— Я не могу без работы. Чтобы сюда приехать, я должна утром надеть брюки и причесаться, как нормальный человек. И я твой лучший преподаватель! Не лишай меня этого!

— Не мне решать.

Глаза ее наполнились слезами.

— Один студент. Я только с одним прокололась.

— Нет.

— Кто еще?

Аллен вытащил еще две работы: в обеих красного было больше, чем белого. Как будто она пролила на них красное вино. Имена студентов, Дебра Лучано и Том Михарес, ничего ей не говорили.

— Если им что-то не нравится, пришли бы ко мне, — сказала она. — Вряд ли стоит поощрять действия за чужой спиной.

Аллен постучал по работе Дебры:

— Хорошо написано. А ты поставила «неуд».

— Ты у нас специалист?

— Все индикаторы на месте, по баллам проходит. Тема раскрыта в тезисе, подкреплена развернутыми цитатами.

— А содержание вообще ничего не значит? Она цитирует Бертрана Рассела! Как так можно? Мы в Америке. У нас есть Ноам Хомский. Аллен, это мои студенты! Ты что, не можешь меня поддержать? Я работаю изо всех сил. А ты принимаешь сторону первого же слюнтяя, который приходит плакаться и придумывает всякую чушь?

Аллен стиснул пальцами переносицу. Было видно, что ему искренне жаль.

— Я никогда тебя не понимал.

— Мы каждый семестр пьем вместе кофе. У тебя была масса времени задать мне главные вопросы. Да, мой отец умер от цирроза, а я только после похорон узнала, что он пил. Делал это тайком. Добавлял в апельсиновый сок. В молоко. В кока-колу. В термос с кофе, который повсюду носил с собой. Никто ничего не знал. У него даже пива в холодильнике не было. Спиртное не держал дома. Все делал украдкой. Но он меня вырастил. Мы все время проводили вместе. Я знаю наизусть всю каноническую научную фантастику, особенно «Черную дыру». У меня диагностировали такую штуку, называется расстройство привязанности. Если бы ты время от времени читал книги, ты бы все понял.

Рея умолкла. Комната зыбилась, как воздух над барбекю в жаркий день. Неужели она произнесла вслух эти страшные вещи? Вроде бы губы ее именно так и поступили. Но не она сама! Не могло такого быть. Она собралась с мыслями, сморгнула зыбь, посмотрела на Аллена — как он отреагирует.

На лице его отразилось удивление. Не ждал он, что Рея поделится с ним сокровенным. Ей вспомнилась презрительность Эйлин Блум много лет назад. Презрительность Герти в тот день, когда Рея попыталась ей исповедаться. Презрительность Шелли, вечно подмечавшей то, чего больше никто не видел. Шелли была единственным, за исключением отца, человеком, с которым Рея смотрела вместе «Черную дыру». Единственным человеком, которому она, со слезами на глазах, объяснила, в чем особый смысл этого фильма.

Аллен покраснел, потому что он был одним из тех воспитанных южан, которые привыкли относиться к женщине с уважением. Слюнтяем, иными словами.

— Мне очень жаль, что на тебя столько навалилось. Я не знал.

— Да ладно. Думаешь, ты сам белый и пушистый? На себя-то посмотри. В жизни не занимался спортом, хотя бы ради того, чтобы порадовать своего папашку-южанина. Старший брат, мамочкин герой, верно? Она, небось, заполняла за тебя все заявления в колледж. И таскалась бы за тобой до конца жизни, если бы ты не женился на Мэри-Джейн. Вот только Мэри-Джейн требует постоянных усилий. Как месячные — изволь растирать ей ноги. Один ребенок на двоих, а она и то не справляется.

Глаза у Аллена увлажнились, будто она дала ему пощечину.

— Это к делу не относится. — В голосе звучала подлинная боль. Она это слышала, и к ней отчасти вернулось трезвомыслие.

— Ой, Аллен… начала она. — Прости меня.

Я не хотела.

— Тебе тут не место, — прервал он ее. — Ты терпеть не можешь свою работу. Вечно показываешь, что умнее всех нас. Наверное, так и есть. Мы не стыкуемся.

— Мне сейчас тяжело. Ты не можешь не знать. Пожалуйста, не увольняй меня. Мне некуда пойти.

— Разговор окончен.

