– Давай, – я страшно обрадовалась.

Ну, конечно. Это же так просто. Теперь только до завтра дожить.

В без пяти пять он разомкнул ладони и отпустил меня из своих объятий. Мы попрощались, держась за руки и скрестив пальцы. Но долго нельзя, каждая минута на счету. Когда мы разомкнули пальцы, я уже не жду, сразу пошла в направлении приюта. Сначала медленно, чтобы он посмотрел, как я ухожу. Чтобы увидел туфли на шпильке, и вообще, меня всю такую красивую. Стройную.

В последний раз обернулась, махнула ему рукой, а он махнул мне. Я зашла за угол здания, за секунду скинула туфли и… побежала.

Бегу в приют, на перекличку, прижимая к себе туфли и цветок. Стараюсь бежать быстрее, но почему-то не боюсь опоздать, потому что я счастлива.

Наши дни

– Оля? Вот уж не ожидал. Какими судьбами?

Его не верящий взгляд бегает по мне. Перемещался сверху вниз, на туфли, а потом обратно. Задержался на бёдрах, скользнул по талии, по груди. Снизу наверх. Тщательно осмотрел прическу и потом только остановился на лице.

Удивлён – это ясно. Даже немного поражен неожиданностью встречи и моей новой внешностью. Увидеть меня в таком месте, столько лет спустя, конечно, для него это неожиданно.

Он, наверное, думал, что я работаю продавщицей в каком-нибудь магазине, в глухом, спальном районе. Или торгую на рынке картошкой. Или пилю ногти в захудалой парикмахерской. Что угодно, только не здесь и не в таком виде.

Но нет, я здесь, так же как и он. Наравне с ним.

Пусть смотрит. Пусть наслаждается тем, что видит, издалека.

– Мой муж – главный менеджер компании, – сказала я спокойно, не без доли гордости.

Может быть это единственный триумф, который удастся озвучить, пока не подоспела его жена.

Его брови удивлённо взлетели и две глубокие морщины на лбу обозначили как много лет прошло. Только эти морщины, больше ничего. Смотрю на лицо, слова где-то делись, совершенно не знаю что сказать, а хочется сказать так много.

– Как ты живёшь, Оля?

А я чувствую привычность для него этого вопроса. Сколько раз за день он его повторяет. Вот и я получила то же, что и все. Когда-то получала намного больше.

Как я живу? Я бы засмеялась ему в лицо, но не сегодня.

– У меня всё хорошо.

Подчеркнула и поставила точку.

– Муж, дети?

– Детей нет, – сказала резко и отвела взгляд.

Этими простыми словами бросаю ему в лицо что-то давнишнее, уже забытое, выплаканное и много раз передуманное.

Кинула и избавилась, наконец.

Он тоже отвёл взгляд. Момент неловкости, замешательства.

– Мне пора, – сказала я и собралась уйти.

– Постой, – он полез в карман, достал бумажник, вытянул оттуда визитку. – Вот, возьми.

– Зачем? – теперь голос мой прозвучал очень напряженно.

– Просто возьми.

Взяла визитку, он ещё раз внимательно посмотрел на моё лицо, медленно повернулся и пошел в зал.

Я осталась стоять. Словно пригвоздило к месту. В руке карточка, я задумчиво провела пальцем по бархатистой поверхности. Послышался шум, в холл вышли люди, и я быстро положила визитку в сумочку.

В зал вошла взволнованная. Взглядом поискала мужа. Он, как обычно, в центре событий. Собрал вокруг себя компанию единомышленников и что-то бурно им объясняет. В его манере. Он привык блистать, этого не отнять. А я – в его тени.

В такие моменты маленьких выступлений я по-настоящему боюсь его отвлекать. Подошла ближе, встала в поле зрения, в ожидании, пока он договорит свою пламенную речь. Нельзя прервать, нельзя дать понять, как мне это всё надоело.

Он очень увлечен своим делом, и много об этом говорит. Я это понимаю и стараюсь не мешать. Только через пять минут он замолчал, чтобы промочить горло шампанским. В преддверии нового потока слов, я бросилась его отвлечь, чтобы не зависнуть ещё на неопределённое время.

