Михаил стряхнул с себя дремоту и стал работать энергичнее. Сегодня он проснулся очень рано, еще до зари. Нужно было успеть покрасить крышу до того, как она превратится в раскаленную сковородку – день обещал быть жарким.

Он сидел на уложенной вдоль ската длинной доске с набитыми часто поперечными планками. Из транзисторного приемника, подвешенного на сучке акации, лилась убаюкивающим потоком классическая музыка. Чайковский в чрезмерно большой дозе был еще одной причиной его сонливого состояния. Однако ему не хотелось тратить время на поиски другой волны.

Это была последняя работа по ремонту дома. Внутренние работы он закончил на прошлой неделе, и пока все просыхало и выветривалось, они с Анастасией перебрались в летнюю кухню.

Роды ожидались со дня на день. Анастасия заметно отяжелела и беспокоилась. Сейчас был, наверное, девятый час, а она еще не показывалась во дворе. Впрочем, с этого ската крыши двор не был виден.

Михаил был доволен, что настоял на переносе отпуска на вторую половину августа. Он рассчитывал побыть с Анастасией рядом в этот сложный для нее период жизни.

А вот и Анастасия показалась из-за угла.

– Еда уже на столе. Ты скоро?

– Где-то через полчаса.

– Тогда разогреешь сам – я умираю от жары, хотя только девять. Что же будет сегодня дальше?!

– Уже девять?!

– Даже больше. Ой, жара проклятая, забыла тебе сказать! Там что-то в Москве творится. Горбачев как будто заболел и на его месте другой. Я его даже не знаю…

– Да. Горбачев в Крыму на отдыхе и, естественно, его кто-то замещает, скорее всего, Янаев. – Сказал Михаил и подумал: “Эта темная лошадка непонятной породы из неизвестного стада”.

– Точно! Янаев. Скоро будет пресс-конференция. Пойду смотреть телевизор.

– Зачем тебе эти политические дрязги и пустые волнения? У тебя сейчас другие проблемы.

– Я только и делаю, что думаю о родах с утра до вечера. А так хоть отвлекает какое-то внешнее событие.

– Ладно. Не стой на солнце. Иди в дом. Я скоро буду.

Руки Михаила отдавали запахом растворителя, которым смывал краску, несмотря на долгое мытье мылом в нагретой солнцем воде. Он с удовольствием уплетал молодую картошку с яичницей, похрустывая холодным, из погреба, малосольным огурцом. Телевизор показывал уже конец пресс-конференции ГКЧП.

– Ты что-нибудь понимаешь? – спросила Анастасия, не прерывая вязание.

– Очередной дворцовый переворот или его репетиция. Только на этот раз не будет так гладко и безропотно…

Михаила прервал гудок автомобиля с улицы. Он его уже узнавал – это был служебный “газик” районной прокуратуры.

У калитки стоял водитель, молодой паренек из райцентра. Этим летом демобилизовался из армии. Михаил познакомился с ним еще в отделе кадров. Они оформлялись на работу одновременно.

– Проходи во двор, будь добр!

– Некогда! Пока вы будете одеваться, мне нужно заскочить за Зинковым. Вас заберу на обратной дороге.

– Что случилось?! Я в отпуске.

– Вы что, радио не слушаете и телевизор не смотрите? Дана команда всем органам быть в состоянии готовности на случай чрезвычайных событий… или выступлений. Танки на улицах Москвы.

– Я в отпуске по приказу и, пока он не отменен, мое пребывание на службе бесполезно. У тебя есть письменное распоряжение?

– Сафонов сказал, пока всех привезу – приказ будет.

Михаил понимал бессмысленность этого разговора, но события в Москве вдруг вмешались в его личную жизнь, разрушили все планы на ближайшие дни, и ему необходимо было некоторое время, чтобы эмоционально приспособиться к новой ситуации. В голове уже крутился перечень дел, которые предстояло выполнить в ближайшие полчаса до отъезда: убрать инструмент, собраться, успокоить Анастасию и проинструктировать бабушку.

