— Не кого-то, а дорогих партнеров, которые нашего несчастного гаранта конституции вечно обманывают, пора бы уж привыкнуть было к такому вероломству, так нет, вечно детское изумление: «Нас опять обманули!» — Зло высказался Серёга. — Лучше пол-деревни репрессировать, в рекруты списать, в завод отдать, чтоб остальные зашевелились. Но чтоб не было в стране ни революции, не перестройки этой позорной. Но это в крайнем случае, если другие методы не подействуют, — успокоил он товарищей, заметив их изумленные лица, — как пел Виктор Робертович: «План такой, нам с тобой», слушайте…
На следующий день деревня с изумлением узнала, что раз капитализм — то по взрослому, без субсидий и социальной поддержки. Галка выставила ценник на продукты как он есть, с учетом доставки из Троице-Саткинского завода. Народ чесал в затылке и приходил к выводу: «Ну его, этот чай и кофе, надо рубить в лесах чагу и летом травки собирать». Селёдка сразу перешла в разряд деликатеса, не говоря про красную рыбу, добытую казаками. Возмутившийся ценами на осетрину, добытую под боком в Аю, народ — успокоили казаки: «А ты её ездил добывать? Дети есть будут, их голодными не оставят, они в отличие от некоторых — и учатся, и работают. А излишки с руками оторвут перекупщики, те же купцы саткинские оптом готовы забрать…»
Вечером вышел из строя первый генератор в деревне, установленный у Газгена. На следующее утро остальные два генератора забрали на профилактику в гараж. И не вернули. Народ стал раскупать свечки у Галки, за первый же вечер раскупили весь небольшой запас сальных свечей местного производства, на следующий день потянувшись с рекламациями на запах. Галка кивала головой на восковые свечки, которые делали дети на практике у её отца. Свечей было немного, а прайс такой, что народ расходился восвояси, вспомнив, что предки и с лучиной жили, и вообще — лучше лечь пораньше спать, чтоб на работу не проспать.
Копиться недовольству и зреть революционным настроениям в массах руководство времени не дало, в учебном комплексе несколько вечеров проводились лекции, с вопросами и ответами. На которых многие «ценные и незаменимые» доселе специалисты с прискорбием узнали, что на их зарплату можно нанять от пяти местных крестьян, которые и о нормированном рабочем дне понятия не имеют, и к крестьянской работе лучше приспособлены.
На школьной доске красовались оклады местных востребованных специальностей, в основном заводских и для сравнения — цены на продукты и товары народного потребления. Висело объявление о приеме на работу в завод, требовались: таскальщики, толчильщики, засыпщики, обжигальщики и ученики при операциях в горном деле. С годовой зарплатой от восемнадцати до тринадцати рублей, как квалифицированным специалистам. Народ пучил глаза, за годовую зарплату специалиста можно было купить пуд кофе и всё. Остальное пропитание копытить из под снега, заниматься собирательством и рыболовством. В свободное от двенадцати-четырнадцати часовой рабочей смены время.
Требовались плотники и столяры, квалифицированные, оклад был тоже около восемнадцати рублей в год, кузнецам предлагали двадцать. Но озвученные нормы выработки для этих профессий — вселяло твердую уверенность, что обычного местного рабочего способны заменить только минимум два человека из будущего. Ксения Борисовна успокаивала собравшихся, рассказывая, что всё не так страшно, в России всё таки живем, здесь тоже много праздников.
Как и в наше время. Только посещение церкви и стояние во время всенощной, обедни, заутреней и вечерней службы во время праздников — обязательно. Как и шествие в сплоченных рядах православных во время крестного хода, с транспарантами, то есть с хоругвями в руках. Присутствующий Савва подтверждал это, вспоминая случаи из жизни, как в духоте церкви во время многочасовых бдений оттаскивал на свежий воздух сомлевших прихожан: «А те православные, что во время церковной службы богу душу отдадут, те сразу в рай попадают!»
