— Я разберусь.

Тут она поняла: Фриц строит какие-то козни. Вот почему он поехал с ней в участок. Готовит почву для развода.

Она взяла бутылку вина и удалилась к себе в кабинет. Заперла дверь. Поскольку заняться было нечем, стала разбирать старые вещи. Диссертация, по которой она хотела написать книгу о паноптикуме. Ей работа запомнилась блистательной, при просмотре оказалось — отнюдь. Диссертацию она написала еще до смерти отца, и теперь стало ясно: какой-то частью рассудка она еще до того фатального припадка знала, что отец ее — горький пьяница.

Посмотрела в интернете, как сложилась жизнь Эйлин Блум. Она стала преподавателем, как и Рея. Сперва работала в Университете Вашингтона, но в штат ее не взяли, она устраивалась в другие места, все заштатнее, и теперь числилась ассистенткой в онлайн-университете. В своих постах она измывалась над глупостью студентов, и большинство ее подписчиков находило это смешным. Отзывы о ее преподавании были в основном отрицательные. Слишком строго оценивает и все пытается втюхать Бертрана Рассела отстающим подросткам.

Неудачница, которая сгубила ее жизнь.

Решила поискать Джессику, но потом передумала из страха, что девочка умерла. Вместо этого вбила в поиск Ларри Уайлда. Посмотрела фотографии из разных источников. Новорожденный. Двухлетка. Игрок Малой лиги, вечно сидящий на скамье запасных. По телу прокатилось неприятное ощущение, как у жертвы под взглядом хищника. Подумалось: странно, что Герти содеяла с ним такую жуть в ночи.

Зачем бить такого ребенка? За что?

Вспомнилось: отец везет ее домой из школы, машина виляет, но Рея чувствует себя в полной безопасности. Вспомнила: они смотрят с ним научно-фантастический фильм, каждый пьет кока-колу из своей банки. Вспомнила: первый его припадок, обездвиженная рука притиснута к груди, глаза открыты, но незрячи. Они тогда смотрели «Черную дыру». Ей было четыре или пять. Они говорили тогда про путешествия во времени: внедряешься с одного конца, становишься немыслимо плотным, потом тебя выталкивает с другого — чистого, обновленного. «Это, по сути, клеточная телепортация, очищение. Время и расстояние — одно и то же, — говорил ей отец. — Чем больше ты удаляешься от события, тем проще развернуть его вспять, изменить».

А потом — паралич. Она попыталась отца разбудить. Он весь оцепенел, рука была прижата к груди, онемевшие полусогнутые пальцы напоминали когти. Лицо застыло в гримасе. Продолжалось это достаточно долго — она успела взглянуть на экран. Космический корабль летел сквозь дыру. Яркие вспышки света сливались в невероятную радужную плотность, а потом — темнота. Бессмысленность, мрак. Все грехи мира. А потом — вспять, через рай и через ад и обратно, в точку еще до начала. Корабль уцелел. Стал девственно чистым. Обновился.

Очнувшись, отец ничего не помнил. Вел себя так, будто никакого припадка и не было. Улыбнулся ей, и она увидела вокруг него божественное сияние. Невозможно яркое. Поняла, что обрела власть над временем. Оторвалась от земли и улетела в черную дыру. Вырвавшись из нее с другой стороны, она переместит их обоих в новую реальность. Спасет ему жизнь. Отцовский припадок поведал ей о ее исключительности.

Прошло много лет. Вспомнилось: школьная медсестра обратила внимание на ее мятую одежду — Рея не знала, как ее стирать, — на нечесаные волосы и спросила: «У тебя дома что-то не так?», а она подумала: «Понятное дело. Иначе зачем бы я сюда ходила каждый день?», но вслух произнесла другое: «Что может быть не так?» Спрашивала она совершенно серьезно. Потому что никогда не жила нигде, кроме как в доме отца, — так откуда ей знать? «Ну правда. — Вот что она имела в виду на самом деле. — Объясните. Что может быть не так?»

Она выросла и все забыла, как взрослые забывают, что такое волшебство. А потом отец умер. Она должна была в его последние минуты быть с ним рядом на том диване. Не должна была уезжать из дома. Она понимала, что это всего лишь вера в волшебство, детские иллюзии, и все же — вера в волшебство не отпускает. Оставляет след, делит мир на реальное и нереальное, и от этого не избавишься.

