– Запомнил, отец, я того генерала. Спасибо ему, – ответил Аркадий. – Генерал меня тогда крепко озадачил. Он не удивился тому, что произошло, не возмутился. Он лишь выразил желание по-деловому помочь другу своего сына. И не более того… Хорошо! И впрямь со мной ни встань, ни ляг… Однообразен я, сам себе надоел, – Аркадий угрюмо умолк.

Жалость сдавила сердце Гальперина. Рядом сидел его сын. Умный, красивый, смелый молодой мужчина. С тоской в глазах… Конечно, он прав во многом. Какие придут мысли, если в газетах появляются статейки, пронизанные таким антисемитизмом, что оторопь берет. И это в 1982 году. Кто-кто, а Гальперин знал историю, были времена куда страшнее для его народа. Но буря начинается с ветерка. Или это следствие традиционной черты евреев – видеть будущее в мрачном свете? Как в библейской истории, когда горные тени принимали за вражескую армию? В глубине души Гальперин не верил в бурю, он верил в разум…

– Кстати, о генералах, – произнес Гальперин. – В шестнадцатом году жандармский генерал Курлов предлагал проект спасения России от революции. Срочно провести аграрную реформу и предоставить равноправие евреям. Ну, с аграрной реформой понятно – страна, в которой две трети населения крестьяне: получив землю, они успокоятся и не пойдут в революцию. А с евреями… Он предлагал привлечь на сторону правительства талантливые энергичные силы, тем самым лишить сил оппозицию. Кроме того, равноправие снимало массу сложностей в промышленности и банковском деле. Появилась бы возможность выдвигать в правление, минуя процентную норму. Многие русские промышленники и банкиры приняли проект генерала…

– И чем он кончил, этот генерал? – перебил Аркадий без всякого интереса.

– При Временном правительстве его посадили, большевики выпустили. Он эмигрировал и умер за границей. Кажется, так.

– Большевики выпустили? – оживился Аркадий. – Ай да генерал!

– А что? – набычился Гальперин. – Все ты хочешь как-то… Черт тебя знает. Да! Выпустили. И тебя вот выпускают.

– Ну, пока не выпускают. Еще я собираю документы. Еще мне все предстоит. Есть разные примеры, командор. Надо погадать на ромашке – выпустят, оставят, посадят… Кстати, как там? Заверят в архиве твою подпись?

– Заверят, заверят. Не беспокойся, – в душе Гальперина повеяло холодком. – Поезжай к кисельным берегам. Если найдешь на карте это… государство. Я дам тебе лупу, помогу.

– Найду и без лупы, – бросил Аркадий. – А не найду, подскажут. Слава богу, хватит доброхотов. Тысячи лет подсказывают. Огнем и мечом… И ничего не смогли поделать. Из пепла поднялись. И как поднялись! Думаешь, всех возмущает экспансия сотни километров бросовых арабских земель? Ах, какие мы радетели! Пустое все это… Сами завязли в Афганистане, третий год воюем, и неизвестно, чем закончим… Нет, больше всего бесит сам факт существования Израиля… Как это так? Мы первыми их признали, эту фитюльку, а они нас и слушать не хотят? Как это так?! Да кто поднял хвост? Евреи?! Ладно уж они в науках да в искусстве зады свои еврейские просиживают, черт с ними! Но – воины? Да как они посмели? Одна из лучших армий мира?! Жидовня чертова. И впрямь возомнили себя пейсатые избранным народом! Обхохочешься! Мы, понимаешь, чтобы выиграть войну, поначалу подпустили врага чуть ли не к столице, а в былые годы и вовсе сдали столицу французам… А они? Который год нахальничают на чужой территории. И, главное, давно бы закончили игру, наглецы, коли бы не великие государства…

– Да. Именно так, – с подчеркнутым спокойствием произнес Гальперин. – Сколько оружия и денег всадила Америка.

– А мы? Мы что, свою лепту не вносили? Только не в коня корм. Они между собой не могут разобраться. Бог дал им землю, богатую нефтью. Так сложилась судьба – качай себе нефть и плюй в потолок. Вот и столкнули лбами великанов из-за этой нефти… А тут эта фитюлька, эта карликовая страна длинноносых и пейсатых! Видно, бог еще не кончил испытывать свой народ. Через все уже пропустил. И через аутодафе, через крестовые походы, через погромы и гонения, через Освенцим… Теперь решил испытать их на земле праотцов. Кто, как не Насер, египетский президент, грозил стереть в порошок это государствишко? Не с его ли подачи началась заварушка? А потом он бросил свою армию, струсил, подал в отставку! Мы об этом помалкиваем… Но это последнее испытание, поверь мне.

