Кант и свободно текущие феномены
Все то время, что Харальд изучает философию, он чувствует себя потерянным. Вот уже несколько лет он блуждает среди разных тем и авторов. Снова и снова Харальда охватывает краткосрочное восхищение, снова и снова ему кажется, что он наконец нашел свое направление. Но это чувство никогда не задерживается надолго. Так он кое-как перебивается, пока не приходит время для магистерской работы. Его научный руководитель полагает, что для исследования выбранного вопроса в первую очередь следует изучить труды Канта, и Харальд начинает их читать. Впервые в жизни он читает какого-то автора систематически: абзац за абзацем разбирает три работы Канта до такой степени, что способен их пересказать. Харальд сидит за письменным столом с линейкой и карандашом, подчеркивает что-то в тексте и выписывает цитаты. Кант формулировал мысли и выстраивал тексты очень логично. Тем не менее Харальду всегда приходится возвращаться по тексту, чтобы понять, к чему относятся придаточные предложения:
Следовательно, возвышенность содержится не в какой-либо вещи природы, а только в нашей душе в той мере, в какой мы можем сознавать свое превосходство над природой в нас, а тем самым и над природой вне нас (поскольку она на нас влияет). Все, что вызывает в нас это чувство, — к этому относится и могущество природы, возбуждающее наши силы, — называется (хотя и в переносном смысле) возвышенным; и лишь предполагая в нас эту идею и в связи с ней мы способны достигнуть идеи возвышенности того существа, которое вызывает в нас глубокое благоговение не только своей мощью, проявляемой им в природе, но в еще большей степени заложенной в нас способностью судить о природе без страха и мыслить наше назначение в том, чтобы возвышаться над ней[15].
Поначалу текст вызывает у Харальда некоторое сопротивление, так как Кант разговаривает с читателем, будто школьный учитель — с несмышленым учеником. Кант как бы вопрошает: «Разве не очевидно, что та рациональная взаимосвязь, которую я демонстрирую, логична? Ты же видишь, что этот подход, стоит только как следует разобраться, верен?» И хотя этот учительский тон Харальду не очень-то по душе, он вынужден постепенно признать, что Кант прав. Одно сочетается с другим и дополняет его. Если Харальд согласен с одной частью текста, то ему по логике следует согласиться и со второй, а это делает логичной уже третью. Он внимательно следит за аргументацией Канта и приходит вместе с Кантом к кантовским умозаключениям. Все разворачивается по уже размеченной немецким философом траектории. Харальд уже не в состоянии отвергнуть идеи Канта, потому что они слишком разумны. Сопротивление Харальда постепенно сменяется восторгом. Ни один из других философов никогда не предлагал ему ничего подобного — четкую систему, в которой все сухо и рационально расставлено по местам. Кант может быть учителем, но он слишком ответственен. Проговаривает все настолько четко, насколько возможно. Ничего не скрывает. И совсем не похож на других философов, таких как Деррида, Делёз или Лакан. Кант хочет не манипулировать Харальдом, а убедить его в своей правоте и увлечь за собой. Все сказанное им лежит на ладони. Кант — первый философ, который не пытается от Харальда ничего утаить.
После знакомства с его текстами Харальд наконец может расслабиться. Отныне у него есть Кант, а значит, и набор инструментов, с помощью которых можно изучать окружающий мир и философию. Когда Харальд сталкивается с многообразием феноменов, связанных с миром живого, Кант предоставляет ему стройную и упорядоченную систему, которая расставляет все по своим местам. Благодаря ему у Харальда есть надежная почва под ногами. С помощью Канта он может настолько упорядочить мир, что даже тот остановится. Это придает Харальду уверенности.
При этом он отдает себе отчет, что существуют феномены, которые Кант не описывает. Их Харальд не в состоянии воспринимать, пока думает как Кант. Существует целый мир свободно текущих, бурлящих, неконтролируемо переплетающихся взаимосвязей и целый класс людей, которые совершенно легко перемещаются в таких текущих мирах, даже не задумываясь о том, что могут пойти на дно. Это причиняет Харальду ноющую боль. Но он не станет рисковать прочным основанием, полученным от Канта, ради чего-то текущего. Он больше не хочет пускаться в плавание. Он совсем не скучает по менее упорядоченному миру.
