— Нам об этом ничего не говорили! — возразил Арло. В напряженные моменты он всегда говорил громче, чем ему самому бы хотелось.

Официальные лица чуть попятились, а потом набросились на него яростнее прежнего.

— А они и не обязаны вам ничего говорить. Наша задача разобраться. Прямо сегодня. Сейчас.

Арло глянул за дверь, на Герти в маленькой комнате — она слушала. Хоть дети наверху.

— Я устал от всего этого. Мне нужно заниматься семьей.

Тот, что стоял впереди, положил руку Арло на плечо, и в нормальном случае Арло бы сдержался. Стерпел. А тут толкнул незнакомца так, что тот не мог ни охнуть, ни вздохнуть.

— Сэр, у нас есть право изъять ваших детей из семьи! — выкрикнул его коллега.

— Простите. Простите меня, — пробормотал Арло, так и не опустив рук. — Я не хотел. Извиняюсь.

— Он не хотел. Он извиняется! — произнесла Герти наигранно-беспечным голосом, очень похожим на голос ребенка. — Лапушка, ты уж поезжай с ними. Чем скорее поедешь, тем скорее освободишься, и тогда мы поужинаем.

Арло подошел к Герти. Сотрудники службы защиты двинулись следом, хотя в дом их никто не приглашал.

— Сэр! Нам вызывать полицию? — спросил один из них.

Арло натянуто улыбнулся. Под улыбкой легко прочитывалась ярость.

— Ты тут давай полежи пока, — сказал он Герти.

Она поймала его взгляд.

— Не заводись.

Вставать Герти было тяжело — очень болела поясница, — но все-таки она встала. Вышла на крыльцо, проследила, как увозят Арло. Полдень давно миновал. Солнце спустилось за деревья, однако свое дело сделало. Улица раскалилась. Битум блестел повсюду. За время ее отсутствия его стало больше. Парк, газоны, улица — все запятнано, а от огромной дыры в парке будто бы тянется огромная паутина.

Дежурный полицейский торчал перед домом Атласов. Геннет был внутри. Почти все обитатели улицы либо ушли на работу, либо уехали забирать детей из дневного лагеря или от репетиторов. Только Рея осталась дома. Она помахала Герти, так, будто все хорошо. Довольно улыбнулась во весь рот. Пожалуй, Герти никогда еще не видела ее такой довольной.

Через час заехал следователь Бьянки. Сказал, хочет узнать, как ее самочувствие, а также передать весточку от Арло — телефон-то, скорее всего, не работает. Арло задержали в службе защиты. Оставили на ночь.

— Еще из четырех семей поступили заявления. Что якобы и их дети тоже пострадали от Арло. Мы, как можем, скрываем это от прессы.

Герти сморщилась, закусила губу, чтобы не расплакаться.

— Арло не охотник. Не тот человек. Вы ж его видели. Сами могли все понять.

— Время покажет.

— Идите на хрен. Вы почему не обыскали дом Реи? Не нашли доказательства? Вот где настоящее преступление. Рея мучила дочь, а ей за это ничего. А теперь она еще и моего мужа подставила: если тело найдут, а на нем будут шрамы или что-то еще, все свалят на него вместо нее. Почему вы ей помогаете? У вас совсем совести нет? Только потому, что она подняла такой шум? Все жалеют бедненькую Рею, а вы боитесь им возразить? Боитесь, что в новостях скажут: вы, мол, защищаете педофила?

Она попала в больное место. Или, возможно, он просто не привык, чтобы на него орали беременные тетки. Встал и ушел. Сказал, что полицейский, который проезжает мимо каждый час, будет передавать весточки от Арло и ему тоже. Она проводила его до дверей, морщась от боли на каждом шагу. Проследила, как он сел в машину; ярость испарилась, осталась одна печаль.

Рея все стояла на веранде. Она снова улыбнулась Герти. Широкой жизнерадостной улыбкой.

Герти вспомнила слова Джулии про «Куб боли», спрятанный в доме у Реи Шредер. Подумала, что завтра Рея уйдет на работу, и Фриц тоже.

И медленно улыбнулась в ответ.

Герти следила, как «хонда» Реи отбывает от дома в сторону Общественного колледжа Нассау: это происходило каждым субботним утром. Потом Фриц укатил на своем «мерседесе» в лабораторию «Бич-ко» в округе Саффолк. Дети остались дома. Фрицик и Элла. Это она знала. Но знала и то, что совсем пустым дом не бывает никогда.

