— Она была твоей?

— Маша, я не хочу обсуждать с тобой этот вопрос, — повернувшись, я посмотрел ей в глаза, невозмутимо поблескивающие за стеклами тонких очков.

— Я думала тебе нужно выговориться, — девочка пожала плечами и снова уткнулась в книжку, перевернув уже прочитанную страницу.

— Как-нибудь в другой раз, — хмыкнул я, присаживаясь на корточки рядом со своей спасительницей. Девочка из клиники. Неудавшаяся жертва торговцев органами, что даже во сне не могли вообразить, какое чудо они чуть было не убили ради минутной наживы… Сначала я спас тебя, а потом ты решила вернуть мне свой должок. Жаль только, видимо, силенок своих не рассчитала… Кто она такая узнать до сих пор нам так и не удалось, кроме того факта что она точно человек. Как только Духобор с Альцманом нашли способ отличать вампиров от обычных людей, ауру девушки проверили сразу же, — как она?

— Стабильно — никак, — тихо раздалось из угла, — по-прежнему в глубокой коме. Вот только все системы у нее функционируют нормально. Не требуется никакой аппаратуры для жизни обеспечения: дышит — сама, сердце бьется тоже само, ну и прочее… Странная какая-то кома выходит. Алиса со своим папой долго по этому поводу голову ломали, но так ничего и не придумали. Альцман, конечно же, тут же настроил по поводу ее состояния кучу теорий, но кто их будет проверять? Да еще и в подобных условиях. Вот и лежит она тут пока вся эта ситуация не разрешится.

— А как же она не…

— Ты хотел спросить, как мы не даем ей умереть от истощения? Дима, а тебе точно не повредили память?

— Да уж не повредили, — мрачно посмотрел на нее я, — просто держать ее на чистой энергии, мне кажется, постоянно у вас не выйдет.

— Почему? — удивилась девочка, — двенадцать процентов от общего резерва Алисы в день — не такая уж и большая цифра. Тем более если ты не хочешь возиться со всеми сопутствующими в этом деле приспособлениями и потом убирать за пациентом органические отходы. Поверишь ли, у меня нет на это ни малейшего желания.

— Цинично.

— Скорее естественно, — не согласилась она, — впрочем, это совершенно не значит, что я не стану этого делать, если не останется другого выхода. Ну, или если моя энергия, например, понадобится где-нибудь в другом месте. Конечно, есть еще вариант замкнуть ее же собственный огромный резерв на нее саму и тем самым обеспечить практически полную консервацию без всяких затрат, но… Во-первых, это очень опасно, а во-вторых на деле этого никто из нас не умеет делать. Даже у Антонова в свое время дальше теории дело никуда так и не двинулось.

— Да знаю я, — отмахнулся я рукой, — читал в свое время. Управлять собственным резервом может только сам человек. Астральная связка оболочек — фореве.

— Ну, тогда и говорить не о чем.

В подвале снова наступила тишина, изредка перемежаемая лишь шелестом переворачиваемых страниц, и все тем же неприятным бульканьем, раздающимся из бассейна. После нескольких минут молчания и при свете тусклой свечи мне начало казаться, что это уже не лечебная ванна, а большой котел с супом, в котором плавают тела оперативников… Я потряс головой, отгоняя страшные образы. Уходить отсюда не хотелось. И я прекрасно знал почему. Было глупо, конечно, оттягивать неприятный разговор на потом. Да и смысл переживать, когда прошло уже столько времени? Наоборот, нужно закончить со всем побыстрее, поесть и навестить других ребят перед заступлением на пост. Это мне повезло, что повалялся практически сутки, наслаждаясь крепким здоровым сном в теплой постели, а кто-то этого удовольствия не имел вовсе. Но… Но все-таки что-то меня останавливало.

— Ты предвидела все это? — тихо спросил я, глядя на медленно затягивающуюся рану на лице Владимира.

— Нет, конечно, — после небольшой паузы ответила девочка, — ты ведь знаешь, что это невозможно.

— Знаю. Но ты не говорила почему. Только в общих чертах. Ты же ясновидящая, объясни тогда, почему мы потеряли уже столько ребят, а ты даже не смогла предвидеть этого?

