Скинув шаль и нырнув под теплое одеяло, райна дернула крученный шнурок, задергивая занавеси вокруг ложа. На рассвете Ананту слабела и не имела власти над ее снами, и потому Эдассих могла хоть немного, но отдохнуть от ужасов ночных видений. Уже засыпая, королева вдруг вспомнила, что ни вчера, ни сегодня не видела в зеркале видений Золотого Дракона. Только кошку из Огненных Диких и ее спутников из Северных земель.

Радужное полупрозрачное марево, которое последние дни указывало на присутствие Дракона, более не мерцало рядом с огненной иномирянкой. Райна нахмурилась, пытаясь скинуть засасывающую в глубины сна дрему. Но усталость взяла свое, и, отпустив засыпающим разумом хвост мелькнувшей мысли, Эдассих погрузилась в глубокий дремоту без морока божественных сновидений.

Хотелось кофе. До безобразия, до судорог в мозгу и сухости во рту с кофейным привкусом. Как наяву, во сне я наблюдала, как засыпаю в любимую медную турочку свежемолотые зернышки, добавляю щепотку соли (так учил меня любимый Большой брат, ныне покойный) и ставлю на ме-е-дленный огонёчек. И вот спустя несколько мгновений наливаю в любимую чашку кофеек и, вдохнув аромат, делаю первый самый вкусный глоток.

М-м-м-м… Несколько лет назад я еще курила, и тогда утренний ритуал заключался в чашечке кофе и сигарете на лоджии. После – во дворе собственного домика, рано утром, стоя на пороге, закутавшись в шубу зимой, или выйдя в сад в летне-весеннее время, вдыхая аромат зелени и цветов. Во сне так сладостно было осознавать, что Наташка жива, мы в Джубге, скоро вернемся восвояси и забудется радуга как страшный сон.

Вкус кофе будоражил мое сознание, и на издыхании сна вдруг ощутила: я и в самом деле что-то пью, жадно глотая. Вздрогнув, распахнула глаза (черт побери, неожиданные странные пробуждения уже вошли у меня в привычку в этом мире, пора с этим завязывать!).

И вижу я своими распахнутыми очумевшими глазоньками, что поит меня из кружки чем-то густым и темным все тот же Егор. (Господи, да убери ты его с глаз моих долой, уже раздражать начал, урод почти бессмертный!) Улыбаясь, он придерживал мою голову и теперь уже практически насильно вливал в меня демоническое пойло. Все это я осознала в доли секунды после пробуждения и попыталась вырваться, или хотя бы отвернуться. После третьей попытки, облившись, мне все-таки это удалось. В бешенстве я подорвалась было с кровати и не смогла даже дернуться в сторону урода, пичкавшего меня гадостью.

– Воды дай, – рявкнула я, отплёвываясь.

Продолжая мерзко улыбаться, Егор или, в местном варианте, Эр Наг-Тэ, протянул мне бокал с прозрачной жидкостью. Недоверчиво принюхавшись, я лизнула языком влагу и, не ощутив ничего странного, жадно выхлебала полный бокал, косясь на мужчину. Он спокойно восседал напротив меня и, казалось, с удовлетворением наблюдал за мной или за моей жадностью.

Раздражение, замешенное на бешенстве, поднималось из самых глубин моей сущности. Причем, не Золотой Дракон просыпался внутри меня, любимой. Голову поднимала моя стерва-амазонка, которая всегда выручала в непонятных ситуациях или в моменты, когда мозг не осознавал размеры опасности, но инстинкт бил во все колокола, вырывая чугунные язычки из колокольного устья.

Я нахмурилась, по-прежнему не сводя глаз с Егора, что-то во меня шло не так. Вместо привычного бешенства, которое горячими волнами должно накатывать из самой сердцевины меня, мощным напором ударяя в голову, в самую маковку, заливая глаза спасительной яростью, во мне ворочалось что-то густое и темное. На вкус – словно битум, едва закипающий, но уже опасно-горячий. Еще секунда и он выплеснется за пределы котла, затапливая пространство и превращая мир в застывшие черные глыбы.

