Ясмин откладывает книгу, подходит к окну и распахивает его. Она уже знает, что не поедет в деревню. Однако глоток истины из текста Лиспектор пошел ей на пользу: он позволяет увереннее стоять у окна и увереннее курить сигарету. Позволяет ощутить под ногами бетон, прочувствовать твердость и тяжесть всего здания вплоть до подвальных помещений и в то же время вдохнуть холодный январский воздух, проникающий в комнату с улицы. Ясмин закрывает окно, осторожно убирает книгу в темно-синюю брезентовую сумку и кладет ее во внутренний карман чемодана. Затем надевает пальто и выходит из номера во тьму брюссельской ночи.
* * *
Через день Ясмин сидит в купе поезда, направляющегося во Франкфурт, где ей предстоит провести экспресс-семинар. Она достает из большой бежевой сумки книги, собранные для этой поездки: два тома Деррида, роман Элены Ферранте и тоненький томик Агамбена. Ясмин раскладывает издания на столе. Каждое по-своему дорого. Они знакомы ей и не представляют опасности. Деррида, Агамбен и Ферранте заигрывают с истиной, позволяя ей проблескивать то в одном, то в другом месте текста, но не приближаясь к ней вплотную. Читая эти книги, Ясмин может находиться в волнующей близости к истине и не разрушать при этом свою жизнь. На полке для багажа лежит чемодан, в котором надежно спрятана темно-синяя брезентовая сумка. На стыке этих полюсов Ясмин ведет счастливую жизнь.
Нормы и названия
Флориан читает о стыде
Флориан изучает коррекционную педагогику и философию, а также работает в доме-интернате для людей с инвалидностью. В свете постоянных контактов с ними чтение философской литературы для Флориана обладает особой актуальностью, даже если он не может подробно описать эту взаимосвязь. В начале учебы он познакомился с сочинениями Мишеля Фуко. В области изучения социальных проблем инвалидности ему нет равных. Для Фуко субъект всегда нормализирован и дисциплинирован. Эта установка применима и к коррекционной педагогике. Однако, хотя рассуждения Фуко долгое время оставались важными для Флориана, его всегда смущало, что тот придает столь большое значение нормализации. При работе с людьми с инвалидностью очень часто приходится сталкиваться с понятием нормы, с этим трудно поспорить. Однако рассматривать взаимодействие с ними только с этой стороны представлялось Флориану чересчур узким подходом, оставляющим слишком мало места для размышления о чем-то поражающем, шокирующем и раздражающем.
В последующие годы огромную значимость для Флориана приобрел Жан-Люк Нанси, который пытается рассуждать о взаимодействии. Большую роль для него играют прикосновения. Он пишет о поте, запахе и визуальном контакте. Это те темы, которые редко оказываются в поле зрения философии, знакомой Флориану. Однако это те темы, размышлять на которые доставляет ему колоссальное удовольствие.
* * *
После шести лет в университете Флориан приступает к написанию кандидатской диссертации. Он хочет писать о стыде, но поиск источников дается тяжело. Существует немало философских работ по этой теме, но, читая их, Флориан, как правило, не находит, от чего бы мог оттолкнуться. Ему встречаются следующие названия.