Муж увидел меня и не столько раздраженно, сколько удивлённо приподнял брови и решил тут же воспользоваться моментом в свою пользу. Он потянул меня за руку в кружок обступивших его мужчин и гордо сказал:

– Прошу вашего внимания, это – моя жена Ольга.

– Очень приятно, – я вежливо улыбнулась и ответила на рукопожатия, но всё же торопливо, нехотя.

Пытаюсь поймать взгляд мужа, чтобы хоть на пару секунд отвести его в сторону.

Все эти правила этикета страшно угнетают. Сомнительные обязанности раздражают.

– Миша, – почти умоляюще прошептала я, – ты мне нужен, на пару секунд.

– Прошу прошения, я на секунду, – улыбнулся он отрепетированной улыбкой и отошел со мной в сторону.

– Оля, сколько раз я тебе объяснял не делать так. Эти люди могут подумать не то что нужно. Не надо подкрадываться со своими ерундовыми просьбами.

– Миша, мне что-то нехорошо, можно я поеду домой?

– Оля, я же тебя просил, заранее предупреждал. Ты никак не хочешь понять меня. А кто будет развлекать жену босса?

– Миша, мне плохо, я хочу домой, – я почти ною.

Он посмотрел внимательнее и вроде бы поверил. В этот момент из-за плеча мужа я увидела обращённый на меня пристальный взгляд. Видно, на лице моём отразилось страдание.

– Ну, хорошо, сейчас я вызову тебе такси, – сказал муж.

– Не волнуйся, я попрошу администратора.

– Ладно. Езжай домой и смотри, чтобы я не беспокоился. Я ещё побуду. Боюсь, если уйду, главный мне этого не простит.

– Я напишу тебе, как доеду.

– Ну, всё, иди, – он отпустил меня и проводил взглядом, а потом снова присоединился к брошенной компании и снова заговорил.

В гардеробе я взяла пальто и пошла на улицу, там набрала номер такси. Пока жду машину, всё время оборачиваюсь.

Такси приехало быстро. Я села на заднее сидение и назвала адрес. Когда машина тронулась с места, я увидела, как из главного входа вышел человек. Остановился и посмотрел вслед удаляющейся машине.

Хорошо, что я успела уехать.

Не хочу ни видеть его, ни слышать. Не хочу знать его. Не хочу ничего.

––

Через десять минут я была уже дома. Бросила на полку ключи, встала возле зеркала и посмотрела на себя.

Лицо как будто изменилось. За эти пару часов оно изменилось. Выражение уже совсем не то, когда мы стояли тут с мужем и смотрели в зеркало.

Что-то другое в глазах в губах, в волосах. Всё совсем не так…

Много лет назад

От тюремного режима оставил перекличку по выходным и выход за территорию. Но только с разрешения дежурного воспитателя исключительно ученикам старших классов.

Не выпускать нельзя, взбунтуются. У них эти гулянки, как медом намазаны. Понимаю, сам был молодым. Я и теперь не старый. Тридцать шесть – это ещё как бы молодость. Иногда чувствую себя древним, умудренным опытом стариком. Столько всего на мне висело раньше, а сейчас ещё больше повисло.

Но тогда я делал для выполнения чужих приказов и работал на удовлетворение чужих амбиций, теперь работаю над своими собственными. Хочу воздвигнуть внутри приюта идеальный мир счастливых людей.

Сироты – не такие, как остальные дети. С изменённым восприятием окружающего. Без опоры. Без значимой привязанности. Без любви. Главной, основополагающей, направляющей родительской любви. Этого я не могу им дать. Да и не хочу. Но остальное дам сполна. Всё, что могу, и даже больше.

Смотрят, как волчата. Во взглядах этих детей нет свободы, нет ласки. Они насторожены. Не доверяют. Ждут подвоха, и не понимают, что его не будет.

Я пришел, чтобы защитить. Дать им многое. Накормить, одеть, поставить новую современную мебель, компьютеры, телевизоры. Дать им столько еды, чтобы они не побирались под магазинам по выходным. Чтобы наелись. Дать им такую одежду, чтобы они не чувствовали себя одинаковыми. Джинсы, футболки, кроссовки, сапоги. Что захотят.

Хочу дать им всё. Всё.

Единственное, чего не могу дать, так это любви. Плечо подставлю, руку подам, по голове поглажу, но не отсыплю и не отмеряю любви.