– Ну… не совсем так, – Гальперина уязвил тон сына. – Насколько мне известно, Насер умер командующим египетской армии…

– Да! Потом. Когда народ потребовал его возвращения в тяжелые для страны минуты, вероятно, некем было заменить. Да, он вернулся, – Аркадий дал себе слово не обсуждать с отцом эти вопросы, был уже опыт. Он знал точку зрения отца.

Гальперин сидел, опустив плечи, вяло теребя вилку.

– Видеть следствие и не видеть причину – это нечестно, Арик, – Гальперин не мог удержаться. – Допустили врага к столице… А в каком состоянии наша армия встретила сорок первый год? История еще к этому вернется. И тогда, с французами, тоже… Да, столицу сдали. А солдат сохранили. И войну выиграли… Снега не снега, а выиграли, – мысли Гальперина метались от расходившихся нервов. – И вообще, Арик, лучше не касаться этой темы. Твой отец прошел войну и вернулся с осколком в груди да с солдатскими орденами Славы.

– Кто? Ты?! Ха-ха! – зло прокричал Аркадий. – Ты воевал? Где?! В Ташкенте? В тылу прифронтовом?

– То есть как? – оторопел Гальперин.

– А так… Разве не знаешь, что ты и тебе подобные воевали в Ташкенте? Тебе любой простой человек скажет, с детского сада это известно… Только с большой лупой можно прочесть, что на фронте воевало полмиллиона солдат-евреев, семьдесят генералов, пятьсот полковников, сто восемь Героев Советского Союза, из них половина посмертно… А генерал-кавалерист Доватор…

– Еврей, который оседлал коня, уже не еврей, а казак, – Гальперин шуткой хотел уйти от колкого разговора.

– Да, казак! А генерал Крайзер, танковый бог, колхозный тракторист… Кто же тогда Цезарь Куников? Впрочем, молчу, на Малой земле был другой великий полководец… Все, отец. Я не хочу об этом говорить. Меня бьет, колотит от несправедливости… Ну хорошо, господин историк… Война – это война, бог с ней… Но через какую лупу можно прочесть в этой стране, как к евреям относились великие умы России, ее совесть и честь?

Аркадий бегал по комнате, его глаза горели черными кострами. Гальперин понимал – это чувство надо исторгнуть, оно мучает, как юношеская перезревшая плоть, демонически воспаляя сознание…

Лихорадочным движением Аркадий принялся шарить по карманам, перебирая какие-то бумажки.

«Был ли я таким? – спрашивал себя Гальперин. – Нет, я был другим. Мы были другими, снисходительней, добрее. На многое не обращали внимания, хотя и тогда уже многое становилось непонятным. Эйфория двадцатых годов истончалась, наступали зловещие тридцатые. Но все равно мы были другими… А он? В кого он такой? И сколько таких?»

Сын казался Гальперину маленьким мальчиком в лесу. Точно щепку в бурном водопаде, его захлестывали нервные волны. Воистину нет сил, сравнимых с силами, которые пробуждают национальные чувства, – капканы, что расставила природа человеку, если следовать идее, что человечество не вечно. Человечество исчезнет, как всё в мироздании. И человек, не ведая о грозящей ему катастрофе, лезет в этот капкан. Гальперин давно пришел к мысли о том, что деление людей на расы и национальности есть не что иное, как раковая опухоль, заложенная в человечество природой, коварная ловушка. И как человеческий мозг, это удивительное творение, не может распознать такую уловку? Наоборот, с охотой клюнет на приманку, не ведая зловещего финала, где не будет ни победителей, ни побежденных…

Гальперин догадывался, о чем сейчас поведает Аркадий. Только зачем он таскает с собой эти записки, смешной какой. Носит их, точно сердечник таблетки валидола.

– Вот! – крикнул Аркадий. – Они кивают на Федора Михайловича. А вот что писал Достоевский критику Ковнеру… Слушай!

– Да я знаю, – отбивался Гальперин.