Теперь Итан опасается читать серьезные философские труды, не имея на это веского основания.
Лабиринт Спинозы
Когда Дельфин не в университете и не занята какими-либо другими делами, она вот уже несколько недель лежит на диване и, спотыкаясь через слово, читает «Этику» Спинозы. У Дельфин редкое аутоиммунное заболевание, и из-за этого часто нет сил встать. Диван — ее рабочее место, иногда она проводит на нем целый день. Укрывшись одеялом и поставив рядом с собой ноутбук, она день за днем бродит по страницам книги Спинозы. Она следует его указаниям, так как вся работа состоит из огромного количества систематизированных отрывков: аксиом, теорем, доказательств и примечаний, которые постоянно друг на друга ссылаются, образуя сложно сплетенную паутину мыслей. Спиноза не только описывает порядок, он — его истинное отражение.
Теорема 1
Телесные состояния или образы вещей располагаются в теле точно в таком же порядке и связи, в каком в душе располагаются представления и идеи вещей.
Доказательство. Порядок и связь идей (по т. 7, ч. II) те же, что и порядок и связь вещей, и наоборот, порядок и связь вещей (по кор. к т. 6 и т. 7, ч. II) те же, что и порядок и связь идей. Поэтому как порядок и связь идей происходят в душе сообразно с порядком и связью состояний тела (по т. 18, ч. II), точно так же и наоборот (по т. 2, ч. III), порядок и связь состояний тела происходят сообразно с тем, в каком порядке и связи располагаются в душе представления и идеи вещей; что и требовалось доказать[36].
Дельфин понимает многие короткие отрывки, но далеко не все и уж тем более не смысл всего текста. Она читает многие отрывки уже в третий раз и до сих пор не знает, по какой дороге ей пойти. Суть заключается в том, чтобы найти верный путь. Каждый раз, когда Спиноза удивляет Дельфин, она оказывается на перепутье и должна решить, что имеет в виду великий философ и почему он пишет именно так, а не иначе. При дальнейшем чтении и размышлении она следует по пути, который продиктован этим решением. Довольно часто ей приходится останавливаться и осмыслять слова Спинозы заново, так как выясняется, что выбранный ею на последней развилке путь ведет в тупик. Если же удается преодолеть несколько перекрестков подряд без остановок, она начинает все быстрее продвигаться по тексту — пока снова не упирается в глухую стену. Тогда Дельфин чувствует себя подавленной, встает, заваривает чашку каркаде и, вернувшись на диван, отвечает на полученные в течение дня электронные письма. Однако через несколько часов она уже снова бродит по лабиринту текста Спинозы, проводя рукой по его сотканным из слов и предложений стенам.
* * *
Три часа назад Дельфин обнаружила еще одно ответвление, которое, на первый взгляд, открывает совершенно новый путь. По нему, повернув не один десяток раз, она сможет пройти дальше. Дельфин ускоряется. В какой-то момент происходит следующее (и это поистине удивительное состояние): она видит текст одновременно как изнутри, так и с высоты птичьего полета. Видит его как лабиринт и себя внутри него. Дельфин не может разглядеть с высоты, где находится выход. Она скорее понимает, где пересекаются тропы, поскольку прибегает к своего рода геометрическому прогнозированию. Дельфин нравится это состояние. Ей нравится мчаться по лабиринту из текста и одновременно с этим — хоть и весьма размыто — видеть его сверху.
Китч
Агнес — человек творческой профессии и по работе часто имеет дело с философией. Еще в студенческие годы ее очень интересовала теория и, шире, философия языка. В местах, где Агнес выставляется, очень часто уклон делается именно в сторону философии. Многие ее друзья и знакомые, в особенности те, кого она ценит и уважает, относятся к философии весьма серьезно. Сама Агнес тоже постоянно к ней обращается: например, однажды выпустила серию открыток с самыми абсурдными цитатами Серля, Остина, Гудмена и Хомского. Она подтрунивала над этими мыслителями, но в то же время отдавала им дань уважения. С годами ее сфера деятельности становилась все суше и прозаичнее — сейчас Агнес работает с канцелярским языком, связанным с вопросами смерти и погребения, — однако юмору все еще находится место.
