Влад спешился первым, помогая спрыгнуть Веде, хотя она была в состоянии справиться сама, ранено было только плечо. Она недовольно посмотрела на его порезанную ладонь, усаживая Охотника на мягкую траву, и потянулась к сумке.

— А если бы он был отравлен, не подумал? — начала она его отчитывать, но осеклась. Влад, будто и не замечая тона ее голоса, усмехнулся, и здоровой рукой вытащил веточку из ее волос, а потом еще одну и еще. Затем достал несколько сухих травинок и даже один листик.

— Не был, они слишком глупы, чтобы подумать о ядах, — покачал он головой, отчего светлая челка упала на его покрытый испариной лоб.

— Никогда нельзя быть уверенным, Охотник, — буркнула Ведеслава, внимательно рассматривая порез. Влад был прав, отравы не было. Но она все равно нарочно не только промыла и смазала его, но еще и туго замотала ладонь, чтобы неповадно было.

Хотела отстраниться, чтобы вновь разложить вещи и поспать еще немного, но Влад придержал ее за запястье, не давая подняться. Отобрал бурдюк с водой, мазь и бинт. Слегка подвинулся, чтобы оказаться сбоку и рассмотреть раненное плечо. Понимал он мало чего, но просто знал, что его тоже стоит обработать.

— Этот нож тоже мог быть отравлен, Травница, — с ухмылкой выгнул он бровь, аккуратно смывая разводы крови с бледной кожи. — Или тебе просто нравится ворчать на меня?

— Был бы яд сильным, я ничего бы не смогла сделать. А до слабых мне дела нет, — огрызнулась Веда, не поворачивая головы, наблюдая, как аккуратно Влад размазывает прохладную мазь по порезу, а затем разрывает бинты и заматывает руку, чтобы она лучше заживала.

— Вот теперь можешь идти, — довольно кивнул парень, отпуская девичью руку. Она тут же встала, проверяя, как он затянул повязку; все было хорошо, Веда даже могла бы похвалить, но не стала.

— Спасибо, — фыркнула она. И не было понятно, благодарила ли она его искренне за помощь или недовольно отвечала на его разрешение двигаться.

Они неторопливо достали наспех сложенные девушкой тонкие одеяла, готовясь вновь погрузиться в сон. На языке Влада крутилось несколько вопросов, но он всячески старался их сдержать. Он наблюдал, как девушка хмуро распутывала волосы, затем стягивая их кожаным шнурком в низкий хвост.

Веда будто и не замечала чужой заинтересованности, сняла с Весны седло, прошлась рукой по влажной шее лошади, что-то нашептывая, а затем быстро укрылась одеялом, устраивая голову на мягкой сумке с вещами. Но Влад не смог удержаться.

— Кто научил тебя? — спросил он, тут же приковывая к себе взгляд зеленых глаз.

— Ты о чем? — постаралась отмахнуться от разговора травница, умостившись на твердой, неровной земле. Один из бугорков давил ей в левый бок, и она раздраженно сдвинулась ближе к Охотнику.

— Ты знаешь, о чем. О твоих умениях, ты хорошо владеешь ножом, — Влад все еще сидел, скрестив ноги, и, можно сказать, любопытно нависал над девушкой.

— Знаешь, что отрывают таким, как ты, на ярмарках и базарах? — поинтересовалась Веда, но Охотник ничуть не обиделся, очень желая узнать правду. — Меня обучила бабушка, чтобы меня больше никто не смог обидеть, пока в руке лежит нож. Доволен? Теперь я могу спать?

— Очень жаль, что я не успел с ней познакомиться, — честно сказал Влад, наконец ложась рядом с девушкой.

Она лишь странно хмыкнула, закрывая глаза. В голове тут же промелькнула мысль: будь Радамира жива, она бы никогда не пошла с Охотником.

Он бежал и все еще слышал шипение, с которым пламя охватывало мертвое тело его матери и сжигало кожу. Отвратительный запах стоял в носу. Его тошнило, но мальчик прикладывал все усилия, чтобы сдержаться и не опорочить ее честь еще больше. Никто за ним не пошел, отец лишь обвел его убегающую спину презрительным, ненавистным взглядом. Никто не видел сейчас, как он страдал, не видел и раньше. Единственный человек, кто действительно понимал его, — это мама. Но ее больше нет, и маленькому Владу отныне придется справляться самостоятельно.

