− Ничего себе дела! – только и присвистнул крестник. Ведь в душе он нет-нет да и жалел Хлыста, который, став никому не нужным инвалидом, запил и вскоре помер, отравившись самопальной, купленной у цыган водкой.

Да-а, Пашка с ранних лет отличался недетской беспощадностью к тем, кого считал врагом. А уж после армии и вовсе…

Поначалу все думали, что Седой пойдет по стопам отца, в родное Краснодарское ракетное. Даром он, что ли, с малых лет целыми днями пропадал с батей и его курсантами на полигоне да в тактическом городке! Однако Пашка решил для начала отслужить срочную, потому, несмотря на уговоры Игнатова-старшего, не стал поступать в военное училище, а, отработав неполный год в автомастерской, ушел тянуть солдатскую лямку.

Крестного определили во внутренние войска. Но не в «конвойку», а в только что сформированную оперативную бригаду под Москвой. Как раз тогда, в восемьдесят девятом, на окраинах тогдашнего СССР разразились самые настоящие войны, которые политики скромно именовали «межнациональными конфликтами» (словно какой-нибудь молдаванин заспорил до ругани с азербайджанцем, чей коньяк лучше!). Милиция оказалась бессильна против неведомо откуда взявшихся вооруженных до зубов банд. Немного оказалось толку и от армии, которая умела наступать на полчища потенциального неприятеля или обороняться от них, но была совершенно не приспособлена вычислять боевиков, замаскировавшихся среди мирных советских обывателей, и отыскивать в окрестных лесах их схроны и базы. Единственной палочкой-выручалочкой оказались «вэвэшники», натасканные еще с послевоенных годов на борьбу с бандеровцами на Украине да «лесными братьями» в Прибалтике.

В одну из таких частей и попал Пашка. Правда, поначалу его хотели зачислить в роту обеспечения, благо за год работы на сервисе он успел почти профессионально понатореть в ремонте машин. Но надо было знать Седого, который еще с десятого класса начал доканывать военкомат просьбами отправить его не куда-нибудь, а в Афганистан… И сто к одному добился бы своего, если бы за три месяца до его призыва оттуда окончательно не вывели войска.

Поэтому, еще на «карантине»⁴ (у тебя же раньше в тексте объяснялось, что есть «карантин») узнав, что в бригаде есть рота спецназа, Седой сделал все, чтобы попасть именно туда, решительно отказавшись от тихой, размеренной службы в пользу ежедневных многокилометровых кроссов, марш-бросков и прочих истязаний. А также для того, чтобы потом от души хлебнуть лиха в Киргизии, Молдавии, Баку, Карабахе. И еще – пройти нечеловеческие испытания, чтобы получить право носить краповый берет.

Когда позже Шах своими глазами увидел, как сдают на этот самый берет, то пришел в ужас. Особенно впечатлило, как после бешеного марш-броска в полтора десятка километров через болота и лес, особо изощренной полосы препятствий, спуска с крыши пятиэтажки на веревке – как после всего этого едва державшихся на ногах претендентов на диковинный головной убор жестоко молотили инструктора − здоровенные матерые «краповики». Причем били всерьез, словно хотели зашибить до смерти или по крайней мере сделать инвалидами. Неудивительно, что из сотни с лишним человек до финиша дошли лишь семеро.

Очевидно, после таких добровольных издевательств над собой крестный отчасти тронулся умом, поскольку, когда подошло время долгожданного для всякого солдата дембеля, Пашка подал рапорт и остался на сверхсрочную.

…А о том, кто же все-таки научил его этой мудреной «Системе», позволяющей драться против пятерых, вслепую метать ножи и прыгать с большой высоты, Игнатов поведал Шаховцеву только перед уходом в армию. Случилось это в мае, когда на праздники Ванька отправился в Войновку, куда на несколько дней прилетел и Пашка, чтобы попрощаться с бабушкой и друзьями.

Тогда Седой впервые показал крестнику несколько способов, как серьезно покалечить противника, да так, что окружающие и он сам посчитают это роковой случайностью. Правда, восприемник взял с Ваньки слово, что тот воспользуется этими навыками лишь в самом крайнем случае, когда выбор один: либо ты, либо тебя.

