Это их рук дело. Из-за них пострадала славная миссис Уайлд. Может, они еще и убили ее ребенка.

Вчера вечером они добежали до дому раньше остальных. Лежали в темноте в своих смежных комнатах, делали вид, что спят. Марк рыдал без слов. Майкл засунул локоть в рот и укусил так крепко, что след оставался и через сутки с лишним. Вспухший полукруг, зуб за зубом.

Сегодня они обменялись спальнями. Старая игра, еще дошкольных времен, давно заброшенная. Откликались не на свои имена. Пытались стать другими людьми. Выскочить из собственной шкуры. Вот только на сей раз не помогло. Залезть в шкуру брата — почти то же, что и в собственную.

Часть гнева они выплеснули наружу. Расшвыряли грязное белье, лежавшее в шкафу. Взяли садовые ножницы, пошли к батуту и проткнули его в шести местах. Разорвали все мамины пакеты с фасолью и мятой. А потом, пачкая битумом пол по всему дому, поплотнее запихали подушки в наволочки и отправились лупцевать лампы, книжные полки и друг друга.

— Подмети за собой. Деньги не растут на деревьях, — распорядился Доминик, мужчина обычного телосложения, но с огромным животом. В складки его ушной раковины набился битум. Погибшая лампа от Тиффани лежала у его ног.

— Мама подметет, — сказал Марк.

— Не гони, — сказал его брат Майкл.

И они с удивительным единодушием треснули отца подушками, причем очень крепко.

— Ты, козел жирный, — сказал Марк, и лицо его яростно перекосилось.

Доминик наступил на осколок расписного стекла — выпученный глаз стрекозы. По полу заструилась кровь. На глаза навернулись слезы. Плакал здоровущий мужик, отец, с кулаками размером с боксерские перчатки. Они не этого хотели. Они хотели, чтобы он на них наорал. Наказал за проступок. Объяснил, как поступают, а как нет. Хотели, чтобы кто-то вменяемый взял на себя руководство всей семьей, обратил вспять все то страшное, что случилось сперва с Шелли, потом с миссис Уайлд, а теперь подступило и к остальным.

— Пап, давай! Хватай подушку! — подначил Майкл. Замахнулся снова, на сей раз кулаком, целя Доминику в промежность.

Они ждали, что отец заорет.

Но он осторожно отступил назад — оставляя кровавый след. Проговорил с прежней мягкостью:

— Мальчики. Знаю, что сидеть дома тяжело, но не шумите так. Займитесь чем-нибудь. Поиграйте в видеоигру, которую вам купила мама.

Марклы с улыбкой переглянулись. Наконец-то. Сейчас все будет. Наконец-то кто-то здесь наведет порядок. Марк указал на игровую приставку. Которую им купили за то, что они продали Уайлдов.

— Помехи. Не выйдет ничего, — сказал он.

Приставку разнесли на куски пластмассы и обрывки проводов. В крошечных обломках непримиримо отражались солнечные лучи.

— Зачем вы так? — прошипел Доминик, лицо его было мокрым от слез. А потом он закрыл дверь в комнату Марка, оставив их наедине.

Жену Линду Доминик обнаружил на кухне. Кругленькая, ходит в комбинезонах, просторных брюках и удобных мягких туфлях с открытым носом.

— Я больше не могу, — высказался он. — Они чудовища.

В обычном случае Линда встала бы на их защиту. Заговорила бы про теленяню, которая утверждает, что детей нужно хвалить и защищать. Но на сей раз она расплакалась.

— Сегодня совсем ни в какие ворота!

Он медленно двинулся в ее сторону — как будто если не спешить, можно придумать какие-то слова. За ним тянулся кровавый след. Линда похлопала ладонью по стулу рядом с собой. Кондиционер не работал, зной был густым, удручающим. Она по очереди осмотрела его ступни, отыскала три крошечных осколка, вытащила.

— Помнишь воспитательницу из «Пингвинов»? Она постоянно твердила, какие они воспитанные мальчики. Называла их ангелочками… — сказала Линда. — Считала, что Марк лидер. А Майкл художник. Так хвалила.

— А я и не помню. Это в котором детском саду? — При церкви… А вчера мне из их лагеря позвонили. Директор употребила слово «бездушные». Они бездушно ведут себя с другими. Как такое может быть? Кто их этому учит?

