Во вторник во второй половине дня Карла сидит на скамейке в парке и читает книгу Джудит Батлер «Гендерное беспокойство». На улице тепло, пахнет сиренью. Карла приобрела эту книгу на феминистском вечере в новом магазине философской литературы. Когда-нибудь Карла хотела бы сама организовывать подобные вечера. Они имеют явный политический подтекст, и о них знают только другие интересующиеся политикой люди, которые смеются низким голосом, курят и при этом выглядят чертовски независимо.

Карла открывает заключение. Она читает Батлер на английском, так как книга еще не переведена на немецкий. Ей удается понять основную мысль, хотя часто приходится заглядывать в словарь. Карла немного гордится собой. Батлер с лихорадочной серьезностью пишет длинными, сложными предложениями. Некоторые из них Карла перечитывает по десять раз. Слова Батлер волнуют ее душу, но она не может сказать почему. Кажется, что Батлер постоянно противоречит самой себе. Однако этого не может быть. Карла читает:

The feminist «we» is always and only a phantasmatic construction, one that has its purpose, but which denies the internal complexity and indeterminacy of the term and constitutes itself only through the exclusion of some part of the constituency that it simultaneously seeks to represent. The tenuous or phantasmatic status of the «we», however, is not cause for despair or, at least, it is not only cause for despair. The radical instability of the category sets into question the foundational restrictions on feminist political theorizing and opens up other configurations, not only of genders and bodies, but of politics itself^[25].

Даже этот абзац, по мнению Карлы, указывает на противоречие. Оно заключается в очевидном существовании феминистского мы (в его существовании Карла абсолютно уверена, поскольку оно кажется ей необходимым условием существования феминизма — по меньшей мере как конструкта) и одновременной абсолютной нестабильностью значения этого самого мы. У Батлер одно явно не исключает другое. Однако когда Карла пытается это понять, у нее начинает болеть голова. Тем не менее она решает довериться лихорадочной серьезности Батлер. Карла с трудом осиливает следующие пять страниц, убирает книгу в сумку и едет домой. Как прекрасно быть молодой девушкой, у которой в рюкзаке лежит томик Джудит Батлер в оригинале и которая возвращается домой на велосипеде по темным улицам большого города.

* * *

Этой ночью Карла плохо спит, текст крутится в ее сознании. В четыре утра она резко просыпается: сложные размышления Батлер касаются центрального аспекта ее собственной жизни! Карла еще не может подобрать правильные слова, но ей ясно как божий день, что это именно так. На душе становится радостно. Карла встает, наливает на кухне бокал вина, садится в кресло и смотрит в окно на темнеющую листву каштанов на заднем дворе. Делает глоток и пытается сформулировать в голове мысли, с помощью которых сможет осознать, что имеет в виду. Она представляет, будто говорит с подругой, поскольку если кто-то и способен ее понять, то это Тами. Карла думает: «Батлер описывает мою центральную жизненную проблему, для которой я раньше не находила подходящих слов. Описывает ее через призму бытия женщиной, однако ее текст легко можно трактовать значительно шире. Проблема заключается приблизительно в следующем: общество и родители наложили на меня ограничения. Эти ограничения не тождественны моей личности, и все же они не исключительно внешние. Я чувствую и мыслю в их рамках, мое тело двигается в их ритме. В то же время существует часть меня, которая не согласна с этими ограничениями и совершенно правомерно стремится защититься от них. Моя интуиция — внутренний компас, главный из всех моих инструментов — досадным образом отражает как сами ограничения, так и попытки им сопротивляться. Поэтому совершенно невозможно сказать, стóит ли при принятии решений прислушиваться к интуиции. Во-первых, она иногда в действительности отражает мое хорошее, истинное „я“. Во-вторых, попытка побороть интуицию, даже если она несет в себе ограничения, — всегда своего рода насилие над собой. Однако слепо доверять интуиции тоже не стоит, так как зачастую это приводит — вследствие ограничений — к неверным, принятым из страха решениям. Я каждый день стою перед неразрешимыми вопросами. Страх опозориться в глазах наиболее классных одногруппников — приобретенная неуверенность или разумное предупреждение о том, что некоторые из этих людей на самом деле совсем не так уж милы? Антипатия к тому, как злоупотребляют заимствованиями мои преподаватели, — детская реакция протеста или политически осмысленное сопротивление высокомерному чванству элит? И то и другое в равной степени вероятно. В случае с Батлер даже возможно, что истинны оба варианта одновременно. Вот в чем заключается новая мысль, которая пришла мне в голову сегодня ночью в полусне: быть может, сверхсложные рассуждения Батлер описывают подобные удвоения? Быть может, и в моем случае противоречащие друг другу мысли истинны одновременно? Я еще не знаю, как такое точно выразить, но это важно!

