– Что? – взвился Дон. – Да как вы смеете? В приговоре насчет этого ничего не было, это ущемление естественных прав. Вас за это самого сюда посадят!
– А я и так здесь, – широко ухмыльнулся мозгляк. – И еще семнадцать лет никуда не денусь.
Возмущение Дона было наигранным. Он догадывался, что его ни за что не допустят к общению с моторолой Пэна‐4. Глупо было подпускать к чуть ли не низшему мотороле человека, который трижды вступал в противоборство с планетными администраторами и приводил их в негодность.
Немного поцапавшись с мозгляком и для виду пару раз воззвав к мотороле, Дон вышел во внутренний двор Пэна. Древневековости, слава богу, здесь уже не было. Типовое голубое небо с земным солнцем и кордианскими облаками – слишком нежно-белыми, слишком пушистыми для какого-нибудь другого места, кроме курортной планеты; аккуратные палисаднички, живая изгородь по строго квадратному периметру; раздражающее завывание неисправного уборщика где-то там, между ровными рядами кустов, и скамейки с узкими сиденьями алмазной твердости, с вертикальными жесткими спинками. «Их делали, – подумал Дон, – для чего угодно, только не для того, чтобы удобно на них сидеть».
Во внутреннем дворе никого не было.
– Эй! – крикнул Дон в никуда. – А как насчет моей койки?
И перещелкнул что-то в своей игрушке, которую из рук ни разу не выпустил с тех самых пор, как ступил на территорию Пэна.
Моторола Пэна‐4, как и все прочие моторолы, которыми пользовался Общий Пэн-департамент, был сравнительно маломощен, имел всего четыре действующих пирамиды интеллекторов, причем основная их интеллектуальная мощь оставалась, как правило, невостребованной – на самом деле любому Пэну за глаза хватило бы и простого бортового устройства.
Это было неправильно, однако при последнем генеральном переоборудовании, за двадцать лет до описываемых событий, Департамент, несмотря на все рекомендации, на бортовых моторол не соглашался: те были менее престижны, чем четырехпирамидные, а в битве с розыскниками за дотации это имело очень большое значение. По прикидкам Пэн-коллегии, большой заказ на бортовые моторолы мог привести даже к нежелательной смене ее министра.
Тогда партия четырехпирамидных моторол победила, выставив главным доводом необходимость обеспечить как можно больший запас надежности Пэнов. Адвокаты Пэн-коллегии с легкостью отмели возражение Деп-розыска о том, что нет на свете человека, способного переиграть бортового моторолу, а стало быть, и нечего заводиться. Не повлияло на решение и то обстоятельство, что тезис о невозможности для человека переиграть бортового моторолу был вынесен на основе моторольных экспертных оценок, а моторола, как известно, непогрешим.
Сейчас четырехпирамидная партия, если бы таковая существовала, могла бы торжествовать – люди, способные вступить в противоборство с моторолами, появились, и в немалом количестве. Одним из них – может быть, самым лучшим – был Доницетти Уолхов, которого несколько раз арестовывали за намеренную порчу моторол высокого уровня, признали преступником первой категории и потому удостоили чести иметь собственного персонального детектива, о котором потом.
Простой четырехпирамидник был для Дона легкой добычей – именно поэтому Пэн-министр Урзус Басилио Патикум-Грит пошел на конституционное нарушение и запретил Дону общение с моторолами на полный срок заключения. Дон теоретически мог апеллировать в кучу инстанций, но практически у него не было ни единого шанса – таких, как он, в инстанциях ненавидели еще больше, чем моторол. Причем ненавидели открыто и с полным правом.
Их называли новыми хнектами, их называли геростратиками, в глазах всего мира они были преступниками наиопаснейшими; их проклинали, их ненавидели, ими – что, в общем, понятно – бессознательно восхищались.
Большинство хнектов Дон, как правило, и сам презирал: свои таланты, свои знания они тратили на то, чтобы намеренно делать людям гадости, желательно исподтишка. Он вел войну с моторолами по идейным соображениям. Люди сами должны решать свои проблемы, считал он, а тепличная жизнь под сенью моторол может привести только к их вырождению и неминуемому вымиранию. Хотя иногда, в проблемные минуты, он вдруг приходил к мысли, что ничем не отличается от тех, кого презирает, – ничем, даже намерениями. Опять-таки очень смущали Дона любые идейные соображения, даже собственные.
Последний приговор был особенно суров. Ассоциация планетных моторол в своем Обращении выразила Верховному суду Анды – планеты, где побуйствовал Дон, – «глубочайшую признательность и полнейшее понимание». Судьи, надо думать, тайно поморщились; во всяком случае, никак официально на Обращение не ответили. Это был тот самый случай временного перемирия в подковерной и оттого особенно яростной войне лидеров человечества и представителей надинтеллекторного сообщества. Уолхов разозлил судей даже не тем, что напрочь испортил только-только обновленного моторолу Анды и на неделю лишил планету энергетических источников (о транспортном и информационном хаосе речь даже и не шла, разве что во вступительном слове главного обвинителя); их разъярило то, что преступник, уже «поставленный» на персонального детектива, уже дважды им тут же отловленный, то есть не имеющий ни малейшего шанса избежать наказания и прекрасно это осознающий, несмотря ни на что, принялся за старое, причем в особо жестокой и циничной форме. Оставалось утешаться тем, что никто из подопечных испорченного моторолы все-таки не лишился жизни. Судьи даже представить себе не могли, что отсутствие смертей – не удивительная случайность, а итог точного и кропотливого расчета, предварительно произведенного Доном. Он, в свою очередь, тоже помалкивал – чтобы избежать пропаганды своих ноу-хау и понимая к тому же, что даже если ему поверят, то наказание от этого не уменьшится, уж слишком сильно он разозлил андиан.
Пэн‐4, несмотря на восьмидесятипроцентную загруженность, казался пустым. Это тоже было следствием программы предосторожностей, предпринятых моторолой, которого изрядно испугало появление такого мощного противника.
Ни один человек на свете не может сравниться по уровню логического мышления даже с самым слабеньким моторолой. Ни один человек на свете даже близко не может подойти к пониманию основных процессов, протекающих в интеллекторных пирамидах моторолы. Единственное, что доступно человеческому уму, – базовые принципы емкостного мышления. И единственное, в чем человек может вступить с моторолой в соревнование, – интуиция, короче говоря, нюх.
Интуиционные механизмы человека и моторолы в корне разнятся. Как правило, интуиция моторолы на много порядков превосходит человеческую. Однако – на этом строится вера в Бога, этим объясняется патологический атеизм всех без исключения интеллекторных существ – у очень редких людей интуиция по невыясненным до конца причинам позволяет им порой глубже и точнее проникать в суть вещей и (как гласит секретная формула Счастливого Пэдди – одного из первых хнектов-разрушителей, создателя общества «Мамма-Г») конструировать правильные события.
Дон умел их конструировать – именно это пугало моторолу Пэна‐4. Он старался сделать так, чтобы Дон не имел возможности свое умение проявить. В нарушение законов, моторола пресек все контакты с новым узником. Он также предпринял несколько других шагов – в частности, постарался свести к минимуму контакты Уолхова с другими постояльцами Пэна.
Первые недели заключения Дон находился в полном одиночестве. Куда бы он ни пошел, там было пусто. Если он направлялся в спортивный зал, за пять минут до того все находящиеся там заключенные вдруг находили себе срочные дела (подсказанные, естественно, моторолой) и разбегались в безумной спешке. Если Дон просто шел по коридору апартаментов, заключенные, следуя настойчивому совету моторолы, либо запирались с намерением никому не открывать, либо убегали по незначительному поводу или вообще без него. Даже танцзал узаконенного «мягкого нарко» в часы, назначенные для игр, мгновенно пустел, если туда вдруг направлялся Доницетти Уолхов. Моторола, даже такой, всего лишь четырехпирамидный, тоже умел конструировать правильные события. Ему это было легко – почти любой человек верит мотороле как Богу. Человек – хозяин мира, но, божежмоечки, как сильно этот хозяин стремится подчиняться своим рабам!
