Семен покачнулся и, чуть не упав, привалился плечом к дереву. Руки старухи сноровисто перебрались выше локтей, почти нежно поглаживая дряблыми пальцами его кожу. Семен устало пнул ее в ногу.
— Все не успокоишься. — Он старался отдышаться. Круги перед глазами начали наконец пропадать. — А я вот что-то притомился… Видимо, следующий прудик последним для нас будет. Дотащу тебя, передохну немного — и буду нос тебе, сука такая, отгрызать… Только погоди, дай продышаться.
Старуха молча наблюдала за ним. В свете уходящего солнца ее глаза сияли голодным блеском.
Семен вдруг подумал о маме, уехавшей с отчимом несколько лет назад в Краснодар. Он ведь после этого так их и не навестил. Потом подумал о сводной сестре и о том, что обещал ей прислать фотки грибов по ватсапу. Подумал о телефоне в своем кармане, который, наверное, после купания в пруду уже никогда не будет работать. И о том, что, чтоб его вытащить — нужны руки. Подумал о работе, о своем взятом со скандалом отпуске и что возвращаться он туда, видимо, уже не будет. И домой тоже возвращаться не было смысла — в Москве его все это время держала только работа. Вспомнил про девушку, которая уехала в Питер на лето, а оказалось — навсегда. Вспомнил еще девчонку из чата, с которой иногда виделись. Подумал о друзьях — но как-то отстраненно. Он ведь даже не сообщал им, что уехал в деревню на несколько дней, — как-то руки не дошли.
Подумал он, что не так уж и сильно его ждут из леса.
Старуха подалась вперед, оскалилась и будто бы начала принюхиваться.
— Что? — спросил Семен. — Учуяла мои мысли, да? Ничего, скоро и зубы мои учуешь. — Он с трудом отвалился от дерева. — Пошли, нечего стоять. Выберемся куда посветлее.
Шагать было тяжело. Старуха чем ближе подбиралась к плечам, тем тяжелее становилась, перекладывая вес своего тела на руки Семена. Нещадно болели мышцы живота. Глаза в лесных сумерках перестали различать землю, и Семен несколько раз спотыкался, каждый раз с силой вцепляясь в руки старухи, чтобы она не успела перехватиться. Наконец они вновь вышли к пруду.
— Ну вот, — сказал Семен и, снова вцепившись в старушечьи руки, осторожно осмотрелся. — Вот здесь, видимо, и умирать теперь буду. Надеюсь, недалеко уже до людей… Может, найдет кто потом…
— Тсап-тсап, — подала голос старуха. Зубы ее желтели в темноте.
— Ну да… Как там бишь тебя пацан звал? Цапа? Подходящее имечко. — Семен сплюнул на землю тягучую, густую слюну. — Ну что, Цапа, сейчас передохну — и жрать друг друга будем. Ты уж тоже подготовься там. Только без языка, хорошо? Мы ж не малолетки какие. Язык мне в рот не просовывай — отгрызу к херам, под самый корень, поняла? Я больно брезгливый…
Семен вновь привалился спиной к дереву, поднял ногу на грудь старухи и, оттолкнув ее от себя как можно дальше, откинулся на спину и закрыл глаза. В ушах шумела кровь, а когда наконец успокоилась — стали слышны звуки леса. Пищали комары, потрескивали на высоте деревья да пели приглушенно птицы. Пахло хвоей и дымом, на разгоряченном лице ощущалась вечерняя прохлада, а над головой…
Семен открыл глаза и оторвал от дерева затылок. Затем с усилием вобрал в себя лесной воздух.
— Дым, — сказал он уверенно. — Это же дымом пахнет!
Старуха зашевелилась, закряхтела в темноте.
— Где-то что-то горит, — сказал Семен и, не обращая внимания на потуги старухи, потащил ее на запах дыма. — Слава богу, что в этой чертовой деревне постоянно что-то горит!
Старуха продолжала упираться, но Семен, собрав все свои силы, потащился напрямик через заросли, обдирая шею о невидимые в темноте ветви. Потом начал орать.
— Э-э-эй! — Голос сорвался, но Семен прочистил горло и вновь закричал, на этот раз громче: — Э-э-эй! Я здесь! Помогите!
За деревьями мелькнул свет, затем — еще раз. Всхлипнув, Семен ускорил шаг, перетаскивая старуху через поваленные деревья и с силой вырывая ее из кустов, за которые она стремилась уцепиться ногами. Запах дыма теперь ощущался сильнее.
— Э-э-эй! — орал Семен. — Сюда-а-а! Помогите!
