Борис Васильевич протянул мне раскрытый журнал:

– Прочтите.

Читаю: «…Родовой стиль князей Голицыных (…) поможет вам отстоять свою жизнь, защитить свою семью. Представитель этого древнейшего княжеского рода Борис Голицын делится уникальными приемами рукопашного боя: работа против ножа, защита всевозможными подручными средствами, неповторимая техника «волчка», позволяющая освободиться от захвата нескольких нападающих…»

– Вы обратили внимание: речь идет не о нападении. Только защита! Мы, русские, – народ православный. Убивать – великий грех, допустимый разве что в делах праведных, как то защита Отечества. А вообще-то голицынский арсенал насчитывает 24 вида оружия. Вам говорят что-нибудь слова «упокой», «грива», «ширяло», «жихарка», «наддай»?

Приезжает ко мне краевед из Белоруссии – проконсультироваться. В подвале какого-то древнего монастыря отыскал он рукописную книгу, в которой прочитал о раздваивающихся в бою воинах.

– Не иначе – инопланетяне! – сделал вывод.

– Нет, дорогой мой, это всего лишь «наддай».

При «наддае» главное органичная синхронность действий, как… в танцах на воде. Ее добивались годами. Два воина. У одного, что ростом пониже, в левой руке щит, в правой большой меч или большой топор. У того, что за ним стоит (а они могут и шагать, как одно целое), – свое оружие, им он орудует самостоятельно. При необходимости воины объединяются. «Наддай!» – и задний вкладывает в удар большим мечом и свою силу. Располовинить человека – делать нечего! «Наддай» – что-то вроде призывного клича.

В старые времена дворяне воинами воспитывались сызмальства. Обучали боевым приемам, учили владеть оружием. Если не было войны, мальчиков водили на скотобойню, чтобы психология была правильной.

Владели приемами и женщины. Мама моя владела. Как дворянка, представитель чуждого советской власти класса, она угодила в Гулаг. Там на нее попытались напасть здоровенные зеки, не трудно догадаться с какой целью. Видя, как ловко она скрутила одного в бараний рог, остальные ретировались.

Расскажу известную вам детскую сказку «Репка». Помните, как она начинается? Посадил дед репку, выросла репка большая-пребольшая. Стал тянуть дед репку, тянет-потянет – вытянуть не может. Позвал на подмогу бабку. Тянут-потянут – вытянуть не могут. Позвали они на подмогу внучку, потом – кошку, мышку. Вытянули репку! Мораль сказки вроде бы проста: любое дело можно осилить, если действовать не в одиночку, гуртом, дружно. Голицыны это не оспаривают, но есть у нас и еще одно толкование. Дед, мужчина, посадил репку, а вытащить смог только с женской помощью – бабка, внучка, кошка, мышка.

Борис Тимофеев дважды защищал свою честь в дуэльных поединках. В 1942-м дрался на штыках, в 1960-м стрелялся, в геологической партии. В первом случае умело обезоружил противника, во втором, с назидательной целью деликатно прострелил ему меховую куртку. «Не убивать же их было…»

– За годы советской власти мы подзабыли о таком понятии, как честь. Кто сейчас помнит о том, что офицерский погон – часть знамени?

Мой дядя Витя Жихарев («жихарка», станция «Жихарево» – знаете, да?) в середине 30-х по окончании военно-морского училища прибыл на Дальний Восток, принял под команду корабль.

Сидит он как-то на берегу бухты Золотой Рог. Вдруг, сзади бьют его по плечу.

– Эй, ты! Дай прикурить.

Поворачивается Витенька – капитан первого ранга. Ничего умней не придумал он, как достать пистолет, отщелкнуть патрон, вставить в ствол вынутую изо рта папироску.

– На, прикуривай.

Нажимать на курок, понятное дело, он и не собирался. С капитаном и без того плохо стало.

В одной из публикаций обо мне я неосторожно заявил, что я – живой экспонат музея дуэлей. Евгений Алексеевич упрекнул меня, сказал, что он создает Музей Чести, и я – живой экспонат Музея Чести. Так, наверное, будет правильнее.