Он не понял, как добежал до конюшен, пугая всех лошадей громким топотом и редкими, хриплыми всхлипами, которые ему не удавалось сдерживать. На ощупь отыскал нужное стойло, чудом не раня руки о висящие на стенах и дверях серпы и ножи, которые использовались для работы. Призрак, последний подарок матери, обеспокоенно вздернул голову и попятился назад, но Влада его предупреждающая стойка не остановила, он бросился на шею коня, желая спрятаться от всего мира в белоснежной, ухоженной гриве.

Конь перестал нервно всхрапывать, понимая, что мальчик ничего не сделает, что ему просто нужно побыть с тем, кто не обвинит его в слабости. Призрак покорно опустился вниз, подгибая ноги, позволяя Владу навалиться на него и громко рыдать.

Его мать умерла, проиграв недугу, с которым боролась больше месяца. А он ничего не мог сделать, просто смотрел, как силы медленно покидают ее. Влад не отходил от нее, как и она не отходила от него, когда он болел. Приносил книжки, чтобы ей не было скучно. Сначала она с радостью принимала их, даже читала ему вслух, а потом рассказывала истории, которые рассказывала ей ее мать. Но со временем становилось только хуже. Слабые руки были не в силах держать толстую книгу и переворачивать страницы, и тогда Влад читал ей сам, мысленно благодаря ее, что научила. Сам стал сочинять рассказы и небылицы, чтобы увидеть материнскую улыбку. И она правда улыбалась, только с каждым днем эта улыбка становилась все более слабой. Но он пытался не унывать, подглядывал за лекарями и травниками, которые один за другим прибывали в Велекамье, чтобы спасти его мать. Старики и старухи, мужчины и женщины, каждый из них лишь печально качал головой, давая отвары, что смогут унять боль и облегчить страдания.

Она ушла во сне, это спокойная смерть, даже поговаривали, что она и не страдала вовсе, когда Морана забрала ее в свое царство. Кто-то глупо, по мнению мальчика, благодарил богиню за то, что она наконец-то избавила его мать от страданий.

Влад успокоился, вывалил наружу все, что сидело внутри него в виде слез и крика, что вновь напугало остальных лошадей. И теперь смиренно перебирал короткую, белую шерсть, думая о том, что будет беречь Призрака не только как любимого коня, но и как память о матери.

Он вновь благодарно припал к его шее, вдыхая его запах, смешанный с запахом свежего сена, и поднялся на ноги, собираясь вернуться в свой дом. Знал, что теперь от него будут требовать больше, а наказывать еще сильнее. Его некому будет защитить. В груди было странно смирение, он был готов к этому. С грохотом запер стойло Призрака и развернулся, тут же налетая на тихо подошедшего Николая. Брат был выше него практически на две головы, а еще старше и просто сильнее. Влад, даже если захочет, не сможет сбежать от него. Ему только и оставалось, что пятиться назад, надеясь, что Николая пришел не за ним, а просто взять лошадь для дела или тренировки.

Но голубые глаза безотрывно смотрели на мальчишечье, зареванное лицо. И была в них лишь нескрываемая ненависть.

— Теперь ты остался один, да, Владик? — с насмешкой спросил Николай, делая шаг вперед, мальчик оказался прижат спиной к стойлу. Призрак вновь обеспокоенно заржал.

Николай умело натягивал грусть на лицо при посторонних, но на деле он не любил свою мать. Она учила его доброте, учила смирению, рассказывала, что помогать другим — это правильно. Но он с детства плевал на ее учения, наблюдая за жестокостью отца по отношению к тем, кто ниже и слабее, и именно это привлекало его. А когда родился Влад, Николай и вовсе забыл, что у него есть мать. Решил, что теперь у нее новая игрушка в виде нового сына, так сильно похожего на нее. Хотя она все равно продолжала пытаться быть рядом, пыталась помочь его сердцу не впустить зло.

Николай презрительно фыркнул, когда заметил слезу, стекающую по красной щеке Влада. Он так и вонял слабостью, а Николай ненавидел этот запах. Он сгреб мальчишку за ворот рубахи и приподнял над землей. Ткань затрещала, впиваясь в шею Владу, он захрипел, пытаясь сопротивляться, но у него не выходило.