Несмотря на то что философия присутствует в ее работе и очень интересна сама по себе, существуют формы философии и восхищения ей, которые Агнес на дух не переносит. Из года в год ей становится все труднее сдерживать скепсис. Делёз и Гваттари, Деррида и Хайдеггер ей особенно неприятны. Еще в студенческие годы Агнес очень хотела понять и полюбить этих авторов, так как они крайне важны для некоторых из ее лучших друзей. С тех пор она раз в несколько лет погружалась в чтение их текстов. Однако спустя более чем двадцать лет Агнес все же пришлось признаться себе, что бóльшая их часть ей не нравится. Очень долго она думала, что неправильно понимает эти тексты. Но, даже если Агнес не видит всех тонкостей, она понимает достаточно, чтобы с полной уверенностью заявить: эти авторы играют в слова. Читателю внушается, что перед ним очень глубокие тексты. В них встречаются размышления обо всем на свете и хаотично использующиеся метафоры. Однако чистой аргументации нет, и ничто не описывается в точности. Язык авторов очень необычен. Иногда он представляется чересчур экстравагантным, иногда завораживает. С точки зрения эстетики и теории языка эти тексты представляют огромный интерес. Однако, по сути, это не что иное, как китч: они обслуживают пубертатную потребность в глубине, варьируясь по атмосфере от автора к автору. У Делёза и Гваттари это китчевые рассуждения о стаях животных, преступлениях и наркотиках. У Хайдеггера — о земле, древесине и лесе, языке и истоках. В случае с Деррида сложнее обосновать китчевость текстов, так как его язык сух и неметафоричен. В его работах присутствуют переходы, которые Агнес не может назвать ни истинными, ни ложными. На первый взгляд все кажется весьма логичным, однако при более детальном рассмотрении можно заметить, что эти переходы и представляют собой китч соединения, китч глубины поверхности. (Безусловно, в книгах всех упомянутых авторов встречаются и интересные идеи, но их недостаточно, чтобы оправдать этот китч.) По всей видимости, многих людей привлекают разные вариации китча. У Агнес же больше нет никакого желания продолжать попытки понять эти тексты. Она хочет внимать голосу разума, чувствовать ясность и видеть обоснованные аргументы. Этого так не хватает в современном мире: большего благоразумия, ясности и обоснованных аргументов.
Агнес любит своих друзей, обожающих творчество Делёза, Деррида и Хайдеггера. Впрочем, временами она чувствует себя рядом с ними чужой и одинокой.
Приятная дистанция
В течение учебного года Винфрид практикует функциональное чтение и при этом всегда спешит. Для своих статей он по возможности читает только необходимые ему места и с целыми главами знакомится только в случае необходимости. Работы студентов Винфрид тоже всегда читает по диагонали. Он старается как можно быстрее установить, понять и упорядочить причинно-следственные связи, а также, если в тексте позволяется что-то пропустить, с радостью это делает. При чтении любой работы он старается уловить стимулы и сигналы. Ему за последние годы удалось довести до совершенства эту технику скоростного чтения, однако она представляет собой нервный и неизящный подход.
* * *
Гораздо сильнее Винфриду нравится чтение во время отпуска — полная противоположность тому, как он читает в течение учебного года. Нет ничего прекраснее, чем жадно проглатывать один текст за другим: за десять дней отпуска Винфрид легко может прочитать десять книг. Подобное чтение позволяет ему расслабиться. Книги, само собой, должны быть хоть сколько-то интересными, иначе их трудно читать. При этом для Винфрида не имеет никакого значения, хорошую книгу он читает или, скорее, заурядную. Все тексты оказывают на него почти одинаковый эффект, создавая приятную дистанцию. Объект, о котором идет речь, удаляется — не посредством простого физического удаления, а благодаря возникновению нового понимания этого объекта и, следовательно, изменению отношений между ним и Винфридом. И это самое любимое его чувство, которое он испытывает во время отпуска: с помощью книг Винфрид дистанцируется от окружающего мира, который, с одной стороны, его безумно интересует, а с другой — нервирует и угнетает, когда очень сильно приближается. Благодаря лучшему пониманию тот или иной объект — а вместе с ним и весь мир — удивительно упорядоченным образом вступает с Винфридом в новые отношения. Подобное переосмысление очень редко оказывается связано с новым знанием, в большинстве случаев подтверждая то, что Винфрид и так предполагал, или предлагая более тонкий инструментарий для описания объекта. Зачастую уже известная Винфриду фигура мысли используется при исследовании новой области. Все эти формы наполняют его душу дистанцированной и дистанцирующей радостью. Так или иначе Винфрид предполагает, что фраза «Как интересно!» в большинстве случаев означает «Я всегда так и говорил в отношении этого вопроса. Совершенно очевидно, что то же самое справедливо и для данного явления!».