Заледеневшим взором, прищурившись, не дыша, я снова и снова прислушивалась к своим ощущениям. «Непонятно, но терпимо», – решила я, пока не увидела довольный взгляд Жреца. Словно кошка за смелой мышкой наблюдал он за мной, полуприкрыв глаза. Черная смола забурлила сильнее, потихоньку затапливая всю меня, захватывая кусочек за кусочком душу и разум, в глазах потемнело. Странный металлический привкус появился во рту, и в следующий момент я инстинктивно зажала уши руками, пытаясь защитить себя от сильного, кожу сдирающего визга (вопля, крика?!), на грани ультразвука.

Теперь лицо Егора напоминало морду кота, обожравшегося сметаной. Он даже удовлетворенно, словно в ответ на свои мысли, покачивал слегка головой, продолжая рассматривать меня, как подопытного кролика. И я не понимала, КАК он может спокойно слушать этот звук, раздирающий на клочки тело, слух и разум.

Упав на спину, зарывшись головой в подушку, сжимая уши, вновь и вновь пыталась спастись, спрятаться, уползти от дикого тонкого воя. Но он преследовал меня, вгрызаясь в самые внутренности. Я закашлялась, судорожно глотнув воздух, едва не задохнувшись собственным вдохом. Ультразвук на секунду стих. Я, было, обрадовалась, высунула голову, встретилась взглядом с Егором. Черная волна злобы и бешенства вновь с ног до головы окатила меня, пузырясь и переливаясь через край моего терпения, меня самой. Визго-вой начался по новой и неожиданно оборвался на самой высокой ноте.

Просто вдруг пришло осознание: раздирающая уши сирена – моих рук (глотки? пасти? рта?) дело! Это я завываю, как потерпевшая, потерявшая последнюю надежду. Опешив от такого открытия, я неожиданно заткнулась, для надежности зажав рот ладонями. И в полной оторопи глядя на Егора, пыталась понять: чему он так радуется?

Мерзавец, глядя мне в глаза, неторопливо оторвал руки от подлокотников кресла, в котором восседал в процессе моих ультразвуковых завываний, и небрежно изобразил аплодисменты. Громкие хлопки в неожиданной тишине заставили вздрогнуть. Я отняла руки от лица и прохрипела:

– Что это было? – голос мой напоминал скрип несмазанных петель, которые забыли само слово «масло».

Откашлявшись, зло потребовала воды. В этот раз пила медленными глоточками, поверх края стакана наблюдая за своим бывшим. Егор поднялся, отошел к камину, неторопливо взял палку (черт его знает, как она называется), пошерудил ею в огне, помогая пламени глубже вгрызаться в поленья. «А ведь хорош, зараза! Здесь даже красивее, чем на земле», – невольно проскользнула оценивающая мыслишка.

Все тот же высокий рост, все те же темные волосы. Но здесь они небрежно собраны в шикарный длинный хвост, спускающийся до талии. Густые и блестящие в отблесках багрового пламени камина пряди завораживали игрой светотеней. Казалось, будто волосы стекают вдоль мужской спины, напоминая передвижения неизвестного мне чрезвычайно гибкого животного. Вот никогда не любила настолько длинные волосы у мужчин (рокеры из любимой «Арии» – это святое!), а тут, поди ж ты, прям залюбовалась…

И эта прядка! Невообразимо непокорная прядка над высоким лбом!

«Идиотка! – мысленно одернула себя. – Давай еще влюбись по второму кругу. То-то он обрадуется, и уговаривать тогда не придется, сама ему все отдашь, во всем поможешь и будешь после сидеть возле ног придурошной собачкой, в ожидании хозяйской ласки!»

Память так услужливо и живенько нарисовала мне всю историю наших недо-отношений, моего обожания и его пренебрежения и снисходительности. Волна пережитых когда-то унижений горячей кровью хлынула из самого нутра солнечного сплетения и лентами ярости понеслась по венам. Обжигающая лава стыда и обиды за ту молоденькую, впервые полюбившую девочку, прокатилась памятью по жилам, вызывая горячечный румянец на щеках.

Я снова вздрогнула, скрипнула зубами от злости и пролила воду. «Ни-за-что! – рыкнула сама себе. – Не дождетесь», – как утверждал герой моего любимого анекдота про заболевшего еврея.

– Алло, я вопрос задала, – прошипела спине у камина. – Или ты глухотой маяться стал на старости лет? – и удовлетворено наблюдала, как, раздраженно дернув плечом, Егор стремительно обернулся ко мне.

– Я и забыл, какой ты бываешь… заразой, – недовольно произнес вместо ответа.