— Дар ясновидящего — это не книга, Дима, — серьезно посмотрела на меня девочка, сняв совершенно ненужные ей очки, — ее невозможно открыть и прочесть по собственному желанию. И он никогда не дает стопроцентной гарантии.

— Я…

— Ты хочешь спросить, почему я не смогла предупредить всех об опасности? Очень просто — потому, что я не видела ее. Ты ведь знаешь, как работает мой дар?

— Да. Ты видишь линии вероятного развития событии. Одни из них ярче, другие бледнее. На их основании можно сделать анализ и узнать, с какой процентной долей произойдет то или иное событие.

— Линии вероятности, пути, развилки, ведущие к разным исходам… кто-то называет это клубком ниток, чтобы облегчить себе понимание, кто-то дорогами, но это не совсем так. Это образы, Дима. Много образов и чувств, что с ними связаны неотрывно. Если даже у обычного человека, выходящего из подъезда на улицу и спешащего на работу, есть как минимум несколько десятков вариантов того, что с ним сейчас произойдет, причем это не за все время, что он будет добираться до работы, а только лишь в сам момент выхода из подъезда! И каждый из вариантов мне нужно пережить, почувствовать, рассмотреть. А что будет, если нужно посмотреть жизнь этого человека на день вперед? На неделю? На месяц? Я помню, как ты испугался и запаниковал, когда всего лишь переключил свое зрение на инфракрасный диапазон. В самом начале своего обучения. А ты представляешь, что пришлось пережить мне? Что приходится переживать, когда меня всего лишь, — девочка горько усмехнулась, — просят сделать прогноз на завтра? Ведь это же так просто! Нужно лишь только посмотреть.

— Я не знал, — проглотив вставший в горле комок, проговорил я.

— Нет, конечно, детская психика весьма гибка и ей проще адаптироваться к подобным потрясениям, — заметила она, снова возвращаясь к привычному непринужденному тону, — но пережить подобные «приятные ощущения» я бы вряд ли кому порекомендовала в своей жизни. Повзрослеть мне пришлось довольно рано.

В подвале на несколько минут снова повисла тишина.

— Так вот, на счет того, почему я всех не предупредила. Посмотреть судьбу обычного человека «относительно» просто. Если ты живешь обычной размеренной жизнь, не связанной с резкими сменами настроения, постоянными поездками по всему миру или командировками в горячие точки, то работать с тобой становится существенно проще. Такой человек обычно в одно и то же время встает с кровати, чистит зубы одной и тоже щеткой, ходит на работу по годами знакомой дороге и хранит деньги в одном и том же банке. И если вдруг с ним и приключается что-то необычное, то, как правило, это все ограничивается его привычной средой обитания и довольно редко выходит за рамки простых разговоров или же уже, набившей оскомину, семейной ссоры. Все просто, предсказуемо и обыденно. Обожаю таких людей. С разного рода бандитами, тайными агентами, осведомителями, или же серийными маньяками, психопатами и прочей шушерой о которой тебе, я надеюсь, рассказывать особо не надо, все чуточку сложнее, но не особо. Жизнь у них, по сути, точно такая же, как и у остальных людей, только протекает в несколько другой формации и с иной сферой деятельности. Тускло и однообразно.

— Про шпионов не все так считают, — буркнул я.

— Пусть эти все, для начала, изучат биографию хотя бы пятидесяти подобного рода личностей, в «онлайн-режиме» разумеется, а там посмотрим, что они скажут, — усмехнулась девочка, — всю эту жизнь, наполненную красками, непредсказуемостью и романтикой, я видела только на экране. В реальной же жизни я видела совсем другое.

— Как тебя только к психиатру не отправили, — потряс головой я, честно пытаясь себе представить, что должно было произойти с ребенком, который вдруг увидел подобную изнанку жизни в столь юном возрасте. Причем мало того, что увидел — практически пережил! И даром бы все ограничилось обычными приличными людьми, хотя мне ли не знать, сколько среди таких вот тихих и незаметных домоседов встречается извращенцев. Так нет же! Контингент для «просмотра» у нее был намного-намного серьезнее. Убить Митрова за такое мало…