– Если ты отовариваешься в «Tati», значит, на тебе можно поставить крест, – чеканил Саня.

Еще никогда не надо в «Monoprix» покупать дешевый джем. Выброшенные деньги. Там нет фруктов, один только сахар и красители. Как это определить? Очень просто. По цене! А еще можно взять банку и посмотреть на просвет. Если все малиновые семечки сгруппировались в одном месте, значит, джем никуда не годится. Они должны быть распределены по всей поверхности банки.

Каждое утро мы начинали с того, что изучали карту Парижа и тот район, куда мне предстояло отправиться. Саня знал все. Кто там жил раньше, на что стоит обратить внимание, как легче доехать на метро, где можно недорого перекусить. Париж приучил его к жесткой экономии, в которой ничего не было от извечной французской скаредности, но было точное знание цены, которую ты можешь себе позволить или не можешь. В последнем случае надо с достоинством отойти в сторону…

Этому его тоже научил Париж. Каждый должен знать свое место. И не посягать на чужое время и пространство. И в этом нет никакого пренебрежения или унижения. К скромнейшей консьержке здесь принято обращаться «madame», как и к высокородной герцогине. Свобода, равенство, братство – это не просто лозунги, но основы французского самосознания, которым предстояло овладеть мальчику с Фрунзенской набережной.

В Париже он пригласил меня вместе с нашей общей подругой, известной переводчицей Машей Зониной, в отель «De Crillon». На ужин там ни у него, ни у нас денег не было. Но бокал вина, чтобы отметить окончание моего парижского визита, он позволить себе мог.

По этому случаю Саня надел свои камеи, как орденские колодки. Музейные гобелены и хрустальные люстры заставляли выпрямить спину и говорить полушепотом. Там все подавляло. Особенно торжественный вид бармена в белом смокинге, который принес мой джин с тоником, а вместе с ним еще целый поднос, уставленный розетками с чипсами, оливками и печеньем.

– Но мы это не заказывали, – простонал я, судорожно подсчитывая в уме, сколько будет стоить это великолепие.

– Это комплимент, месье, – почтительно поклонился бармен.

Мы с Машей, которая в то время маялась без квартиры по парижским знакомым с маленькой дочкой, чувствовали себя детьми бедных кварталов, допущенными из милости до королевских покоев, откуда нас могли выгнать в любой момент. И поделом! Нечего советским гражданам делать в крийонах! Зато Саня был на высоте. Это был его мир, его любимый интерьер, его законная территория.

Конечно, Сане Васильеву несказанно повезло: он застал Париж восьмидесятых – начала девяностых годов. До глобальной цифровизации и массовых переселений беженцев из Африки и Азии. До всех нищих, спящих со своим детьми на холодном асфальте в Сен-Жермен.

Он застал последние триумфы от-кутюр Ив Сен-Лорана в «Intercontinental» и Рудольфа Нуреева в Opera Garnier.

Он был лично знаком со всеми эпохальными красавицами 1920-х и 1930-х годов, которым посвятил свой капитальный труд «Красота в изгнании».

Он наблюдал своими глазами медленное погружение в ледяные воды Леты русской эмигрантской Атлантиды двадцатых-тридцатых. Вся эта былая жизнь с рецептами куличей, с семейными альбомами и престольными праздниками, с пасхальной службой в русской церкви на Рю Дарю, с ежегодным паломничеством на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа, со всеми этими вечными спорами, кто виноват, что все закончилось так, как закончилось…

Странно, что для этих хроник не нашлось никого из местных русских, рожденных во Франции. А может, в этом и нет ничего странного. Дети русских эмигрантов торопились стать французами, чтобы отречься от вечного хаоса, уйти от эмигрантских свар и разборок, поскорее забыть горький запах чужбины. Понадобился Саня Васильев, обладатель советского паспорта и московской прописки, чтобы не просто запечатлеть ушедшую эпоху, но стать ее певцом, исследователем и, можно сказать, главным хранителем. Это уже было больше, чем хобби, экстравагантное вложение денег или странная эстетская причуда. Это была судьба!

Не он решил тратить свою жизнь на спасение остатков изгнанной Красоты. Это она выбрала его, угадав в нем своего главного спасителя.