По крайней мере с тринадцатилетнего возраста я начала сомневаться в своих решениях, так как поняла тогда, что родители и школа воспитали во мне неадекватные страхи, которые мне чужды. Когда я пыталась обсуждать эту проблему с подругами, они обычно говорили что-то вроде: „Просто прислушайся к внутреннему голосу!“ или „Подбрось монетку. Когда увидишь, как она падает, ты почувствуешь, чего действительно хочешь!“ Подруги не понимали, что моя проблема заключалась в отсутствии не внутреннего голоса, а доверия к нему. Они полагали, что где-то внутри есть чувство, на которое стоит положиться и которое можно обнаружить при помощи некой уловки. Я верила им. Верила, что, возможно, слишком глупа и поэтому не понимаю, чего хочет мое истинное „я“. С тех пор я мечтаю освободиться от оков дурацких ограничений и быть, наконец, самой собой. Однако если и то и другое истинно одновременно, тогда этого чистого, хорошего, истинного „я“ не существует, а есть только моя безграничная тоска по нему. Тогда существует только одно „я“, которое и истинно, и ложно. Может быть, из-за моего ненадежного внутреннего компаса я потрачу жизнь впустую».

Воображаемая Тами кивает. Однако Карла пребывает в растерянности: как ни странно, осознание невозможности предотвратить то, что она все испортит, действует утешающим образом. Возможно, эта проблема лежит вне зоны ответственности Карлы. Она решает перечитать книгу с самого начала. С этой мыслью она ложится в кровать, поворачивается на бок и засыпает.

Через несколько недель к Карле приходит осознание, что Батлер не предлагает готового решения, а только описывает проблему. Однако с той ночи Карла ощущает внутреннее раздвоение совсем по-другому. Батлер предоставила ее одновременному доверию и недоверию к себе право на существование. «Гендерное беспокойство» становится настольной книгой Карлы.

* * *

2016 год. Сидя в кресле для чтения, Карла укрывает ноги любимым мохеровым пледом и берет книгу Джудит Батлер «Ненадежная жизнь: сила скорби и насилия» («Precarious Life: The Powers of Mourning and Violence»), которую еще не читала. Ее партнер Нильс в соседней комнате проверяет контрольные работы. Карле нравится читать, зная, что Нильс работает рядом. Ей от этого уютно; к тому же, если ее что-то взволнует, она может зайти в соседнюю комнату и поделиться с ним. Нильс сначала нахмурится, а потом все равно позволит ей выговориться.

Джудит Батлер все эти годы сопровождала Карлу, и та уже давно без труда понимает смысл ее слов как на английском, так и на немецком. Карла прочитала многие из книг Батлер, посещала ее выступления и приводила аргументацию в эссе, опираясь на нее и — намного реже — критикуя. Она организовывала семинары, посвященные Батлер, говорила о ней в рамках выступлений, принимала участие в политических дискуссиях. Батлер — одна из восьми ключевых опорных точек ее мышления.