Аня за время встреч, а затем в переписке сама не заметила, как особое отношение к Алексею постепенно заполнило всё ее существование. Но свои нежные чувства она, конечно, ото всех держала в тайне.

В училище Алёша с большим интересом погрузился в учебный процесс, быстро осваивал предметы, которые были в программе, часто допоздна засиживался в библиотеке.

Как-то в тёплый погожий день он сидел на лавочке около учебного корпуса, дожидаясь своих товарищей, чтобы вместе идти на занятия. Над ним голубое небо лихо разрезали ласточки, и у него появилось жгучее желание пуститься за ними вслед. Душа его нетерпеливо рвалась туда, к ласточкам, в небо.

К концу года, в декабре, в училище пришел приказ: срок обучения курсантов сократить. Вводились новые программы подготовки. Распоряжение появилось, потому что обнаружилась нехватка лётного состава в армии. В связи с этим были отменены зимние отпуска.

В апреле 1941 года в училище был утверждён новый курс лётной подготовки. Наряду с теорией, изучением аэродинамики самолёта, двигателя внутреннего сгорания и другими дисциплинами, ежедневно начались учебно-тренировочные полёты.

Алексею Серову навсегда врезался в память первый полёт. Сидя в кабине за спиной инструктора, он ощутил, как самолёт тронулся с места, покачиваясь и подпрыгивая на неровностях аэродрома, покатился по траве и легко оторвался от земли. Машина поднималась всё выше и выше. Распластав крылья, самолёт кружил в высоте, как огромная птица. Глядя на землю, Алёша видел, как черной змеёй ползёт состав поезда, видел поля, луга, леса, напоминающие красивое лоскутное одеяло. Он задыхался от счастья. Полёты были для него полны романтики.

После очередного занятия инструктор, жизнерадостный лейтенант Малов, прямо у взлётной полосы, не отходя от учебного самолёта УТ-2, строго и горячо стал обсуждать ошибки в самостоятельном пилотировании курсанта Серова. Все действия он определил как правильные, но не до конца уверенные. «Лётчик должен быть уверен в полёте». А в конце с одобряющей улыбкой твёрдо сказал:

– Будешь летать, курсант!

Алёшке такая оценка льстила. Он страстно мечтал об этом, получая такое одобрение от инструктора Малова.

В это время по юному зелёному травяному ковру лётного поля к ним бежал дежурный по училищу Грачик Саакян.

– Серов, Лёшка! – кричал он на ходу. – Тебя начальник требует к себе!

Алексей удивился и спросил:

– А зачем?

Не успев отдышаться, Грачик крикнул:

– Откуда я знаю!.. Начальник приказал и всё… Да иди же скорей!

В кабинете начальника училища Романова было тихо. Когда туда вошел Серов и по форме доложил о своём прибытии, полковник указал на телеграмму, лежащую на столе, и негромко сказал:

– Вот, Серов, известие пришло из дома. Твоя мать в тяжелом состоянии, попала в больницу. Эту телеграмму заверили врачи. Они требуют, чтобы сын приехал к ней на случай критической ситуации. Положение серьёзное. Я тебя отпускаю на три дня повидаться с матерью. Двадцать третьего июня, в понедельник, ты должен быть в училище. Понял?

Курсант Серов в растерянности не до конца понимая, что произошло, коротко ответил:

– Так точно!

Полковник, почувствовав неосознанную тревогу курсанта, сменил тон разговора и мягко спросил:

– Как учёба, Серов? Есть трудности?

– Нет. Всё хорошо.

– Знаю, – удовлетворённо кивнул начальник. – Ты, Серов, на взлёте. У тебя вся жизнь в авиации впереди, – он тепло посмотрел на курсанта. – Запомни, лётчик, тем более истребитель, воплощает в себе романтику и героику авиации.

Полковник, как бы между прочим, спросил:

– Ты с кем на гражданке жил? Ну, кроме матери, конечно.

– С мамой… Мы вдвоём жили.

В коротком взгляде начальника, брошенном на курсанта, мелькнул вопрос.

– А где отец?

– Отец погиб в Испании.

У начальника губы дёрнулись и сжались, будто это причинило ему невыносимую боль. Он замолчал, а может что-то вспомнил. Это были молчаливые думы, которые напомнили суровому полковнику свою судьбу. Твердой силой веяло от этого человека. Грузными шагами он подошел к окну.

