– Сколько времени уже прошло? – спросил Брюэр.
Ньюмен поднес к глазам часы.
– Почти шесть часов.
Сильный, сотрясающий грудь кашель вырвался у Дженкинса. Он бормотал что-то, одновременно пытаясь успокоить приступ кашля, потом выдохнул:
– Где они? Где же они, черт побери?
Ньюмен проговорил в темноту:
– Брюэр?
– Да?
– Как насчет еще одной попытки?
– Бесполезно. Раскапываешь снег, а он все падает и падает. Так можно угодить в ловушку.
– Твой фонарь не работает?
Вместо ответа Брюэр включил его, появилась хилая струйка света.
– Что, если я попробую?
– Это слишком опасно, черт возьми.
Ньюмена бил сильный озноб.
– И все-таки мне хочется попробовать.
– Здесь, в пещере, безопаснее. Они очень скоро придут за нами.
– Если там, снаружи, кто-нибудь остался. Хочешь пари, Брюэр?
– Я не богатый янки, – ответил Брюэр. – И пари держать мне не на что.
– А на свою жизнь, – заметил Ньюмен. – Сидя здесь, мы погибнем так или иначе.
– Заткнитесь, – заорал Дженкинс. – Раскаркались!
– Ладно, – согласился Брюэр. Что толку попусту болтать. Он помолчал.
– Давайте лучше споем еще раз.
– И песня нам не поможет, – сказал Ньюмен. – Нам надо самим о себе позаботиться. Мы не можем полагаться на кого-то, кто придет нас откапывать. Откуда им знать, где нас искать?
– Дженкинс прав, – резко сказал Брюэр. – Если не можете развеселиться, лучше помолчите.
Ньюмен вздохнул. «А что толку?» – подумал он. Вдруг его осенило, и он воскликнул:
– Тихо, все!
– Что такое?
– Называйте свои имена. Я уже долго не слышал Фоулера и Кэстла.
– Фоулер заснул, – отозвался Кэстл.
– Тогда лучше разбудите-ка его, пока он не умер.
Гнев просто распирал Ньюмена.
– Брюэр, сколько снега над нами, как ты думаешь?
– Чертовски много.
– Может быть, всего футов десять или футов шесть. Это же пустяки.
– Прошу последний раз, – сказал Брюэр.
Ньюмен зашевелился и случайно задел рукой лицо Хэслема, сбив шапку. Оно было как лед.
Ньюмен ошибался.
Пещеру образовывали нагроможденные друг на друга огромные скалы, оставшиеся здесь с незапамятных ледниковых времен. Потолком пещеры служила очень большая скала, выше шестидесяти футов, из-за нее пещеру и выбрали в качестве надежного убежища от лавины. Решили, что лавина заденет только вершину скалы, а все притаившиеся на дне пещеры будут в относительной сохранности.
Так и получилось, но углубление перед скалой, их пещера оказалась заполненной снегом, как миска, засыпанная мукой. Снег забил все вплоть до самой вершины скалы. Ньюмен был совсем неправ. Толщина снежного покрова над входом пещеры была не десять футов, ни даже шесть, как считал оптимист Ньюмен.
Она составляла шестьдесят футов.
Камерон кричал.
Кричал он уже долго, да так, что сорвал голос. Грузовик перевернулся, и он все еще висел в кабине, нога была зажата между педалей. Он попытался высвободить ее, но каждое движение причиняло ему такую боль, что он был вынужден остановиться. Он так и продолжал висеть вниз головой, кровь приливала к вискам.
Голова болела так сильно, что он почувствовал тошноту.
Камерон закричал снова. Крик даже ему самому показался слабым, и когда он посмотрел на снег через разбитое ветровое стекло, едва освещенное автомобильной подсветкой на крыше, он понял, что беспредельная белизна просто поглотила звук. Уже в который раз он поклялся не кричать, чтобы поберечь силы. Но он знал, все равно будет кричать: мысль о том, что кто-то мог оказаться рядом и не знать, что он здесь, казалась невыносимой. Но на какое-то время кричать он перестал.
Он стал прикидывать, сколько над ним сейчас снега. Три фута? Шесть футов? Десять футов? Как узнать? В кабине становилось душно, и это пугало его. Недостаток кислорода грозил мучительной медленной смертью. Его инженерная мысль лихорадочно работала – он начал рассчитывать проницаемость снега по отношению к воздуху, но он очень устал и, кроме того, ему не хватало данных о погодных условиях. «Если бы Макгилл был здесь», – с грустью подумал он.
Не знал Камерон и еще одного обстоятельства, и для него это было даже лучше. Его перевернутый грузовик занесло в речное русло, и снег, перегородивший ее течение, теперь размывала вода. Медленно, но неуклонно река подбиралась к нему.
Высоко на западном склоне Макгилл остановился перевести дыхание и оперся на лыжные палки. «Пожалуй, хватит, – сказал он. – Возьмем пробы здесь».
Чарли Петерсен пристально смотрел вниз.
– Смотрите, а там все в движении.
Макгилл смотрел, как идет на посадку еще один вертолет.
– Да, они прибывают.
Он взглянул на Чарли.
– Особенно топать здесь не нужно. Представьте, что идете по заварному крему и боитесь в нем завязнуть.
– Постараюсь, – ответил Чарли и засмеялся. – Никогда бы не подумал, что придется изображать из себя балетного танцора.
Макгилл хмыкнул и посмотрел на расстилавшийся перед ним склон.
– Ваш брат рассказывал, что заготовлял здесь сено. Вы пасете здесь скот?
– Да вы что, нет! Склон слишком крутой. Пришлось бы выводить особую породу коров – ноги с одной стороны короткие, с другой – длинные.
– Разумно, – сказал Макгилл. – Профессор Рожэ со своим «коровьим тестом» был абсолютно прав.
– Что еще за тест?
– Когда горнолыжный спорт в Швейцарии только зарождался, кто-то спросил Рожэ, как определить, достаточно ли надежен склон для лыжных спусков. Он посоветовал поставить себя на место коровы, и если вам не захочется здесь пастись, значит, склон ненадежный.
– Вообще-то, похоже, мы потеряем много скота.
Чарли показал на долину.
– Там, на ферме, сильный потоп.
– Реку завалило, но плотина скоро прорвется.
Макгилл перевернул свой шест.
– Придется все делать на глазок, – печально заметил он. – Пропало все мое снаряжение. – Он воткнул палку в снег и принялся медленно вдавливать ее. Дойдя до дна, он отметил глубину ногтем и вытащил палку.
– Чуть выше трех футов – не так-то плохо.
Он посмотрел вниз на проделанное отверстие.
– Хотел бы я, черт возьми, знать, что же все-таки там внизу.