Вдалеке появилась фигура с фонариком, которая почти бегом приближалась к Семену. Тот почувствовал, что готов разрыдаться.
— Помогите мне, — сказал он уже совсем тихо. — Пожалуйста…
— Что, все-таки заплутал? — раздался знакомый женский голос. — Я так и подумала, когда ты за сумкой не пришел. Пришлось вот из-за тебя шуровать к самому лесу, костер жечь, думала — увидишь. Что, нагулялся? — Марина подошла достаточно близко к Семену, чтобы осветить его фонариком, — и резко остановилась.
— Марина, — хрипло сказал Семен.
— Это что? — Фонарик в Марининой руке задрожал. — Это с кем это ты?
— Это Цапа, — Семен подтащил ее ближе к свету, и Марина вскрикнула. — Слушай меня. Надо взять какую-то палку и отцепить ее от меня. Я сам не могу. Она не отпускает.
— Где ты…
— Не важно. Она просто есть, и ее нужно оторвать. Я ее бил и даже топил — не отстает. Марина, — он посмотрел ей прямо в лицо, стараясь, чтобы она услышала и поняла то, что он скажет. — Это ведь она людей на болоте жрала. Если не поможешь — и меня сожрет…
Марина отступила на два шага назад, затем повернулась — и побежала обратно на свет.
— Марина! — заорал Семен. — Подожди! Не бросай меня с ней одного!
Луч фонаря бился о стволы деревьев, дробился в ветвях — а затем исчез полностью.
Старуха перехватилась повыше. Ее пальцы теперь щекотали его прямо под мышками.
— Тсап-тсап, — сказала она и рванулась вперед.
Семен повалился на спину, коленями стараясь оттолкнуть от себя старуху, лицо которой щелкало зубами совсем рядом с его глазами. Она хрипела и извивалась, продолжая щекотать его подмышки и стараясь схватиться зубами за нос. Семен постарался встать — и чуть не поплатился за это, когда старуха уцепилась за щеку под глазом — и разом вырвала кусочек кожи и мяса. Рядом захрустели ветки.
— Я здесь! — Марина теперь была без фонарика. В руках она держала дымящийся сапог. — Держи ее! Держи крепче!
Семен, сжав старуху за руки, уперся коленями ей в грудь — и попытался зафиксировать вертящуюся на нем тварь. Сверху Марина аккуратно оттянула воротник старухиной куртки — и разом высыпала горящие во тьме угли ей за шиворот.
Визг Цапы, нечеловеческий, дребезжащий и почти что детский, ударил его по ушам. Марина, отшатнувшись, упала на землю. Цапа выгнулась, и ее плечи вновь выскользнули из суставов, а морда, вывернувшись на захрустевшей шее, уставилась на собственную спину, разглядывая дымящуюся одежду. Семен изо всех сил вдавил ноги ей в грудь — и в следующий момент с дрожью в сердце почувствовал, как пальцы на его руках разжимаются.
Цапа отпала, отвалилась от него, словно огромная пиявка, и сразу же стала кататься по земле, визжа и царапая вывернутыми в обратную сторону руками собственную спину. По траве рассыпались красноватые угольки, в воздухе запахло паленой шерстью.
— Гори, тварина! — прохрипел Семен, поднимаясь на ноги. Глаза его искали какую-нибудь палку, тяжелую и желательно с острыми сучьями. — Сейчас и не так у меня взвоешь!
Цапа, будто услышав его слова, вскочила на ноги и, с хрустом вправив руки обратно в плечи, уставилась на него горящим немигающим взглядом. Семен вытянул одну руку вперед, другую — отвел назад, сжав в тяжелый, подрагивающий от ярости кулак.
— Ну давай, грымза, подползай, — прошептал он. — Теперь не получится за обе-то схватиться…
И тогда старуха бросилась вперед, но не к Семену, а к лежащей на земле Марине. Одним махом схватив ее за руки, она, по-паучьи перебирая ногами, потащила визжащую от ужаса девушку во тьму.
— Стой! — Семен бросился за ними. Запнувшись, повалился на землю, тут же вскочил на ноги — и вновь побежал. — Марина, не дай ей…
Впереди послышался всплеск, и его сердце дернулось в груди холодной мерзкой судорогой.
Старуха утаскивала кричащую Марину прямо в свое переносное болото.
— Сто-ой! — Семен, подбежав к воде, остановился. Над тиной мелькнули дергающиеся от ужаса ноги Марины — одна в сапоге, другая в грязном носке с прилипшими к ступне иголками, — и в следующий миг они обе скрылись в темной глубине.
