Я широко улыбаюсь.

— Я тоже.

Он отпивает свой латте и слизывает с верхней губы пену.

— Хочу, чтоб ты знала: если мне когда-нибудь захочется переспать с женщиной, то это будешь ты.

— Что ж, если я когда-нибудь захочу переспать с геем, то хочу, чтобы это был ты.

— Заткнись! — восклицает он, бросая в меня салфетку. — Я серьезно.

— И я, — говорю, тоже швырнув в него салфетку.

— Мы точно ненормальные, — констатирует он, и мы оба хохочем, будто вынюхали несколько цистерн закиси азота. Мне на ум приходит выражение «под жизненным кайфом», и я хочу поделиться им с Джастином, но сквозь хохот мне не удается выдавить из себя ни слова.

Мы со Стефани встречаемся у подножия Раньон Каньон. Это она предложила совершить пешую прогулку. И, если раньше я попыталась бы убедить ее заняться чем-то другим, то теперь знаю наверняка, что в Лос-Анджелесе — да и в целом мире — есть столько всего, чего я никогда не видела и о чем даже не знала, потому что выпивка доставляла мне гораздо большее удовольствие.

Я не знаю, как все пройдет: захочет ли Стефани обсудить со мной мое поведение с Гасом или будет вести себя так, будто ничего не произошло, но я точно уверена, что в любом случае попрошу у нее прощения. Теперь, когда у меня началась новая жизнь, я понимаю, как ужасно себя вела. И это началось гораздо раньше поцелуя с Гасом той ночью и на этом не закончилось. Теперь я начинаю понимать, что думала, будто мне все должны, если я чего-то хочу, и что я почти не соблюдала дистанции, общаясь с друзьями. Но я также научилась не бичевать себя за это. Рэчел постоянно напоминает мне о том, что алкоголики и наркоманы — эгоцентрики, и что я не плохой человек, а просто «больной». А сейчас выздоравливаю.

— Привет, — говорит Стефани, неловко обнимая меня, когда я подхожу ко входу в Гарден, где она меня уже ждет. — Прекрасно выглядишь.

— Ты тоже, — искренне отвечаю я. Я ведь раньше и не замечала, какая она симпатичная.

Мы идем в ногу, и я обращаю внимание на то, что наши шаги совершенно одинаковой длины. Я вспоминаю о том, что у женщин, которые много времени проводят вместе, одинаковый менструальный цикл. Это кажется мне отвратительным — ведь получается, что их организмы начинают друг под друга подстраиваться — и несмотря на то, что мы некоторое время не общались, наша со Стефани жизнь по-прежнему протекает по одной и то же колее.

— Стефани, я хочу извиниться перед тобой за то, что повела себя как последняя сука, — вдруг говорю я.

— Амелия, я тебя умоляю. Это же я написала то мерзкое письмо. Почему бы нам просто не забыть о случившемся и спокойно жить дальше?

Я останавливаюсь.

— Один момент. Сначала позволь мне сказать, что я очень сожалею о том, как себя вела… ну… я ведь делала только то, что хотела. Ходила, куда считала нужным, выбирала тех собеседников, с которыми хотелось, говорить именно мне. А тот поцелуй с Гасом был вообще верхом эгоизма, поэтому мне очень жаль.

У Стефани приятно удивленный вид.

— Я по тебя соскучилась, — произносит она, вновь возобновляя шаг, я следую за ней чуть поодаль. — Мне было очень тяжело не общаться с тобой. Ну, а потом, когда я услышала, что у тебя произошло на работе и тебя отправили в реабилитационный центр и все такое прочее, я буквально не смогла удержаться. И позвонила.

— Я тоже по тебе соскучилась, Стеф, — говорю я. Мы останавливаемся, и я крепко ее обнимаю. — Я очень сожалею о своих поступках, — повторяю я, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы.

Она тоже меня обнимает.

— И я. Мы можем снова стать подругами? — Я киваю, зная, что она почувствует мой кивок, потому что я сейчас уткнулась ей в шею. Через несколько секунд мы разжимаем объятия, и я осведомляюсь о Джейн и Молли.

— У Молли все хорошо, а вот Джейн с головой ушла в коку, — отвечает Стефани, качая головой. — Мы почти не общаемся.