Люди на глазах преображались, вспоминая свои преимущества в виде десятилетней школы, средне-технического образования и даже институтов. В стихийно возникших очередях в интеллигенцию люди отталкивали друг друга локтями, крыли хуями и раздавались гневные возгласы: «А вас здесь не стояло!» От желающих ехать осваивать заводы и химическое производство не было отбоя, и не только из-за достойной заработной платы. Захар объявил, что в деревне электричества не будет до тех пор, пока не запустят заводы, а это не меньше трех лет. А все генераторы (кроме гаража, медцентра, учебного комплекса и частично — для наукоемкого сектора сельского хозяйства) уедут на производства, на нужды тех, кто приложит все силы для возрождения промышленности…
— Ебанутся, лапти гнутся! — Высказал свое мнение об услышанном от жены Егор, давно уже аккуратно убрав у неё из рук вязание со спицами, чтоб не мешало. — И эти люди мне ещё что-то говорили, что мы на химии лагерные порядки ввели! Да у нас там от лагеря — только распорядок дня, режимных наворотов и мусорского беспредела нет, сейчас обживемся и культурный досуг организуем! Местные в нашем лагере поработав — не хотят в завод возвращаться! А пошли в баню ещё, Ксюш, пока дети не пришли?! Я голову не промыл, кажется…
— А сколько время? — Спросила разомлевшая Ксюша.
— Семь почти доходит. — Вгляделся в циферблат наручных часов Егор.
— Они после девяти придут, такие сейчас порядки, там и свет, и мультики, домой не рвутся. Так что не тормози…
Глава 18
Гатчина январь 1797 г.
Приезд Губина в Санкт-Петербург поначалу остался незамеченным высшим светом, ну приехал купчишка, принял его сам император конфиденциально — за Павлом Петровичем и не такие странности водились. Чего только стоило его заигрывание с масонами — после восшествия на престол им кулуарно было объявлено приближенным, что идеи просвещения ему близки. А возвращение из ссылки и последующее возвышение Новикова — обнадежило расплодившихся во времена царствования Екатерины масонов всех мастей и оттенков.
В приватной беседе с Суворовым, в ответ на недоумение теперь уже генералиссимуса — император сказал: «Пусть болтают, я и цензуру вводить не буду — покажу им равенство и братство. Да и отдаленным уголкам империи требуются грамотные люди. Главное — чтоб они удержу не знали в своих мечтаниях, дельных людей от горлопанов отсеем и начнем, чтоб не отпирались, когда их крепостным волю дам…»
Дворянство больше занимало внезапное возвышение Александра Васильевича. Назначенный генералиссимусом и получив от императора карт-бланш на наведение порядка в армии — он недрогнувшей рукой приступил к искоренению процветавших злоупотреблений. А после неожиданных для многих учений — и к кадровым перестановкам. Первое время Марию Федоровну осаждали потоки просящих милости «за безвинно попавших в опалу» родственников, но вскоре этот поток иссяк. Толку не было, и по всем признакам — сама Мария Федоровна находилась в положении, близком к опале.
Сразу после приезда с Урала Михаила Павловича в круг конфидентов, посвященных в тайну потомков — был введен Макаров, обер-секретарь тайной экспедиции при сенате. Бумаг и сведений, привезенных Губиным было столько, что незыблемый распорядок дня императора трещал по швам, наводя сумятицу среди чиновников. Во дворце обустроили несколько комнат, круглосуточно находившихся под охраной, в одной из этих комнат третьи сутки безвылазно сидел Новиков. Занимавшийся адаптацией букваря из будущего, с вымаранными данными с годом издания — к современным реалиям.
Новикова поразила даже не полиграфия будущего и простота нового алфавита. А всё вместе. И это ещё попаданцы подсуетились, найдя старую азбуку, 1989 года выпуска. Вместо лица Ленина был черный квадрат, а строки: «Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить» — были заклеены листком бумаги, на котором тушью красовалось: «За Бога, Царя и Отечество!» Не без обоснований он стал подозревать, что живым его из дворца не выпустят и впал в отчаяние. И только приданный ему в помощь купец смог сдвинуть дело с мертвой точки:
