— Здесь очень яркое освещение. Больно, — пожаловался мужчина.

Ага, уже кое-что.

— Скажите, помните, как вас зовут?

— Да. Роман.

— Прекрасно. Роман, меня зовут Анастасия Алексеевна. Я врач-хирург. Сейчас мы выкатим вас в коридор, там приглушённое освещение, и вы откроете глаза. Мне необходимо их осмотреть.

— Хорошо, — было мне ответом.

Какой покладистый пациент.

— Скажите, Роман, что ещё вы ощущаете? Головокружение, тошнота? Боли? — я аккуратно выталкивала каталку в коридор.

Мало ли что там в действительности повреждено у этого здоровяка. Большие мальчики тоже ломаются.

— Жаловаться? Я не ябеда! — неожиданно обиделся мужчина.

Так, перепады настроения, ага.

— Знаете, — доверительно начала я, — чтобы доктор не ошибся с диагнозом, иногда жизненно важно рассказать всё, как на духу. Обещаю, это останется между нами.

Постаралась быть убедительной. Похоже, пациент у меня из разряда “мужчина всегда должен быть сильным”.

— Хорошо, — тяжело вздохнул Роман и приступил к “жалобам”. — Сильно болит голова. Повернуть её не могу, сразу же всё кружится и начинает тошнить, — прекрасно! — Когда очнулся, то звенело в ушах. Про свет я уже говорил. Сначала не мог вспомнить, что со мной произошло.

Угу. Потеря сознания, амнезия, тошнота, головокружение и боли, шум в ушах, перепады настроения. Интересно, а слова он так растягивает всегда, или это тоже последствия травмы?

— Роман, а давайте мы сейчас, не открывая глаз, поднимем руки перед собой и указательным пальцем дотронемся до кончика носа. Сможете?

— Попробую, — было ответом.

Какие у него руки, иу-у-у! Настька, ты не за тем наблюдаешь!

Ожидаемо в нос мой красавчик не попал.

— Это плохо, да? — простонал пациент и распахнул глаза.

— Ожидаемо, — отреагировала я на вопрос.

Ну, как отреагировала, еле выдавила из себя звуки. Потому что, вау!!! Голубые глаза, опушённые длинными чёрными ресницами. Ну почему такие густые бывают только у мальчишек?! А глаза, я же сейчас утону. Тем более, что зрачки “бешенные” и огромные.

— Закрывайте, достаточно.

Неудивительно, что ему свет глаза режет.

— Сейчас мы вернёмся в приёмное, мне необходимо осмотреть вас целиком, насколько это возможно, — сообщила я.

Даже если покраснею — не увидит. Надеюсь.

— Будете раздевать? — в голосе промелькнула заинтересованность, чисто мужская такая.

Или это мне показалось?!

— Не то, чтобы очень. Но насколько это возможно — да.

Максимально бережно вернула мужчину на яркий свет и приступила. Руки поднимаются и на пальпацию не реагируют.

— Какие у вас нежные пальчики, доктор, — попытался улыбнуться Роман, но тут же скривился от боли.

Так, грудная клетка без видимых повреждений. А какая красивая! Волоски так и манят дотронуться. Настя, держи себя в руках! Расстегнула ремень брюк и ширинку, обнажая живот. Услышала хмыканье. Сейчас ты у меня похихикаешь…

— Тут больно? — начала я пальпировать живот.

— Нет.

— А тут?

— Нет.

Прекрасно. Органы брюшной полости не реагируют.

— Так, а что у нас с ногами?! Попробуйте пошевелить правой. Рома-а-ан, носок потяните на себя, — попытавшись привлечь внимание зажмурившегося мужчины, коснулась его груди — мягкая.

— Так, хорошо. А теперь левая нога.

— Больно! Не могу, — прошипел пациент.

Ага.

— Зинаида Михайловна, этого на рентген левой ноги. Меня интересует колено и вниз. Плюс КТ головы. Срочно. Пусть шею тоже прихватят на всякий случай. Хотя ногами и руками двигает. Но, как говорится, лучше перебдеть… — медсестре. — Увидимся с вами позже, Роман. Вы молодец! — обратилась я уже к самому мужчине.

Роман Витальевич Ворожбин

Какая интересная мне попалась врач. Пока осматривала в коридоре, я, пользуясь тусклостью освещения, успел разглядеть её. Молоденькая, совсем ещё девочка, а указания отдаёт чётко, будто проработала не один десяток лет. Чувствуется стержень внутри. Невероятно красивая. Эти её огромные глаза, с лёгкой грустинкой. И губы, что она сжимает в тонкую линию, когда задумывается. Морщинка, пересекающая лоб. Явно ведь не по возрасту. И голос, ангельски прекрасный, нежный, обволакивающий. Наверное, такой и должен быть у того, кто работает в приёмном отделении. Ну, чтобы люди не уходили за грань. За такой девушкой хочется вернуться обратно к жизни.

— Эй, болезный, чего лыбишься? — прервал мои мысли голос медсестры.

А вот у этой точно земной такой говор, деревенский.

— А что мне плакать теперь? Думаете, это поможет? — отреагировал, возможно, резко.

Но каков вопрос, таков и ответ.

— Настька-то наша, да, девка видная, — хмыкнула женщина, выкатывая меня опять в коридор, — вот только не по чину она тебе. Не смей даже дурить девчонке голову. Поматросишь да бросишь. Знаю я вас, кобелей подзаборных. Вона вы у меня где! — боевая медсестра потрясла в воздухе внушительным кулаком.

Недостаточное освещение позволило мне открыть глаза и, насколько это возможно, изучить говорившую. Старый, застиранный, видавший виды халат. Весьма объёмный бюст в нём таких размеров, что ткань между пуговицами расходилась дугами. Из-под низу проглядывал ещё один слой одежды. Значит, владелица знала о проблеме, но то ли не могла, то ли не хотела её решать. Морщинистые крепкие руки выдавали возраст Зинаиды. Она явно ровесница моей матери, если не старше. Вот только Екатерина Георгиевна давно уже тяжестей не поднимала, а эта дама не просто везла меня по коридорам, но и преодолевала препятствия, то поднимая, то опуская край каталки вместе со мной. А я ведь далёк от худосочности и маловесности.

Я всегда думал, что каталки с пациентами возят сильные мужчины. Но нет… пожилая женщина, и одна.

— Васька-а-а, — закричала медсестра, дёргая за ручку двери. — Уснул там, что ли? А ну открывай, ирод проклятый!

Моя голова-а-а-а. Каждый удар женщины в металлическую дверь рентген-кабинета отдавался в мозгу набатом и рассыпался осколками боли, пронзая виски, глаза, уши, затылок и шею.

— Ну что тарабанишь, полоумная?! Совсем с ума сошла, старая?! — прокуренный голос послышался откуда-то издалека.

Точно не оттуда, куда “мы” стучали.

— Где тебя носит, кобель плешивый?! — рыкнула на подошедшего щуплого мужичка эта гром-баба.

— По нужде отлучался. Что, нельзя? Ты за мной судно выносить будешь что ль? Чай не пожар приключился… Ну, что ты мне привезла?! — “Васька” взял с каталки мои документы, внимательно их изучил, прошёлся удивительно цепким и ясным взглядом сначала по мне, затем по медсестре, и ответил.

— Снимать будем так, как есть, не перегружая, — мне показалось, или я действительно услышал облегчённый вздох женщины? — Ну-с, любезный, “пройдёмте”!

Теперь мужчина взялся за каталку, и вскоре мне уже сделали нужные снимки. Что удивительно, но медсестричка осталась в коридоре.

— Что, брат, здорово тебе досталось? Вона какой синячара на лбу. Небось головой-то кого боднул. Не? Да ты не шепчи, брат. Я глуховат малость. Возраст уже.

— В аварию я попал, — ответил чуть громче, чем до этого.

— Да ты не дрейфь. Настенька у нас “фея”, — доверительно сообщил мне мужичок, настраивая аппарат так, чтобы сделать снимок ноги. — Она и по запчастям соберёт, ежели надобно. А ты вон, на вид, вполне себе целенький. А что головой прибабахнутый, так, говорят, нейрохирургом должна была стать наша докторица-то. Книжку какую-то научную пишет и с областью постоянно контактирует. Ежели сама чего не сообразит, так тамошние подсобят. Подскажут, значится.

Ничего себе. На вид совсем ребёнок, а коллеги её явно любят. И отзываются как о профессионале. Учту.

— Нога-то болит, да? Ну мы её сейчас сфотографируем… Вот так, — мне в брючину упёрся аппарат.

От боли я зашипел сквозь зубы.

— Потерпи, парень. Ты, как я погляжу, залётный… Ты это, Настьку-то не трожь, понял?! Хорошая она. Не надо.