Рея заплакала в голос. Настоящими слезами, а не фальшивыми, чтобы разжалобить соседей. Утерла глаза — руки ее оказались маленькими, прямо как у Шелли. С широким ногтевым ложем, как у Шелли, и от воспоминания сделалось так горько, что захотелось срезать эти ногти под корень.

— Не надо, — произнесла Рея. — Мне без этого места никак.

— Рея… я тебе сочувствую. Всем сердцем. Мы все время думаем о тебе и твоих родных, молимся за вас. Но даже если отбросить все привходящие обстоятельства, ты забываешь, что преподаешь отстающим подросткам, которые даже не научились раскрывать тему в тезисе.

— Я постараюсь. Я все исправлю, — сказала она и стиснула ладони в мольбе. — Это единственное, что у меня осталось. Я не могу сидеть на Мейпл-стрит. Там как в могиле. Там меня преследует дочь. Она повсюду.

— Тебе придется уйти, — ответил он.

Аллен остался сидеть, и она поняла: он имеет в виду, уйти прямо сейчас. Она собрала вещи из своего крошечного кабинетика. Вышла, глаза красные. По-хорошему, это она должна быть его начальницей. И все здесь должны ей в ножки кланяться. Молить об очередном золотом слитке ее мудрости. Она развернулась. Захромала к столу на этом своем бессмысленном ненадежном колене. Плюнула. Плевок попал на исчирканную работу. Работу Спиди.

— Рея! — выкрикнул Аллен в ужасе и негодовании.

Плевок расползся, окрасился красным. Какой безумный поступок. Неприличный, невоспитанный. Она хотела сказать: «Прости. Я виновата. Вернемся к разговору осенью, Аллен, я приду в себя>. Но сказала совсем другое:

— Посмотри, до чего ты меня довел.

А потом — провал в памяти. Она выехала с парковки и отправилась в единственное место, которое у нее еще не отобрали. На Мейпл-стрит.

Среди хаоса в доме № 118 на Мейпл-стрит остался один оазис: до странности безупречная спальня Реи и Фрица, пропахшая дешевыми духами. Всё на своих местах. Ни следа от кофейных кружек на тумбочках, ни лифчика, свисающего с дверной ручки. Герти будто бы заглянула в чистую и безбедную взрослую жизнь, которой, по идее, должна была жить и сама. А может, и в выдумку в стиле Марты Стюарт на тему о том, как должна выглядеть взрослая жизнь.

Оставленного Шелли доказательства нигде не видно.

Скрипнула дверь. Загорелся верхний свет. Прятаться было негде. Герти попалась.

— Элла! — позвала она.

Девочка медленно вошла внутрь. Ей уже, кажется, исполнилось восемь. Не такая уж маленькая. Изумительный возраст, когда бок о бок уживаются мягкие игрушки и тяга к хип-хопу. Когда Дед Мороз еще настоящий, а зубная фея уже нет. На старшую сестру она была совсем не похожа. Кругленькая, широкогрудая. Маленькие карие глазки, тусклые русые волосы. Одета в симпатичное зеленое платье без рукавов, тесноватое в талии.

— Можете мне помочь? — спросила Элла.

Герти обхватила руками живот.

— Как?

Элла вышла. Герти постояла в ярком свете, потом последовала за ней. На цыпочках миновала дверь, за которой спал голый Фрицик, так же спустилась по лестнице. Герти была босиком, девочка — в модных резиновых тапочках. Вслед за ней Герти прошла через кухню, они оказались в примыкавшей к ней комнатушке. С дверью, но размером чуть больше шкафа.

Элла осталась снаружи. Герти заглянула внутрь. Страшный разгром. Пол на несколько сантиметров усыпан обрывками бумаги. Стены изрисованы красным фломастером. «Иди на хрен!» — вырезал кто-то (кухонным ножом? Или тем, которым вскрывают письма?) на деревянном письменном столике. Окон здесь не было.

Кабинет Реи.

— Мы тут зачем? — спросила Герти.

Элла не тронулась с места. Лицо невзрачное, флегматичное. Но Герти поняла, что за этим выражением скрывается совершенно неподдельная ярость. В этом доме все так. Все скрыто. Но истина вырывается из углов.

— Ты расскажешь маме, что меня видела?

Элла вытащила из кармашка ключ, протянула Герти.

— Там в нижнем ящике коробочка. Коробочка Шелли. Покажите мне, пожалуйста, что там внутри.