• «Стыд»
• «Стыд»
• «Стыд»
• «Антиномия стыда. Анализ самоотношения»
• «Теория стыда. Антропологический взгляд на одно из человеческих свойств»
• «Стыд и достоинство. О символической прегнантности человека»
• «Стыд, вина и признание. К вопросу о сомнительности нравственных чувств»
• «Стыд, вина и необходимость. Возрождение античных представлений о морали»
• «Стыд, вина, ответственность. О культурных основаниях морали»
Он старается внимательно читать книги, но зачастую вообще не понимает, о чем идет речь. Причина кроется не в языке или его сложности. Флориан не понимает, с какой целью написаны эти тексты. Чем более многообещающе звучит название работы, тем менее она содержательна; по крайней мере, так ему кажется. В то время как при чтении Фуко, Нанси или Витгенштейна он боялся пропустить даже слово, при взаимодействии с книгами о стыде его охватывает высокомерие: «Вы что, глупы? О чем вы, черт возьми, говорите?» Мгновение спустя он думает: «Или это я глуп и не вижу чего-то важного?» Как только Флориан допускает мысль, что в этих книгах, возможно, действительно не говорится о переживании стыда, ему становится легче. Проходят недели, прежде чем он может уверенно заявить, что в большинстве таких книг — хотя это нигде не объясняется — речь идет о продолжении существующего дискурса, а не о размышлениях, связанных со стыдом. Авторы работ стараются применить к стыду уже существующие модели, зачастую стремясь при помощи одной-единственной объяснить все формы стыда. Однако когда Флориан пытается применить эти модели к собственному опыту стыда, это не приносит никакого результата; они не подходят. В итоге несколько недель подряд Флориан чувствует стресс и подавленность, поскольку не знает, как тогда писать диссертацию.
Рассказывая об этой проблеме Ханне, другой аспирантке, во время перекура у входа в университетскую библиотеку, Флориан упоминает, что с самого начала знакомства с философской литературой стал замечать странное несоответствие между названиями философских трудов и их содержанием. Многие названия звучат многообещающе. Они восхищают его с новой силой, когда он перечисляет их Ханне.
• «Слова и вещи. Археология гуманитарных наук»
• «Тысяча плато. Капитализм и шизофрения»
• «Призраки Маркса. Государство долга, работа скорби и новый интернационал»
• «Язык и смерть. Семинар о месте негативности»
• «Груз мышления»
• «Бытие единичное множественное»
• «Гендерное беспокойство. Феминизм и подрыв идентичности»
• «Удовольствие от текста»
• «Печальные тропики»
Вернувшись с перекура, Флориан продолжает размышлять о названиях. Раньше он с упоением изучал книги и материалы семинаров, относящиеся к теме его исследования. Они его восхищали и открывали ему новые миры. Однако, вспоминая об этом сейчас, он понимает, что в каждой из таких книг рассказывалось не о том, чего он мог от нее ожидать. Тогда он этого не замечал, поскольку все силы тратил на то, чтобы более или менее понять тексты и цель, которую преследовали их авторы. Он принимал как данность несоответствие названия и содержания, как и другие повсеместные странности и нестандартность подходов. Возможно, это объясняется тем, что книги отвлекали его внимание, направляя по новому пути. Они изменили сферу его интересов, и теперь Флориан думает: «Меня настраивали на определенный дискурс». И он ввязался в этот дискурс, так и не решив, действительно ли согласен с его неписаными правилами. Пребывая в состоянии чистого восхищения, он совсем забыл, что изначально обращался к текстам с совершенно другими вопросами.
* * *
Диссертацию Флориан пишет в первую очередь с опорой на Нанси и других авторов, не пишущих о стыде напрямую. Их рассуждения хорошо подходят для рассмотрения этого вопроса. После написания диссертации академическое изучение философии уже не представляет для Флориана интереса. Философские работы совсем иного плана он, напротив, с удовольствием бы писал. Однако это должен быть труд на уровне Нанси или Витгенштейна: текст литературный, чувственный, наблюдательный. Текст, в котором рассматриваются отдельные феномены, присутствует философское мышление и в то же время нет стремления отыскать модель, которая объясняет все сразу. Если однажды Флориану удастся написать нечто подобное, он будет безгранично счастлив.
Виртуальное тело
Гизела читает Гегеля
К Гизеле в гости приехала ее дочь Мириам. Они сидят на залитой солнцем террасе, пьют черный чай и едят пирожные с клубникой. Как и в прошлом году, над головами Гизелы и Мириам свисают душистые лиловые грозди цветов глицинии. Мириам рассказывает матери об удивительной книге, которую недавно прочитала и в которой говорится о природе языкового мышления.