Историческая справедливость восторжествовала. Путем безболезненных, но затяжных бюрократических операций Борис Тимофеев превратился в князя Голицына. А если быть точным, в Тимофеева-Голицына. На двойную фамилию потребовалось специальное (!) разрешение. Аргументация Бориса Васильевича в инстанциях оказалась убедительной:

– Когда началась «Октябрьская эпопея», князь Львов, бывший министром внутренних дел у Николая II, выправил моему отцу документы на имя Василия Тимофеева. Был такой человек, служил в первом флотском экипаже, на «Гангуте», на «Андрее Первозванном». Дальнейшая его судьба мне неизвестна. А фамилия Тимофеев спасла жизнь и моим родителям и мне… Разве я мог от нее отказаться?

1997 (?)

В Петербурге свыше ста музеев. Но нет ни музея Петра Ильича Чайковского, ни музея Николая Васильевича Гоголя, ни Музея декабристов. Ни Музея открытки. Хотя крупнейший российский филокартист Николай Тагрин завещал свою известную во всем мире коллекцию городу…

Другой известный петербургский собиратель – Всеволод Инчик, доктор технических наук, профессор кафедры химии СПбГАСУ (Санкт-Петербургского архитектурно-строительного университета), не надеясь ни на городское правительство, ни на «общественность», по собственной инициативе, на собственные средства при «полном одобрении и активном участии» жены Татьяны в собственной квартире создал музей «Блокадная комната артистки». Музей находится в глубине дома № 4 по улице Гороховой.

В настоящее время этот уникальный музей по указанному адресу не существует. Он передан Всеволодом Инчиком Патриотическому объединению «Ленрезерв», общественной некоммерческой организации, которой собраны и экспонируются – в районе Полюстрово – «коллекция автомобилей, военной техники, материального и духовного наследия времен Второй Мировой войны».

С Всеволодом Инчиком и его супругой Татьяной, певицей известной под псевдонимом Балета (ударение на последний слог), у нас многолетние добрые отношения, но здесь я привожу свой первый материал о музее «Блокадная комната певицы» и о его создателе Всеволоде Инчике как наиболее полный.

Дом был спроектирован и построен для страхового общества «Саламандра» в начале ХХ века. Вскоре после Октябрьской революции он оказался в ведении ВЧК, «центральная резиденция» которой располагалась рядом, в доме 2. После того, как в начале 30-х, «правопреемник» ВЧК – НКВД, ленинградское его управление, перебралось в специально построенное на Литейном проспекте здание, вошедшее в историю, как Большой дом, комнаты и квартиры в доме на Гороховой, 4 стали предоставлять элитным жильцам. Сейчас его фасад украшают четыре мемориальные доски: Софье Преображенской, Агриппине Вагановой, Исааку Дунаевскому, Ивану Ершову. А еще здесь жили Галина Уланова^*, Надежда Вельтер… И солистка Малого оперного театра Вера Шестакова, с довоенных времен и до самой смерти; умерла Вера Ивановна в 1996 году в возрасте 92 лет. Всеволод Инчик – ее племянник.

Всеволод Инчик:

– В российских семьях свою предысторию не изучают. К этому нас в советское время приучали. «Какие корни?! Вы о чем?!..» Если бы я, например, когда-то сказал, что мой отец, Владимир Феликсович, из дворян, а его дедушка Феликс Александрович – крупнейший нефтехимик, фамилия которого есть в энциклопедиях, и что он имел свой заводик нефтяной, – все, папу забрали бы, куда не следует! Но, замысливая экспозицию, я не ставил своей целью культивировать Веру Ивановну как свою родственницу. Напротив, я все время подчеркиваю: экспозиция посвящается всем деятелям культуры блокадного Ленинграда. Хотя, не скрою, мне приятно обозначить роль и значение Веры Ивановны: во время блокады она была заметной личностью, но я не могу игнорировать ее коллег – Софью Петровну Преображенскую, Надежду Львовну Вельтер, Нечаеву, Легкову, Болотина, Андреева. Они были вместе.

О великолепном голосе и виртуозном исполнительском мастерстве Веры Шестаковой можно судить по тем двум чудом сохранившимся пластинкам и откликам слушателей и поклонников ее таланта. У нее был богатый репертуар: «Царская невеста», «Травиата», «Снегурочка»… Сорок семь партий Шестакова исполнила в Малом оперном с 1931 по 1958 год. Но званиями оказалась «обнесенной». Даже заслуженной артистки России «не заслужила». (Вера Ивановна объясняла это так: «Когда мне во время войны предложили сотрудничать с Большим домом, я отказалась».) И в то же время среди немногочисленных наград актрисы – орден Боевого Красного Знамени.