Тем не менее Харальд всегда возражает, когда его называют кантианцем, поскольку это упрощает реальное положение вещей.
Регистры тела
Сюзанна получает имейл от Макса, коллеги, с вопросом, как у нее обстоят дела с перевариванием проведенного Жижеком анализа немецкого идеализма. Она приходит в ярость и пишет гневный ответ о том, как сильно ей действует на нервы, что о философских работах так часто думают в контексте пищеварения. Также ее удручает, что теоретики либо сами пишут работы в подобном ключе (нетрудно представить, к чему это приводит), либо обесценивают их, бездумно используя такую метафору. Создается впечатление, будто чтение и создание текстов непременно связано с метеоризмом, поносом и запором, а кишечник — единственное, что обладает глубиной. Сюзанна сразу осознаёт, что реагирует слишком эмоционально, но все равно отправляет имейл. Макс переживет.
Его письмо действительно основательно испортило Сюзанне настроение. Даже отправив скрепя сердце вслед за ответом письмо с извинениями, она по-прежнему чувствует, что ее задели за живое. Вечером в кровати она продолжает размышлять об этом. Предположение, что Макс и все остальные ее коллеги и знакомые видят в ней человека, который привык думать не головой, а кишечником, ужасает. Во всяком случае, Сюзанна не считает себя таким человеком. То, чем она занимается каждый день, ассоциируется у нее со светлым духом, простором и осознанием, а не землей, брожением и желудочным соком. Она ворочается с боку на бок и не может найти положение, в котором всем частям ее тела было бы комфортно. Признаться, в последнее время Сюзанна начала замечать, что чтение стало для нее способом вынашивать в теле фрагменты чужих мыслей, отчего у нее как при схватках болит живот, а затем на свет рождается крупица собственного мышления. К своему огромному сожалению, Сюзанна понимает, что подобный подход в конечном счете напоминает как раз процесс пищеварения, поскольку все инородное лучше всего хранится в организме человека именно в кишечнике. Даже радость от законченного этапа работы и постоянное стремление все упорядочить кажутся ей подозрительно анальными. Возможно, она находится уже на полпути к зазнайству, собственническому мышлению и компульсивности, даже не замечая этого! Сюзанна обещает себе с бóльшим вниманием относиться к своему методу мышления и осознанно выбирать его регистры. Ее будильник показывает пятнадцать минут первого, и Сюзанна надеется, что, сформулировав это намерение, она наконец сможет заснуть. Однако ее внутренний голос продолжает объяснять (вероятно, обращаясь к Максу), как связаны тело и мышление. Он говорит об убежденности Сюзанны в том, что ее тело тем или иным образом принимает участие в процессе мышления. Она даже готова утверждать, что у коллег, которые явно не ощущают связь со своим телом в процессе мышления, тезисы получаются неглубокими; что эти люди — без помощи тела — не способны думать, во всяком случае, в полном смысле слова. Сюзанна знает, что ее тело наполняется жизненной энергией, пока она читает, и что ее мозг задействует всевозможные органы для понимания текста и порождения смыслов. Чем более абстрактными становятся мысли, тем сильнее она это ощущает. Однако когда Сюзанна прокручивает в голове возможности телесного мышления — например, исходить текст вдоль и поперек или станцевать его, спеть, вдохнуть или уловить запах его атмосферы, прочувствовать написанное всеми фибрами души или в качестве эксперимента попробовать на вкус (но ни в коем случае не проглатывать!), — они представляются ей уже менее убедительными. Наиболее перспективным Сюзанне кажется стремление провести пальцами по поверхности текста, проникнуть ими в его ткань и прикоснуться к содержанию. С этой мыслью она наконец засыпает.