С одной стороны, отец был пьяницей и вырастил ее в вакууме пренебрежения. С другой — героем, которого она бросила, хотя могла бы спасти.

Вспомнилось: Эйлин в венгерской кондитерской в тот день, ее высокомерное презрение. Эйлин с ее безупречным будущим, безупречным семейством из Коннектикута, ее дорогими кашемировыми свитерами от Тори Бёрч. Эйлин, которая нащупала в Рее надлом, о существовании которого сама Рея не подозревала. Эйлин смотрела на нее с таким высокомерным презрением, что Рее казалось: мрак вокруг нее сделался зримым. И те, кто вглядывается, кто не может ее терпеть, его видят.

Хотелось вновь отправиться в путешествие. Стереть себя с лица земли. Но это было так давно, что и не вспомнишь. Вокруг Реи, совершенно исключительной женщины, сгущался мрак, обладавший собственной властью.

Вспомнилось: она вошла тогда в туалет — и голова отключилась. Очнулась Рея сидя на полу, с расшибленным коленом, напротив истекающей кровью девочки.

Вспомнились посиделки с Герти, ее, Реи, признания. Каждое слово — попытка утопающей глотнуть воздуха. Герти увидела ее настоящую. Увидела у нее внутри чудовищный омут мрака. И столкнула Рею в него обратно. Попыталась утопить. Рее ничего не оставалось, кроме как защищаться.

Вспомнилось: Шелли всегда смотрела на нее так, будто видела нечто, для нее самой незримое. То, что она не способна увидеть. Дыры. Отсутствующие фрагменты, без которых не обрести целостности, сгустки мрака, делающие ее отвратительной. Ущербные вещи в ущербном доме. Вспомнилась щетка для волос, вторжение твердого в мягкое в попытке унять эти откровения. Заставить их молчать.

Вспомнилось, как она шкатулкой своей дочери размозжила голову не тому человеку.

Воспоминания пулей вонзились в мозг, и Рея отчетливо осознала, кто она такая и что совершила. Самой себе она предстала исковерканной, неестественно крупной. Сгустком ярости. Она и мрак — одно. Пора сбросить бремя. Если невозможно сделать это обычным путем, одолев время, она пойдет по другому пути. По пути признания.

Обдумала это. Вот прямо сегодня. Вообразила себе Бьянки в его не слишком дорогом костюме — он прячет улыбку. Вообразила себе Герти, которой наконец-то дали возможность сквитаться: она орет на Рею, жилы на грациозной шее надулись, каку заходящейся лаем собаки. Представила себе, как вся Мейпл-стрит показывает пальцами и перешептывается. Дом ее превратится в тюрьму. А она будет сидеть в самом центре, выставленная на всеобщий позор.

«Это ты во всем виновата» — вот что они скажут.

Но это же неправда. Виновата не она. Кто-то другой все это натворил.

Ее окатила волна ужаса. Это слишком. Уж лучше — ничто. И тут хлынул мрак, тяжелый, блестящий. Поглотил ее.

Рея моргнула, глядя сквозь слезы на бумаги и фотографии. Не узнавая их, не в силах вспомнить, когда все это достала. Убрала в ящик, поднялась. Вышла из кабинета, погасила свет.

Герти проснулась в пустой незнакомой комнате.

Сориентировалась быстро. Обнаружила на прикроватном столике записку. Вот такую:

Герти надела туфли, пригладила волосы, собрала в хвост, умылась. Скорее даже, совершила омовение для обретения душевного спокойствия. Или выгадала время, чтобы унять панику. Еще не хватало вновь провалиться в безумие.

Взяла ключи, кошелек. Телефон. Позвонила следователю Бьянки, хотя и шел пятый час утра.

— Джулия сбежала. Она, видимо, у провала, ищет Шелли. Я еду туда.

А потом двинулась обратно на Мейпл-стрит.

Те, у кого были фонарики, освещали Джулии путь. Она вспомнила фильм, который показывали на уроке труда, — археологические раскопки в какой-то далекой стране: прошлое, впервые за тысячи лет увидевшее свет дня. Воздух пропитался едкой сладостью. Огороженный участок был куда шире, чем устье провала, ограду во многих местах разрывали водосливы из композитного материала. По обе стороны от устья стояли стальные гидравлические шлагбаумы. Вид у них был надежный: механические, чистые, хотя местами сталь и окрашенные красным опорные столбы и перепачкались битумом. К середине стены крепилась лестница.