять служебное рвение. Несколько раз

он тарахтел мимо нас своим мотоциклом, направляясь к старушке с визитом.

Мне София призналась, что, заслышав звук мотора, выставляла оконце, выхо-дящее в огород, и убегала в тайгу. Тогда же у нее впервые заболело сердце.

Я решила посмотреть — нет ли других знаков. Ведро, означающее, что

она ушла, не было выставлено. Значит, дома. Потрогала дверь. Не заперта.

София лежала на своем топчане лицом вверх. Я сразу поняла, что она

мертва, но, что удивительно, никогда до этого не видевшая мертвого человека, я совершенно не испугалась. Просто села рядом. Поговорила с ней. Поплакала.

Подумала… вот ведь, не зверь тебя сгубил — его ты не боялась, а человек.

Старый участковый с уважением относился к нашей семье. Уйдя на

пенсию, он перебрался к детям и внукам на Большую Землю, которой мы называли все находящееся за пределами БАМа. Соскучившись по родным местам, приехал к брату погостить. Заехал и к нам. Разговор коснулся, естественно, и

политики, и перемен в регионе, происшедших в его отсутствие. Мужчины по-сетовали на стремительный рост наркомании в связи с возросшим количеством

представителей «теплых» республик, прибывающих на БАМ за длинным ру-блем. Упомянула я и про Софию. Никогда не ожидала от этого сурового седо-го человека таких неожиданных и проникновенных слов. То, что он рассказал, меня просто поразило.

София родилась в тюрьме. Этого я не знала. Ее мать — Дарья уже провела долгие годы в заключении, когда девочка появилась на свет.

Однажды в лагере начались массовые беспорядки, и группа заключен-ных бежала. С ними и мать Софии. Некоторых поймали сразу, а Дарье удалось

уйти глубоко в тайгу и там начать новую, нелегкую жизнь. Сама построила маленькую избушку. Ближайшие поселения находились за десятки километров, и

35

Дарья ходила туда, притворяясь поселенкой из соседнего села, чтобы только

заработать на одежду, соль и инструменты. Так и жили они вдвоем, собирая

грибы, ягоды, ставя самодельные силки и капканы на мелкую живность. Хотелось бы завести и свою, но любые домашние животные немедленно вызвали бы непрестанный и опасный интерес диких зверей. А то и хуже — человека.

Когда один добрый старик, чувствуя, что отходит, отдал Дарье свою старенькую «тулку», жизнь совсем наладилась. Оказавшись прирожденной охотницей, Дарья теперь добывала еды с избытком. Что не съедали — засаливали и за-капывали в никогда не прогревающийся грунт вечной мерзлоты. После одного

похода в селение за патронами мать внезапно серьезно заболела и, с трудом

вернувшись домой, через несколько дней умерла. Софии тогда было не больше

пятнадцати. Так девочка осталась одна. Похоронив мать, она ушла на долгие

годы еще дальше в тайгу.

Что привело ее, уже пожилую к тому времени женщину, в поселок, участковый не знал. По долгу службы он посетил ее. Документов у женщины не

было никаких. Она даже не понимала, что это такое.

К ее счастью, прошедший всю войну и закончивший ее сержантом

участковый выслушал историю Софии и оставил ее в покое. Он рисковал тогда

многим, но сам, познавший достаточно боли, страданий и несправедливости в

жизни, не доложил о ней вышестоящему начальству. Женщина столько пере-жила! Как он выразился: «Долг участкового — следить за порядком и тем, чтобы

торжествовали закон и справедливость, а не наказывать детей за ошибки их

родителей».

— Вот, значит, как. Успокоилась София, — грустно сказал, качая головой, наш гость. С матерью своей теперь наконец. Она мне тогда еще сама говорила, что раз в году обязательно навещает ее могилку. А это три дня пути, не меньше.