“Газик” со спущенными боковыми стеклами пробивал упругий раскаленный воздух над размякшим асфальтом трассы. В автомобиле кроме водителя и Михаила были еще два отпускника. Помощник прокурора и архивариус – молодая дочерна загорелая девушка.

“А она-то зачем?” – подумал Михаил, когда девушка села по дороге. – “Частное доказательство глупости всей затеи с ГКЧП”.

Общий разговор вертелся вокруг московских событий.

Михаил высказал свое сомнение в законности действий Янаева и далее молчал.

Водитель Саня и другие его пассажиры перечисляли претензии к Горбачеву: похожий на бегство уход из Афганистана, уничтожение ракет по договору с американцами, объединение Германии, отделение Прибалтики, “сухой закон”. Вспомнили чернобыльскую катастрофу и недостойное поведение союзных властей тогда.

“Какая каша в голове! И таких людей большинство. Не понимающих в чем действительно их собственная польза, их настоящий личный и групповой интерес, и поэтому легко поддающихся влиянию дешевой демагогии.” – размышлял Михаил, без особого труда сдерживая желание вмешаться. – “Далась им эта империя. Что они от этого имеют? Безопасность? Но какой ценой!”

Сотрудники прокуратуры, бывшие на работе с утра, владели ситуацией не лучше отпускников. Общее собрание мало чего прояснило. Обеспечить повышенную готовность. Ждать указаний. Пресекать беспорядки и противоправные действия.

Михаил расписался в книге приказов об его отзыве из отпуска и переходе на двенадцатичасовой график работы, включая ночное время. Его дежурство ночью было назначено на завтра, что его несколько утешило. Будет кому доставить Анастасию в районный роддом: днем он, а ночью тесть, Дмитрий Павлович.

Следующий день был полон тревожного ожидания. Транзистор, настроенный на волну радиостанции “Свобода”, не выключался. Репортажи из “белого дома” говорили о нарастании противостояния Ельцина и ГКЧП. Политическая нервозность и напряжение в далекой Москве воспринимались как что-то нереальное в звенящей тишине знойного дня. Михаил занял себя непрерывной чередой мелких работ по хозяйству. После обеда удалось вздремнуть – будет легче ночью. Потом он долго стоял под летним душем, рискуя всех оставить без теплой воды.

Он был одет и готов к отъезду, когда около семи вечера раздался гудок служебной машины.

Саня с мокрыми волосами (только что искупался в реке) светился свежестью здоровой молодости. Расстегнутая рубашка навыпуск с короткими рукавами открывала взгляду загорелый мускулистый торс, еще сохранивший армейскую выправку. Автомобильный приемник был настроен на ту же волну.

– Как вы думаете, они отважатся на штурм “белого дома”? – спросил Саня в паузе радиопередачи.

– Может быть. Но если они не арестовали Ельцина в постели, то шансы на успех ничтожны. Это означает, что Горбачев, которого ты не любишь, вернется в Кремль…

– Надеюсь ненадолго… Вез я как-то Сафонова с одним мужиком из областной прокуратуры, так тот сказал, что Китай за семь лет реформ утроил свой национальный доход, а мы за пять лет горбачевской перестройки наделали долгов и потеряли весь золотой запас…

Саня был водителем с небольшим стажем, но одним профессиональным качеством шофера овладел в совершенстве: пассажиру скучать было некогда. Его комментарии к радиопередаче и анекдоты лились неровным, но безостановочным потоком.

Дежурство обещало быть скучным. Перед отпуском Михаил закончил свое первое, и пока единственное дело. Девушка дождалась парня из армии, а он при первом же свидании изнасиловал ее. Заявление от пострадавшей поступило не сразу и, как выяснилось, под давлением родителей.

Парень сначала занял позицию, что все было добровольно, а судебный иск – это способ заставить его жениться.

Михаилу стоило больших усилий добиться откровенности типично по-деревенски застенчивой девушки. Выяснились обстоятельства, которые существенно отягощали тяжесть проступка и превращали в опасное преступление.