— Как грустно, — искренне говорю я, надеясь, что Джейн отыщет какое-нибудь место вроде «Пледжс». Хотя в то же время понимаю, что если она ничем не отличается от тех наркоманов, с которыми мне доводилось общаться, то мои звонки и уговоры ее только разозлят.

Мы со Стефани поднимаемся все выше на Раньон. Мне уже приходилось однажды совершать подобную прогулку, но тогда я была с тяжелого похмелья и даже не обратила внимание, что отсюда, сверху, виден почти весь Лос-Анджелес.

— Господи, какая красота, — восторгаюсь я.

Стефани кивает с несколько рассеянным видом. Потом говорит:

— Кстати, я сама стала пить намного меньше.

Я киваю: я ожидала услышать от нее нечто подобное, ведь если бы она не боролась со своими привычками, теперь я бы, наверное, осудила ее.

— Пожалуйста, не думай только, будто я превратилась в ярую ненавистницу людей, которые употребляют спиртное.

Я много об этом размышляла, потому что, когда только попала в центр, без устали трубила всем и каждому, что я думаю о законченных алкоголиках. Однако потом поняла, что и алкоголизм, и наркомания — это болезни, с которыми надо бороться. Просто алкоголики — это люди, не представляющие своей жизни без выпивки, а наркоманы — без дозы. Но сколько бы мы со Стефани ни кутили, в реабилитационном центре оказалась я, а не она. Именно в «Пледжс» я узнала, что существует большая разница между алкоголиками и людьми, которые просто много пьют.

Мы идем дальше, и вдруг Стефани останавливается.

— Да, кстати, чуть не забыла — меня же повысили, теперь я главный редактор.

— Господи, это потрясающе! — Я настолько привыкла принимать успехи других людей за личное оскорбление — будто они получили то, что по праву должно было принадлежать мне, неважно даже, обладаю ли я достаточными навыками или нужно ли мне это вообще — что мне самой как-то непривычно искренне радоваться за другого. — Поздравляю.

— Это просто какое-то безумие: чем больше я плюю на все, тем больше меня хвалят. Я же неудачница по определению.

И тут мне приходит в голову, что, возможно, Стефани гораздо более амбициозна, чем хочет казаться, и ругает себя в моем присутствии, так как знает, что я сравниваю себя со всеми, и мне это доставляет боль.

— Это просто смешно, — говорю я. — Да ты в двадцать раз умнее каждого из твоих коллег и тебе даже не надо пытаться это доказывать. Поэтому тебя постоянно и повышают.

Стефани улыбается, в то же время глядя на меня с недоумением.

— О’кей, может, скажешь наконец, кто ты такая и что ты сделала с Амелией? — спрашивает она, и мы обе начинаем смеяться.

— Поздравляю, — слышу я, вновь подходя к своему складному стульчику. Прошло несколько часов после нашей со Стефани прогулки, и мне только что вручили значок в «Пледжс» за два месяца здорового образа жизни. — Результат неплохой. — Пока остальные получают свои значки, я украдкой смотрю на говорившего и понимаю, что стою лицом к лицу с Дэмианом Мак-Хью, соседским мальчиком-звездой, игравшим в дурацких комедиях, у которого проблемы с алкоголем, и он потратил на это больше денег, чем на карьеру. Ему пришлось пережить публичный бой с бутылкой — его рвало в барах, он облизывал лица репортеров — пока я тут мучилась в «Пледжс». Тогда мы еще в шутку говорили, что «припасем» для него здесь место, поэтому я совершенно не ожидала, что однажды он появится здесь и пожмет мне руку, когда мне вручат значок.

— Я — Дэмиен, — говорит он, протягивая мне руку.

Я уже собралась сказать «я знаю», но вовремя вспомнила, что это не круто. — Амелия. — И с улыбкой пожимаю ему руку, но он не выпускает мою ладонь. — Рада познакомиться, — добавляю я, пытаясь вырвать руку.

Собрание в этот момент сворачивается, и люди наперегонки мчатся наружу, чтобы накачаться как можно большим количеством никотина, насколько позволяет человеческий организм.

— Курить хочешь? — спрашивает он. Я киваю и выхожу вслед за ним, поражаясь тому, каким нереальным кажется происходящее: всего месяц назад я писала статью про знаменитостей, потом попала в реабилитационный центр, а сейчас вот курю рядом с Дэмиеном. Он проходит мимо толп курящих через парадный вход по направлению к баскетбольной корзине, прикуривает сигарету и протягивает мне зажигалку.