Вот какая была. Уважал я ее. Гостей старушка не любила, так что зря ее не беспокоил. Тем более, мужчин она не жаловала, избегала всячески. Мне хватало

дел с другими поселенцами. Так, значит, девицей и померла.

— Как девицей? Да разве… — изумилась я и замолчала, вспоминая все

советы, данные мне Софией.

— Девицей! Мы тогда с ней душевно о многом поговорили. Заходила

речь и об этом. Я спрашивал ее, не из любопытства — была ли замужем. Мне

положено знать. Она сказала, что никогда.

Тогда я спросил ее:

— Вы что ни разу не любили?

Она ответила:

— Я и сейчас люблю.

— Значит, все же… познали любовь?

— Я познала Бога!

36

— И ее не смущали ваши вопросы? — удивилась я.

— Нет! Напротив! Тема была ей интересна. Она даже поделилась, что

не понимает, например, почему люди целуются. Ведь мужчина и женщина… это

чтобы дети были. Я ей объяснил, что человек испытывает при этом нежность к

другому, подготавливает его к близким отношениям. Самому аж как-то неловко

стало. На что она продолжила меня расспрашивать:

— Это обязательно?

— Нет! Это не правило. Только если чувствуют желание. И обычно женщина закрывает при этом глаза.

— Зачем?

Я, помню, засмеялся тогда:

— От удовольствия и, наверно, чтобы не видеть, с каким дураком целу-ется! А София только пожала плечами. У нее, по-моему, совершенно отсут-ствовало чувство юмора.

Участковый, тепло попрощавшись, уехал, а мы еще долго говорили об

этой удивительной женщине и ее не менее удивительной судьбе.

Я думаю, что она, носящая в своей светлой и чистой душе Бога, каким-то неведомым образом знала, что моего мужа скоро не станет. Он умер через

год. Внезапно. От сердечного приступа. Мне кажется, что София хотела защитить меня от одиночества. Чтобы было, кому позаботиться обо мне в старости, чтобы была у меня опора в жизни. Навсегда так и останется загадкой, как женщина, никогда не знавшая мужчины, так много понимала в любви. Была ли это

ее неутоленная мечта и фантазия, воплощенная с моей помощью?

Однажды София показала мне в ночном небе свою любимую звездочку. Теперь, когда мне грустно, я всегда нахожу ее и мысленно беседую со своей

подруженькой. Делюсь, и становится легче.

А еще она говорила:

— Мы рядом, пока о нас помнят.

Может быть, и вы, прочитав эти строки, помянете добрым словом рабу

Божью Софию.

37

чудо

С любовью,

посвящается брату Владимиру

Маленькие домики с деревянными крышами неторопливо паслись в

зеленой долине.

В пять часов ночь сняла с поселка свою дырявую шапку, и он медленно, как поднимающееся тесто, стал наполняться светом. Зашевелился раз-буженный легким ветерком воздух, и все вокруг начало, потягиваясь, вылезать

из-под уходящих теней. Живи, в общем, и радуйся! Только не всем было хорошо этим утром.

Николай страдал…

Выпитый глоток воды из предусмотрительно оставленной на стуле

кружки ртутью наполнил его тело. Оно вжалось в постель, словно под воздей-ствием гигантской центрифуги в Центре подготовки космонавтов. Но в космо-навты Николай не собирался. А собирался он в магазин… Пока только мысленно. Закрыв глаза, виртуальный странник уверенно пробежался по хорошо

знакомому прилавку местного «Мыло-вина-гвозди», не задерживаясь на безли-ких дорогих напитках, пока не остановился на родной сестре выпитой им вчера

бутылки водки.

Желудок резко сжался от спазма до размеров яблока, и внимание

быстро переместилось к группе темных пивных посудин с веселыми синими

бушлатиками «Балтика».

Это придало сил, и Николай сел, упираясь в края покатого матраса.

С решимостью героя-летчика, пробующего протезы, и движением, напоминаю-щим прыгающего с трамплина лыжника, он встал на ноги. Окружающая среда