Итак, мы имеем дело не с наркотиками, а с драгоценными камнями. Уже легче. Если московская молодежь хотела их припрятать, зачем об этом трубить на весь мир, направляя мне записку? Скорее всего, ребята на тот момент действительно имели на руках только два камушка, реальной стоимости их не знали и, главное, не докопались до основной закладки камней внутри аппарата. А после разговора со мной докопались и затихли. Видать, теперь лихорадочно размышляют, как быть с лишним свидетелем, то есть со мной. Ладно. Теперь, наконец, известны время и – в общих чертах – место приобретения аппарата. Ночной рынок в бирманской столице как был, так и остался. Лавка китайская. Что из этого следует? Прежде всего, подкрепляется версия о возможной причастности к этой истории пропекинской Компартии Бирмы. Впрочем, нельзя исключать и вездесущих китайских триад.

Далее. Что это за полтонны груза? Представить себе такую массу рубинов и сапфиров очень сложно, почти невозможно. Это сколько же графов Монте-Кристо получится?! Кто и как мог насобирать столько? Теоретически, за многие годы и путем «экспроприации» организованная группа людей, может, и могла. Причем, не обязательно же одни солитеры, бывает, и кусками богатой породы торгуют. Стоп! А что если это и есть часть партийной кассы, так сказать, «золотого запаса», который КПБ утратила, после того как армия неожиданным броском выбила ее из центральных районов страны? Слухи на эту тему в свое время бродили. Алексеев хорошо помнил, что, когда шли переговоры о проведении торгово-промышленной выставки в Рангуне, бирманские правительственные войска успешно провели первый этап военной операции «Король-победитель» против коммунистических повстанцев. Последние понесли серьезные потери и отступили на северо-восток, к самой границе с КНР, поближе к своей штаб-квартире в Пансане. Причем, на тот момент китайцы, подвели черту под «культурной революцией», разгромили «банду четырех» и под руководством Дэна начали строительство нового общества. А Компартия Бирмы, оставшаяся в прошлом, по сути – на стороне «банды», в наказание за консерватизм и догматизм оказалась лишенной прежней поддержки Пекина, чем и воспользовалась бирманская армия. Не об том ли «предательстве» и сражении идет речь в записке? Если предположить, что она была написана в зимнюю кампанию 1979–1980 годов и спрятана в очередную партию контрабанды, то ее появление в Рангуне осенью 80-го выглядит вполне логично.

Потом всякого рода госкомиссии и кладоискатели вдоль и поперек исколесили места бывшей дислокации КПБ, но ничего не нашли – попробуй перекопать все предгорья, поросшие лесом и колючим кустарником! А может, кто-то нашел и перепрятал? Или же автор записки из актива КПБ оставался единственным, кто знал местонахождение тайника, а потом и сам погиб? Наконец, почему не допустить, что операция по перемещению тайника уже давно состоялась, и вопрос закрыт? Сейчас гадать бессмысленно. В любом случае, дело прошлое, и что бы там ни произошло, мир не рухнул. С другой стороны, что-то подсказывало Алексееву, что у этой истории может быть продолжение, хотя бы потому, что прошедшие годы для Востока – вообще не срок. А еще он прекрасно знал упомянутую в записке китайскую поговорку про двух тигров, которыми обозначались США и СССР, и мудрую обезьяну – КНР, наблюдающую с дерева, как хищники грызут друг друга. СССР не стало. Поменялась ситуация и в Китае. Борьба великих держав за влияние в конкретных уголках мира вроде бы ослабла и на словах сменилась партнерством. Но подспудно интересы кое-где явно не стыкуются. Только теперь соперничество проявляется не на открытом идеологическом фронте противостояния капитализма и коммунизма, а в закрытых от широкой общественности военно-стратегических, финансово-экономических и других деликатных сферах международных отношений. Соответственно, надо полагать, роль специальных служб и тайных операций за рубежом никак не затухла, хотя в самом начале 90-х казалось, что мы решили обойтись без этих самых служб. Но жизнь все расставляет по своим местам.

