Бэллард избавился от палок, но его стиснула бушующая стихия. Ему удалось освободиться от правой лыжи, но сейчас же его перевернуло и закружило. Он усердно заработал руками, подавив поднимающийся изнутри прилив страха, и попытался вспомнить советы Макгилла. Вдруг он ощутил острую боль в левом бедре; неумолимая сила тянула его ногу, пока он не почувствовал, что нога словно откручена от бедра.

От боли он едва не потерял сознание, но после внезапной вспышки боль немного утихла. Болтанка прекратилась, и он вспомнил, что Макгилл говорил о технике дыхания и поднес левую руку к лицу. Затем все прекратилось, и Бэллард потерял сознание.

Все это заняло немногим больше десяти секунд, и Бэлларда протащило не больше сотни футов.

Макгилл подождал, пока снег не перестал двигаться, затем подъехал к самому краю остановившегося оползня. Он быстро осмотрел его, потом, воткнув палки в снег, освободился от лыж. Неся лыжи и палки, он осторожно двигался по месту оползня, затем мысленно разделил его на четыре части. По опыту он знал, что самое важное теперь – выиграть время; в памяти возникла диаграмма, которую ему показывали несколько дней тому назад на местной спасательной станции – шансы на выживание зависели от времени нахождения в оползне.

Осмотр занял полчаса, но он не увидел ничего, кроме снега. Если он сейчас не найдет Бэлларда, ему останется мало шансов на успех. Одному человеку не под силу обследовать все место за короткое время, и было бы лучше заручиться чьей-нибудь поддержкой – привести поисковую собаку, например.

Он вступил на нижний край оползня и нерешительно глянул вверх, затем расправил плечи и начал взбираться вверх, придерживаясь центра оползня. Он решил, что если за пять минут не найдет ничего на пути к вершине, то повернет назад к лыжной станции.

Он медленно продвигался вверх, шаря глазами по сторонам, и вскоре увидел крошечное красное пятнышко в тени снежного валуна. Этого было достаточно. Он встал на одно колено, разгребая снег, и поднялся с красным шнуром в руках. Потянул его за один конец – тот остался у него в руках, и он принялся за другой. Шнур, отрываясь от снега, повел его на двадцать футов вниз по склону до тех пор, пока не стал оказывать сопротивление и не принял вертикальное положение. Макгилл принялся раскапывать снег руками. Снег был мягким и рассыпчатым, его было легко расчищать, и, прорыв немногим более трех футов в глубину, он наткнулся на Бэлларда.

Тщательно расчистил снег и разгреб Бэлларда, удостоверившись сперва, что тот дышит. Ему было приятно увидеть, что Бэллард выполнил его советы и левой рукой помогал дыханию. Когда он высвободил Бэлларда из-под снега, то увидел у него перелом ноги, и понял почему. Бэллард не смог освободиться от левой лыжи, лыжа работала как рычаг в этой снежной болтанке – и выкрутила ногу.

Он решил не перетаскивать Бэлларда, рассудив, что это принесет больше вреда, чем пользы, только снял свою куртку-анорак и плотно укутал его, чтобы тот не замерз. Встал на лыжи и отправился вниз к дороге, где ему повезло – сразу остановил машину. Меньше чем через два часа Бэллард был в больнице.

Шесть месяцев спустя Бэллард все еще скучал, прикованный к постели. Нога его только-только заживала, ведь была сломана кость и разорваны мускулы, до исцеления было еще далеко. Его доставили в Лондон на носилках, и там мать перевезла его в свой дом. Обычно в Лондоне он жил в собственной крошечной квартире, но сейчас без помощи матери он бы не обошелся. Он тосковал и чувствовал себя прескверно.

Однажды утром, после малообнадеживающего визита врача, назначившего долгие недели постельного режима, он услышал, как кто-то громко спорил на первом этаже. Высокий голос принадлежал матери, а кому принадлежит второй, низкий голос, он не знал. Далекие голоса становились то громче, то тише, а затем начали приближаться, поднимаясь по лестнице.

Дверь открылась, и в комнату вошла мать, поджав губы и нахмурившись.

– Твой дед хочет тебя видеть, – коротко сказала она. – Я объяснила, что ты неважно себя чувствуешь, но он продолжает настаивать – такой же упрямый, как всегда. Я советую не слушать его, Йен. Но, разумеется, это твое дело – ты всегда поступал так, как тебе нравилось.

– Кроме перелома, ничего страшного со мной не случилось. – Он разглядывал мать, и ему уже в который раз захотелось, чтобы она одевалась не так безвкусно и неряшливо.

– Он говорит, что уйдет, если ты не захочешь его видеть.

– Нет, в самом деле?

Захлопнуть дверь перед Беном Бэллардом было все равно что поставить рекорд для книги Гиннесса. Йен вздохнул.

– Лучше его все-таки впустить.

– Я бы не стала.

– Впусти его, мама; я хорошо себя чувствую.

– Ты такой же остолоп, как и он, – проворчала она, но пошла открывать дверь.

Йен не видел старика полтора года и был поражен. Его дед всегда был подвижным, излучающим энергию, но сейчас выглядел на все свои восемьдесят семь лет. Он медленно вошел в комнату, тяжело опираясь на черную, с шипами, трость; его щеки запали, а глазные впадины стали еще больше – так, что его обычно живое лицо напоминало теперь череп. Но в нем все еще чувствовалась сила. Он повернулся и попросил отрывисто:

– Дай мне стул, Герриет.

Она фыркнула, но поставила стул рядом с кроватью и встала тут же.

Бен со скрипом опустился на стул, поставил трость между колен и оперся на нее обеими руками. Он рассматривал Йена с головы до ног и с ног до головы. Усмехнулся сардонически.

– Хорош плэйбой! Из сливок общества! Ручаюсь, ты был в Гштааде.

Йен не попался на удочку – он хорошо знал методы старика.

– Куда уж мне?

Бен ухмыльнулся.

– Не рассказывай, что был в дешевом туре.

Показал пальцем на его ногу. Палец слегка задрожал.

– Очень плохо, мальчик?

– Могло быть хуже – могли вообще ампутировать.

– О чем ты говоришь! – с болью сказала Герриет.

Бен деликатно улыбнулся, но сразу посерьезнел.

– Так ты отправился покататься на лыжах, и вот результат. Вместо того, чтобы работать, ты развлекался.

– Нет, – спокойно ответил Йен. – Это был мой первый отпуск почти за три года.