«Кто ты? Мой ангел ли хранитель? Или коварный искуситель?» – пела Галина Вишневская на сцене Opera Garnier, прощаясь со зрителями и любимой оперой Чайковского в 1980 году. В каком-то смысле это было и есть амплуа Сани Васильева. Он и ангел-хранитель, и великий защитник Красоты. Но и коварный искуситель, умеющий обольщать, уговаривать, пленять, когда речь заходит о редких экземплярах для его модной коллекции, которую он собирает уже больше сорока лет. Бесконечен список звезд, которых он покорил, уговорив расстаться со своими нарядами и отдать их ему навсегда. Даже сейчас, когда приходят горестные известия о кончине очередной народной артистки, первая реакция Сани: «У меня есть ее платье» или «Я успел выкупить весь ее гардероб».

Меня бесконечно тронуло посмертное распоряжение Майи Михайловны Плисецкой отдать Васильеву свои наряды от Pierre Cardin: «Мои тряпки выбросят, а Саша их сохранит». И она была права. Нет более ответственного и точного человека, чем он. Для меня загадка, как облик щеголя, жуира и бонвивана совмещается у него с хваткой и педантизмом прирожденного архивариуса.

Конечно, он давно заслужил свой Музей. И не вина Васильева, что его до сих так и не появилось на карте мира. Зато этот его Музей с отменной легкостью пересекает границы и существует на самых разных площадках. Сегодня в Риге, завтра в Дубае, послезавтра в Калининграде или в Лиепае. Музей-корабль, музей-караван, музей-ковер-самолет…

Эти сотни и тысячи платьев странствуют по всему свету за ним, как личный гарем за своим повелителем. Но в отличие от классического гарема Саня не прячет своих любимых от посторонних глаз. Наоборот, он счастлив, когда их видят, когда ими любуются люди, когда на их фоне делают селфи. Саня и сам никогда не отказывает никому из посетителей своих выставок запечатлеться вместе. А почему нет? Ведь что-то должно остаться на память. И если это фото сможет потом кого-то утешить или порадовать, значит, со своей миссией хранителя Красоты Александр Васильев справился. Он не только спас ее от забвения, но и подарил другим. Жизнь нас сводит и разводит. Но сейчас, когда я читаю его новую книгу, невольно вспоминается чеховский «Дом с мезонином»: «…в минуты, когда меня томит одиночество и мне грустно, я вспоминаю смутно, и мало-помалу мне почему-то начинает казаться, что обо мне тоже вспоминают, меня ждут и что мы встретимся… Мисюсь, где ты?»

Начиная работу над этой книгой, я вспоминал слова Алисы Фрейндлих, с которой мы родились в один день – 8 декабря, – правда, с некоторой разницей в годах. Алиса Бруновна сказала: «Единственная моя ошибка: три четверти жизни я думала, что все еще впереди». В преддверии своего юбилея (8 декабря 2023 года мне исполняется 65 лет) я ясно осознаю, что успехи и достижения прошлого повторить, к сожалению, невозможно. Во-первых, рядом нет тех людей, с которыми я когда-то работал. Во-вторых, больше не существует того уникального русского Парижа, который, к счастью, мне удалось застать. Представители Первой волны русской эмиграции, да и Второй тоже, ушли в лучший из миров. В-третьих, изменился мир, и с ним – я сам. Я не так молод, все сложнее аккумулировать в себе энергию, необходимую для новых свершений. Такова эта жизнь!

Все чаще хочется предаваться воспоминаниям и мысленно возвращаться в прошлое, как в сокровищницу, наполненную впечатлениями, встречами с великими людьми, захватывающими дух путешествиями, профессиональными свершениями…

Кто-то, прочитав одно это предисловие, хмыкнет: «Ну, Васильев пошел нахваливать сам себя…» Меня часто упрекают в том, что я свою биографию вижу уникальной и исключительной. Насколько это так – судить читателям. Так уж вышло, что судьба подарила мне встречи с выдающимися представителями русской культуры и искусства ХХ века – Майей Плисецкой и Галиной Вишневской, Эрте и Дмитрием Бушеном, Татьяной Яковлевой и Рудольфом Нуреевым, Михаилом Барышниковым и Юрием Любимовым, Ириной Одоевцевой и Морисом Бежаром… Перечень этих ярких имен можно продолжать долго. Эти люди дороги мне не только тем, что встретились на жизненном пути. Каждый из них внес вклад в культуру и искусство не только нашей страны, но и всего мира.