— Мы столько им всего даем. А они и поблагодарить-то не потрудятся, — ответил Доминик.

Линда промокнула ватой его ноги. Порезы были пустяковые, но мышцы у него болели. Поднимать тяжести он бросил, но по-прежнему работал прорабом на стройках. Она сжала свод стопы, стало больнее. А потом боль вдруг вытекла наружу, как сок из лимона.

— И в саду мне совсем не помогают.

Доминик огляделся. Беспорядок в доме уже давно. Красивые вещи, тиковые столы, антикварные стулья. Но здесь живут буйные дети, и дом разваливается. Стыдно ему было в этом признаться. Личная неудача.

— Из-за видеоигр?

Она все терла ему ноги.

— Я раньше думала, дело в Дейве Гаррисоне. Ну правда. Родители дом поделили. Сын — клейма негде ставить. Или в Чарли. Ты что хочешь говори, но две матери — это ненормально. А вот теперь я уж и не знаю. Все эти разговоры про Арло.

— Ты это о чем?

— Столько вещей на это указывало. Питаются как-то странно, курят дешевый «Парламент». Груди у Герти явно не свои, а она их выставляет, да так бесстыдно. Арло на всех орет, даже когда доволен.

И никаких границ. Мы думали, они к другим не полезут. Но мы их недооценили. Уже всем ясно, что он надругался над Шелли. Без всяких сомнений. Рея не стала бы врать в таком важном вопросе. Она слишком хороший человек.

— Это я знаю.

— Так что мы вчера поступили правильно.

— Да, конечно.

— Зуб даю, что она вообще не пострадала. Не мог этот кирпич в нее попасть.

— Я об этом даже не подумал. Ты права. Наверняка она не пострадала.

— А у нас выбора не было, Дом. Арло страшное сотворил, причем прямо у нас под носом.

— Да. Мне об этом даже думать противно.

— Вот поэтому все и происходит: нам самое худшее себе даже и не представить.

Наверху бесились дети. Что-то расколотили. Издавали какие-то нечеловеческие гортанные звуки, будто персонажи из «Пиноккио», пересидевшие на Острове удовольствий.

— Ты думаешь, он их трогал? — сказал наконец Доминик. — Прямо у нас в доме? Пока все ужинали?

Этот страх засел у него внутри с самого начала — с того момента, как он обо всем услышал. Точнее, даже раньше. С того дня, когда они сюда приехали, с этой своей несостоятельностью и татуировками, протащили свое убожество сквозь баррикады пригородов, принесли заразу. Именно поэтому он сегодня не стал орать на близнецов, хотя оба и заслужили. Не исключено, что они жертвы. Не исключено, что он их не защитил и бесятся они от душевной боли. От страшной травмы, нанесенной Уайлдами.

— Да, — ответила Линда. — Я так думаю.

И Доминика это сразу же убедило.

«Для меня Рея — настоящий герой. Она — как Яго [персонаж „Отелло"], источник злословия. Если вы читали пьесу, вам совершенно ясно, что Дездемона никому не изменяла. Платок подбросили. Отелло это прекрасно знал. Он не болван какой — тактик и военачальник. И потом, смысл убивать женщину просто за измену? Отелло убил Дездемону, потому что имел такую возможность. Он чувствовал в ней угрозу, а что с этой угрозой делать, не имел понятия.

В этом вся Мейпл-стрит. Они очень боялись Уайлдов… Расстрел на Мейпл-стрит случился примерно за три года до Большого Обвала. Я помню те дни. Было предчувствие краха. Что-то говорило о том, что банки, сельское хозяйство да и все остальное того и гляди рухнет. Безупречная метафора — дыра, которая все расширяется, можно не обращать на нее внимания, но рано или поздно она тебя поглотит. Этим людям предстояло потерять работу и жилье. Предстояло и самим стать Уайлдами.

Я ни в чем не виню Рею. В смысле, Мейпл-стрит могла ее просто проигнорировать — предложить ей пойти вздремнуть, закинуться прозаком или что еще. Вместо этого они сами начали злословить.

Вы читали ее диссертацию? Нечто среднее между Фрейдом и Франкенштейном. Полный отрыв от реальности. Так что нет.