Алексей не решался даже пошевелиться. Он, втянув голову в плечи, с тревогой уставился на синюю бумажку – телеграмму.

Полковник, нахмурив брови, глядя в окно, вспомнил то, что не ушло из памяти: «Над всей Испанией безоблачное небо», – этот призыв фашистов, был хорошо ему знаком, забыть его нельзя. Романов молчал, затем понизив голос, продолжил свои мысли вслух.

– В нашей жизни всегда не хватает матерей и отцов, – печально кивнул головой начальник и после паузы, размышляя продолжил: – Особенно отцов… С отцами много не договорено, ещё больше не спрошено… Казалось, успеем, поговорим… Ан, нет… – и совсем тихо проговорил: – Царствие им небесное.

Ровно в полдень пассажирский поезд мягко коснулся перрона городского вокзала. Алексей быстро покинул вагон, минуя зал ожидания, вышел на привокзальную площадь и прямиком направился в больницу. Несмотря на жаркую душную погоду, его слегка пробирала дрожь неизвестности. Шагая вдоль узорчатой ограды пятиглавой церкви, старался успокоить себя.

В регистратуре сказали, что Серова Ольга Филипповна сегодня утром выписалась из больницы. Он опрометью помчался домой. Оказалось, всё не так плохо, как Алексей думал вначале. Дома мама рассказала, что действительно у неё сильно заболело сердце, и заботливая соседка, Лиза, вызвала скорую помощь. Гипертонический криз определили врачи ужу в больнице. А смышлёная Лизавета уговорила врачей послать телеграмму в училище и вызвать к больной матери сына.

Ольга Филипповна не могла нарадоваться и налюбоваться своим мальчиком. Уловив его беспокойство, говорила, что чувствует себя нормально, часто улыбалась, показывая, что с ней всё в порядке, по-доброму сокрушалась на паническую инициативу Лизы – вызвать скорую помощь. Мать хотела угостить его чем-нибудь вкусненьким и не могла придумать чем.

– А тут ко мне приходил твой товарищ, Петя Краснов, – вдруг вспомнила она, придавая голосу бодрый тон, – спрашивал о тебе. Я рассказала, что с тобой всё в порядке, учишься и уже начал летать. А он, весельчак эдакий, даже на твоей гитаре мне поиграл.

– Ух ты! Во Петька, молодец, не забывает.

– Он-то молодец, а вот ты… – она ласково обхватила мягкими тёплыми ладонями лицо сына, заглянула ему в глаза и душевно сказала: – Ты так и не научился играть на гитаре.

В ее голосе не было укора, а угадывалась горячая материнская любовь. Она освободила руки, опустилась на стул.

– Лёша, нельзя забывать друзей, написал бы ты письмо своему товарищу, – она с упрёком вздохнула, – и Лизе Шуваловой, чтобы успокоить ее.

Она говорила, а счастье играло поверх ее разговора. Матери хотелось обнять, приласкать, прижать его к своему сердцу, как раньше, но, глядя на серьёзность сына не решалась это сделать, а только с гордостью подумала: «Возмужал он за это время, стал совсем взрослым… храни его, Господь».

Алексей заметил, что мать ещё слабая, но держится перед ним на характере – бодрячком. «Надо бы побыть рядом с ней хоть несколько дней, но нарушать приказ начальника нельзя, надо вернуться в училище вовремя», – думал он про себя.

Конечно, повидать Анну ему тоже очень хотелось, но уйти сейчас из дома он не мог. Не мог оставить слабую больную мать. И он решил встречу с Аней перенести на завтрашнее утро, до отхода дневного поезда. Так что время для свидания у них должно быть. Этим он успокоил себя.

Лиза торопливо переходила улицу, направляясь к своему дому. В одной руке она держала коробку, а в другой книгу. У дома, в подворотне, дорогу ей преградил голубятник Тимофей. Он давно потихоньку наблюдал за этой шустрой девчонкой. Лиза ему нравилась, но он побаивался к ней подходить, наверное, потому что она была резкой и смелой, могла дать сдачу любому обидчику. Тимофей, зная ее характер, стараясь придать голосу приветливый тон, игриво спросил: