Литмир - Электронная Библиотека

– Я откуда знаю?! – заволновалась Тамара. – Пришли, сели и сидят! Только директора желают видеть.

Посетитель улыбнулся, мол, не хотел докучать, ждал своей очереди на прием.

– Ваша фамилия Янссон? – вновь заглянул в бумагу Гальперин. – Николаус Янссон… Вы гражданин Швеции.

– Да. Мой дом в Упсала, – кивнул посетитель.

– Вы свободно говорите по-русски.

– Да. Я русский. Православного вероисповедания.

– И чем же мы можем быть вам полезны, господин Янссон? – Гальперин присел.

– Сейчас вам скажу, – кивнул Янссон. – Извините, если нескладно. Мой дедушка – фармацевт. У него было дело в России. В шестнадцатом году он уехал из Петербурга и поселился в Упсала. Там его ждало наследство, аптечное дело. Мой отец тоже фармацевт. Я закончил естественный факультет и вошел в дело. Наш дом довольно известный и солидный… В последнее время на мировом рынке появилось несколько препаратов для лечения болезней, связанных с расстройством кровообращения. А дедушка в этой области добился серьезных успехов еще в шестнадцатом году, особенно в синтезе. И мой отец полагает, что он гораздо раньше добился того, что лежит в основе лекарств, о которых идет речь.

– Понимаю. Фармацевтические фирмы используют методику синтеза, открытого вашим дедушкой, – кивнул Гальперин.

– Именно! – обрадовался Янссон понятливости этого толстяка. – Возможно, они и не знали о работах дедушки… Надо доказать.

– Думаете, в нашем архиве хранятся документы?

– Мой отец убежден, что так и есть. Подтверждение.

– Приоритета.

– Да, так. Приоритета… Это очень крупный капитал. Отец запросил ваше посольство в Стокгольме. И послал меня сюда.

Гальперин развел руками – разумеется, дело, вероятно, того стоит. Янссон улыбнулся, растягивая в щелочку светлые глаза.

– Простите, сколько вам лет? – Гальперин размашисто вывел резолюцию на прошении.

– Сорок три года, – ответил Янссон. – А что? Имеет значение?

– Так. Я своим мыслям, – улыбнулся Гальперин. – Получите разрешение директора архива и зайдите в отдел использования. Наши сотрудники вам помогут.

2

Обычно Женя Колесников заканчивал подкладку к одиннадцати часам. Но сегодня придется задержаться, слишком медленно поступают дела из читального зала, третью телегу загоняет в лифт. И в основном метрические книги, каждая из которых весит центнер, не менее. Но это только с виду. Время иссушило бумагу. Ухватишь такую книжицу с расчетом на тяжесть, а наоборот, рукам передается легкость, невесомость.

Лифт лениво тянулся вверх, скрипя болтами. Казалось, он ворчит на Колесникова, укоряя его в служебном рвении. Еще бы! Он только и обслуживает этого типа в вязаной кофте. И еще трех человек из отдела. Ведь посторонним нет хода в хранилище… Хорошо еще Женя Колесников, а то втиснется в кабину лифта сама хозяйка Софья Кондратьевна Тимофеева, так с ней уже не поскрипишь, намертво сдавит все болты-гайки. Только и мысли об одном: доползти до конца, не застрять между этажами. Хоть хозяйка и невысокая ростом, всю кабину заполняет, чуть ли не стены продавливает. Вдвоем с ней никто в кабину зайти не рискует. Тяжелеет народ на картошке и макаронах. Правда, Колесникова мучные изделия что-то не берут. Как пришел в архив с собственным весом в шестьдесят пять кило, так, считай, который год не прибавил ни грамма. А с чего прибавлять ему эти граммы при таком окладе? Хорошо еще не худеет, бедолага… Особенно в эти дни из-за свары, возникшей по поводу документов Краеведческого музея, что таились в сундуке, запихнутом в бывшую трапезную. Разве Колесников знал, что дело примет такой оборот?! А надо было предвидеть, раз задета Софочкина честь, черт бы ее побрал.

Колесников придерживал тележку в ожидании конца подъема. Мрачное настроение, с которым он явился на работу, не развеялось, наоборот, ухудшилось, как всегда перед тем, как предстать перед строгими очами Софочки. Приказ был коротким: явиться сразу после обеда. И по тону ничего хорошего он не сулил.

Все началось с разнесчастного дня, когда Женя Колесников сунулся в сундук, что годами тихо стоял в дальнем приделе бывшего монастыря, в малой трапезной.

И однажды, в очередной субботник, раздобыв у запасливого Брусницына мощный фонарь, Женя решил шурануть в сундуке. И шуранул на свою голову…

На четвертом этаже кабина остановилась, и Колесников, выкатив тележку, затворил решетчатую дверь лифта. Развернув тележку, Колесников направил ее по узкому коридору в помещение хранилища, предвкушая короткое свидание со злополучным сундуком.

У столика, что притулился подле давным-давно потухшей изразцовой печи мастера Граббе, Колесников принялся выкладывать дела. Все они были из одного фонда, проходили по одной описи и размещались рядком, в затылок друг другу, подчиняясь навечно закрепленному номеру.

После возвращения из армии Колесников поступил на работу в архив, совмещая ее с учебой в университете. Целый год он просидел за нуднейшим занятием: ставил нумерацию на листах, штемпелевал обложки. Хорошо, если дела поступали из россыпи, совсем еще не обработанные «свежаки», хотя самые свежие из них были постарше Женькиного прадеда по материнской линии, генерала от инфантерии, чья блеклая фотография на толстом картоне хранилась в семейном альбоме. Казалось, что Софья Кондратьевна забыла о его существовании. Женя Колесников занимал треть стола в сырой комнатенке, оставшиеся две трети захламляли ждущие обработки дела. Комнатенка помещалась рядом с мужским туалетом, тем самым Колесников окончательно терял шанс попасть на глаза строгой начальнице. Если бы не его величество случай…

Однажды произошла авария в дамском туалете, и все прекрасное сословие архива потянулось к Женькиной конуре. Известно, ни одна катастрофа так тяжело не ликвидируется, как авария в туалете, если есть запасной вариант.

Колесников к этому привык, продолжая себе выписывать цифирки.

Как-то, вернувшись к себе после кратковременной отлучки, Колесников увидал за холмом необработанных дел вязаный голубой чепец с игривым помпоном. И надо же такому случиться, что, заправляя утром подушечку штемпельной краской, Колесников зазевался и налил этой краски больше положенного. Отчего оттиск при штемпелевке превращался в сплошное лиловое пятно. А это вредное пятно довольно трудно смыть, но есть способ – спичечный коробок. Потрешь рабочей полосой, и краска бледнеет. Колесников и собирался это проделать, если бы не Софочка. Столько времени не появлялась в его берлоге, а тут – на тебе, сидит. И помпоном своим дурацким трясет.

– Это кто ж у нас тут такой диверсант завелся?! – взвизгнула начальница, услышав испуганное дыхание начинающего специалиста. – Вы представляете, сколько стоит документ жандармского управления!

Колесников совершенно не представлял, на сколько может потянуть этот дырявый документ. Колесников не собирался его покупать. Единственное, что он себе мог позволить, не выходя из бюджета, так это, совместив завтрак с обедом, потратить сорок три копейки на приобретение в столовой картофельного супа с киселем плюс трех кусков хлеба.

– Залил краской весь архив! – бушевала Софочка. – А это что? Как эта штука тут оказалась?

Испытывая состояние, близкое к обмороку, Колесников вытянул шею и увидел в пухлых ладошках Софочки свою шариковую ручку.

– Что это, я спрашиваю?

– Ручка, – выдавил несчастный Колесников.

– Значит, вы не только размазываете краску, но еще продавливаете цифры шариком! Не думая об уникальности документов! Уму непостижимо! Тому вас учили в университете?! Уродовать русское богатство, да?!

Этого Колесников вынести не мог. Несправедливость упрека была для Колесникова невыносима. Не помня себя, он шандарахнул кулаком по столу и заорал, срывая от натуги голос на какой-то сип:

– Тиха-а-а! Все! Хватит! Вы видели, вы видели?! Тоже мне, рабовладелица! Хозяйка Медной горы, понимаете! Где я продавливал лист шариком? Покажите! Вот у меня, вот, – он шагнул к столу и рванул на себя ящик. – Вот! И «уточка», и тушь!

8
{"b":"88851","o":1}