Джулия с Ларри ели хлопья на завтрак. Чтобы вознаградить их за все невзгоды, Арло купил их любимые. Джулия отдавала Ларри все зеленые листики клевера. Он ей в ответ — красные подковки. В шоколадном молоке плавали разноцветные радуги.

— Ты не тупой, — услышала Герти шепот дочери. — Но все равно ненормальный.

— Знаю, — ответил Ларри. — Ты думаешь, это смешно, но на самом деле нет.

Джулия усмехнулась, бросила на него удивленный взгляд.

— Здорово сказано! Для тебя — здорово!

Герти взъерошила короткие волосы сына, потом — светлые кудри дочери.

— Я скоро вернусь, — объявила она.

Если идти медленно, спина почти не болит. Она надела топик и лосины, волосы завязала в хвост. И это же была Герти: в ушах крупные кольца, декольте подчеркнуто массивной цепочкой, на веках серебристые тени. Свой дом она обошла сзади, чтобы припарковавшийся у фасада полицейский не заметил.

Газон у них маленький, повсюду раскиданы всякие мелочи: бейсбольный мячик, спущенный баскетбольный, боксерские перчатки. Водная горка уничтожила последние пучки травы. Остался лишь гладкий слой битума. Герти прошла мимо всего этого и двинулась напрямик через голую изгородь, разделявшую их участки.

На территорию Шредеров. Здесь трава сохранила зеленоватый оттенок. Несмотря на засуху, подземные спринклеры не отключили. Но битум добрался и сюда. Растекся лужей. Она перевела взгляд в центр — там завязло несколько птиц. Казалось, они решили искупаться и попались. Ее поразило не само это зрелище, а то, что она уже много недель вообще не видела никаких птиц.

Герти подошла к задней двери огромного особняка. О таких часто мечтают маленькие девочки, которых научили мечтать о подобных вещах. Все окна открыты. Окна открыты у всех. Жара.

Она попыталась повернуть ручку задней двери. Никак. Заперто. Подняла соломенный коврик с надписью «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ». Под ним лежал медный ключ.

Вставила его в замок. Не поворачивается. Не тот. Не тот?

В нескольких шагах, за живой изгородью, уходила вниз подвальная лестница. Герти медленно пошатываясь двинулась по ней. Ступеньки облеплены многолетней грязью. Она спустилась до самого низа. Вот и дверь.

Ключ подошел. Она повернула его, очень медленно. Щелк!

Открыла подвальную дверь, шагнула в дом Шредеров.

Мягкое напольное покрытие внутри растрескалось. Сквозь него блестящими пятнами проступал битум. Растекся вокруг, собрался в лужу в центре помещения — там Герти остановилась, увидела в нем собственное отражение. Отражение вышло искаженным: лицо голубоватое, глаза красноваточерные. Попискивали две мышки, застрявшие в жиже. Герти испачкала обувь и волей-неволей оставляла следы; она прошла в следующее помещение.

Здесь она никогда не бывала. Даже не знала, что подвал отделан. В этой комнате оказалась барная стойка, неиспользованная. Герти заглянула за нее. Вместо бутылок — стопки кирпичей. Ярко-красных.

Она сфотографировала их на телефон.

Открыла дверцу шкафа. Набит пустыми бутылками из-под красного вина. Штук пятьдесят. Или сто. Не сосчитаешь. Темные внутренние стенки поблескивали. Герти включила фонарик на телефоне и поняла, что блестят крылышки мух, застрявших в битуме. Она прикрыла рот рукавом из страха, что вонь подействует на ребенка.

Открыла еще один шкаф. Та же история. Бутылки. Пустые, но толком не вымытые — сладковатый гнилостный запах. Блестят от застрявших мух. Видимо, Рея прячет здесь бутылки с момента образования провала. Мусорщиков не пускает. Видимо, не хотелось ей ходить к общему мусорному баку рядом с «Севен-илевен»: соседи заметят, сколько бутылок у нее скапливается за неделю. Герти знала, что Рея выпивает. Но понятия не имела, что столько.

А Фриц-то как все это терпит? Хоть видит, что творится у него в доме? Или ему наплевать?

Вверх по лестнице. Герти сняла туфли и оставила на площадке — иначе натащит битума. Открыла дверь. Она вела в просторную кухню — мраморные столешницы и всякие устройства из нержавейки тянулись до самой гостиной, расположенной вдоль главного фасада.