− Слушай, − в который раз не выдержал Шаховцев. – Так что же это все-таки за «Система» такая? Как она по-настоящему называется?

− Так и называется. Во всяком случае, дядя Леша именно так ее и зовет.

− Какой дядя Леша?

− Моего бати друг. Он у нас в училище преподает.

− А он откуда все эти хитрости знает?

− Знаешь, я в общем-то сам особо не в курсе, − замялся Пашка. – Говорят, что он в молодости в какой-то секретной разведшколе учился, где готовили диверсантов. И это вообще все не заграничное, а наше…

− В каком смысле «наше»?

− Ну, русское то есть. Дядя Леша вообще говорит, что в старину у нас был свой стиль рукопашного боя, куда круче всех этих каратэ да кунг-фу…

− Да-а? – изумленно и недоверчиво протянул Ванька.

− Именно. Он, дядя Леша, уже много лет всю эту систему по крупицам собирает…

− Да, небось крутой мужик! – уважительно покачал головой крестник. – Вот бы поглядеть на него.

− Это можно…

Игнатов полез в сервант, вытащил оттуда пачку фотографий, выбрал и протянул одну из них Шаховцеву.

Ванька был разочарован. Легендарный «сенсей» выглядел отнюдь не грозным богатырем, а, напротив, совсем не геройски: худощавый, с простоватым деревенским лицом и каким-то чересчур домашним, добродушным взглядом. Трудно было представить, что этот, похожий на сельского учителя, дяденька может сходу покалечить пяток амбалов.

…Лишь много лет спустя в одном из популярных толстых журналов Шах наткнулся на большую статью о таинственном «русском стиле» и его родоначальнике. Там же красовалась фотография легендарного рукопашника, в котором Иван с удивлением узнал того самого дядю Лешу…

4

Контрастный душ сделал свое дело – в голове прояснилось, нервная дрожь отступила, и даже тяжесть, сдавливавшая сердце, как-то отлегла. Отлегла, но не исчезла…

Растеревшись до красноты полотенцем, Шаховцев натянул спортивный костюм и прошлепал на кухню. Открыл холодильник, где его взору предстали две кастрюльки, принесенные соседкой. Машинально он приподнял крышку на одной из них и инстинктивно сглотнул слюну: отварная «картошечка» (как величала ее сама Петровна), от души пересыпанная луком и зеленью, смотрелась аппетитно. На миг возникло желание наложить ее в тарелку и сунуть в микроволновку, но, прислушавшись к себе, Шах понял, что лучше всего будет ограничиться обычным крепким кофе.

Он пошарил глазами по навесной полочке и тут же узрел початую банку с яркой наклейкой и замысловатым заграничным названием. Иван попытался было перевести мелкий убористый текст, но, помучившись с минуту, бросил эту затею. Нет, что ни говори, а способности к языкам у него отсутствовали напрочь. Да, в этом смысле уродился он явно не в мать…

Ольга Григорьевна, в ту пору просто Оля, еще в четвертом классе поразила всех в школе, да и во всей деревне, тем, что за неполный месяц самостоятельно, из чистой детской любознательности, изучила и прошла весь годовой учебник по английскому. А уж к концу шестого она с легкостью одолела весь курс, положенный за десятилетку! Неудивительно, что после получения аттестата она почти без труда поступила в столичный иняз, набрав максимальный балл. Для обычной деревенской девчонки это было делом неслыханным!

Зачисление в институт Оли Шаховцевой праздновали всей деревней. Собравшиеся в просторной зале избы Анны Степановны один за другим поднимали тосты за хозяйкину дочь, пророча ей большое будущее. Наверное, тогда каждый был уверен, что односельчанка, с блеском окончив иняз, устроится в столице на престижную работу и, конечно же, выйдет замуж за москвича из знатной семьи. Скорее всего так бы и вышло, если бы не случился тот самый казус, про который в народе говорят: «Любовь зла – полюбишь и козла».

«Казус» звался Сергеем Алексеевичем и преподавал в институте обязательную в то время историю КПСС. Несмотря на свою молодость (в ту пору ему шел всего тридцатый год), он имел кандидатскую степень, которую получил благодаря выгодной женитьбе.