Как минимум – рассуждал Алексеев – записка может послужить ниточкой в закулисье, где, судя по всему, крутятся весьма крупные ценности, способные взорвать мировой рынок драгоценных камней, в котором Россия имеет свою нишу и свои интересы. Следовательно, нашим не помешает быть в курсе. Не колеблясь более ни минуты, Алексеев набрал не поменявшийся с советских времен номер своего человека в Большом доме. Несмотря на чистки и реформы, связанные с ликвидацией «монстра КГБ», этот офицер по-прежнему оставался на службе, правда, заметно сдал и, похоже, стал попивать, но благодаря старой закалке, держался вполне достойно.

– Геннадий Петрович, здравствуйте, надо бы повидаться.

– Хорошо, завтра загляну около двенадцати.

Это означало, что подполковник явится не «около», а точно в 12.00 в известную университетским обитателям аудиторию, которую когда-то, еще лихим майором, неоднократно занимал при разборках проблемных ситуаций с иностранными студентами, среди которых порой попадались вполне заслуживающие особого внимания со стороны органов госбезопасности.

Какое-то время Алексеев размышлял, надо ли еще раз звонить Игорю. То, что парень не сдержал обещания перезвонить, могло означать две вещи: либо с ним случилось что-то недоброе, либо он затеял авантюру со свалившимся на него богатством. Такие хлопоты Алексееву были не нужны. Тем более следовало все это срочно сбросить на Литейный.

Вечерний звонок Игоря подтвердил мрачные предчувствия Алексеева. Голос в трубке звучал вымученно и фальшиво: как знаток многотонального бирманского языка Алексеев обладал абсолютным слухом и улавливал малейшие модуляции. Вдобавок, на том конце провода слышалось чужое сопение. Видимо, этот посторонний и прервал разговор, когда парень собирался сказать, где находится. Знать, попался он со своими камнями лихим людям. И про записку им рассказал, и меня засветил. Плохо, совсем плохо.

Михаил Валерьевич Попов действительно был выходцем из партийных функционеров, которые, будто предчувствуя будущие события августа 91-го, успели заблаговременно командировать одного из своих ценных кадров на высокую должность в подразделение по правовым вопросам при аппарате Председателя КГБ СССР. Сработало второе, юридическое образование, полученное в Академии при ЦК КПСС.

Боевым крещением для Попова стали дни краха его нового места службы, еще вчера весьма престижного и влиятельного. В память навсегда врезались картины возбужденной толпы, пинающей памятник Дзержинскому, и обложившей здание на Лубянке так, что сотрудникам, не желавшим применять для самозащиты табельное оружие, пришлось эвакуироваться по подземным переходам в неизвестные вандалам строения. Запомнились и сцены тотального уничтожения ценнейшей документации в доселе невиданных им самоходных машинах, способных мгновенно превращать в кашу мешки, набитые томами архивных дел. Коридоры Лубянки еще долго вибрировали от истошных предводительских воплей вдруг оказавшегося «на коне» генерала Калугина, несущегося к пустующему кабинету Председателя КГБ в окружении западных кино-фоторепортеров. Не давали спать воспоминания о рапорте главного «борца с чекизмом», преступно предлагающего раскрыть американцам, пусть даже на основе маловероятной взаимности, схему технической начинки здания посольства США. Бесконечные оптимизации центрального аппарата в ходе переименований и реорганизаций, сопровождающиеся неоднократным выведением за штаты всего личного состава, многому научили Попова, но не сломали стержень служения Родине. К счастью, и в новые времена наверху оставались лица, которые это знали и ценили. Но в целом ставшее непопулярным партийное прошлое тормозило карьеру Михаила. С другой стороны, в дни объявленного «демонтажа КГБ» отчасти выручило отсутствие в биографии сколь-либо длительного периода службы в органах.

Когда предатели, наконец, разбежались по своим зарубежным хозяевам, а уволенные и уволившиеся ветераны – кто как – устроились зарабатывать на хлеб насущный в негосударственных структурах, пришло время собирать камни, и Попова назначили на руководящую должность в подразделение, ведающее вопросами экономической безопасности.