– В таком случае надо его осмотреть, – тут же заявила медсестра. Очевидно, она верила любым суждениям Котивалы.

– Доктор Банерджи уже осмотрел его. Он со мной не согласен, – возразил Котивала.

По мнению медсестры, Котивала – это Котивала, а Банерджи – никто; выражение на ее лице свидетельствовало об этом яснее любых слов. Чанс решил, что у него появилась возможность выяснить, оправдано ли на самом деле восхищение медсестры.

– Послушайте, давайте не будем больше отнимать время у доктора Банерджи, у него и так полно дел. Может, вынесите ребенка и мы вместе его осмотрим?

– Доктор Чанс из ВОЗ, – пояснила медсестра.

Доктор Котивала задумчиво пожал ему руку:

– Да, это хорошая идея. Еще одно мнение, как говорится. Буду рад.

Чанс считал, что его сравнительно недавно полученное образование поможет ему применить кое-какие незнакомые Котивале тесты. На самом деле вышло наоборот: медленное, тщательное пальпирование тела и конечностей ребенка, аккуратное прикосновение к семи чакрам – традиционным очагам воображаемой йогической «жизненной силы»… – всем этим Чанс не владел. Конечно, до появления современных инструментов.

Так или иначе, подобные методы ничего не выявили, независимо от их ценности. Сердцебиение в норме, кровяное давление среднее, с виду ребенок здоров, рефлексы присутствуют и срабатывают быстро, родничок чуть больше обычного, но в пределах нормы…

Почти три четверти часа спустя Чанс пришел к выводу, что старик все это затеял, чтобы произвести впечатление, и поэтому начал постепенно терять терпение. Он заметил, что Котивала снова и снова приподнимает веки младенца и смотрит ему в глаза, как будто может прочитать, что творится в мозгу за ними. Когда это повторилось в очередной раз, он не выдержал.

– Скажите, доктор! Что такого вы видите у него в глазах, а?

– А что видите вы? – парировал Котивала и жестом пригласил Чанса взглянуть.

– Ничего, – секунду спустя буркнул Чанс.

Они ведь проверили глаза, равно как и все остальное. Радужная оболочка показывала нормальный детский рефлекс, узор сетчатки глаза никоим образом не выглядел аномальным.

– Вот и я тоже, – сказал Котивала. – Ничего.

«Ох, ради всего святого!» – Чанс резко развернулся и подошел к баку у двери, куда бросали использованные стерильные перчатки для осмотра.

– Честно говоря, – бросил он через плечо, – я вообще ничего необычного в этом ребенке не вижу. В чем, по-вашему, проблема? Что, у него в теле по ошибке оказалась душа земляного червя?

Котивала наверняка заметил насмешку в его тоне, но ответил спокойно и вежливо:

– Нет, доктор Чанс, это вряд ли. По зрелом размышлении я пришел к выводу, что традиционные идеи ошибочны. Состояние человека касается только человека. Это затрагивает как имбецила, так и гения, но не другие виды. Можно ли утверждать, что душа обезьяны или собаки в чем-то уступает той, что проглядывает сквозь грязные окна глаз идиота?

– Я бы точно не стал этого утверждать, – усмехнулся Чанс и начал стягивать халат.

Котивала вздохнул, пожал плечами и замолчал.

Позже…

Санньяси Ананда Бхагат носил лишь набедренную повязку, а из пожитков у него была только чаша для подаяния и посох. Вокруг деревенские жители дрожали в дешевой грубой одежде и как можно больше времени проводили возле крошечного домашнего огня, ведь в этот мрачный декабрь в холмах было холодно. Они жгли щепу и лишь изредка древесный уголь и даже теперь часто использовали коровий помет. Иностранные специалисты советовали использовать помет как удобрение, но тепло костра имело большее значение в настоящем, нежели тайны фиксированного азота и урожай в следующем году.

Не обращая внимания на холод, не обращая внимания на сильный дым костра, поднимавшийся вверх и заполнявший мрачную хижину, Ананда Бхагат успокаивал испуганную девушку лет семнадцати, прижимавшую к груди младенца. Он посмотрел ребенку в глаза – и не увидел там ничего.

В этой деревне подобное произошло не впервые; да и в других деревнях он уже видел то же самое. Отринув имя Котивала, он отказался и от предрассудков доктора медицинских наук из Тринити-колледжа в Дублине, покорного заветам разума в стерильных покоях большой городской больницы. На протяжении всех своих восьмидесяти шести лет он ощущал вокруг себя нечто большее и наконец принял решение посвятить себя этому.

Сейчас, удивленно глядя в пустое лицо младенца, он услышал шум. Услышала его и молодая мать, вся сжавшаяся от страха, потому что звук становился все громче и громче. Ананда Бхагат был уже настолько далек от прежнего мира, что ему пришлось приложить сознательное усилие, чтобы определить источник шума. Дрон в небе. Вертолет – это в здешних местах редкость; с чего бы вертолету прилетать в любую из семидесяти тысяч деревень Индии?

Молодая мать взвизгнула.

– Не бойся, дочь моя, – сказал санньяси. – Схожу выясню, в чем дело.

В последний раз ободряюще похлопав ее по руке, он вышел через бесформенный дверной проем на холодную ветреную улицу. В деревне была только одна улица. Прикрыв глаза тощей рукой, он вгляделся в небо.

Да, действительно вертолет. Он кружил, поблескивая в слабом свете зимнего солнца. Должно быть, уже пошел на снижение еще до того, как старик узнал звук.

Он остался ждать.

Через некоторое время из домов, переговариваясь, высыпали люди. Им стало интересно, чем они могли привлечь внимание внешнего мира в виде этой любопытной жужжащей машины. Пример их замечательного гостя, святого человека, санньяси – такие, как он, в наши дни редкость, их надо беречь, – уверенно стоявшего на ногах, придал им храбрости, и они тоже смело уставились в небо.

Вертолет приземлился в облаке поднявшейся пыли неподалеку от протоптанной тропы, называемой улицей, и из него выпрыгнул высокий светлокожий иностранец. Медленно осмотревшись, он заметил санньяси и вскрикнул. Крикнув что-то своим спутникам, он зашагал вверх по улице. Еще двое – стройная молодая женщина в зелено-голубом сари и мужчина в форме пилота – встали около машины и принялись тихо переговариваться.

Прижав к груди младенца, молодая мать тоже вышла посмотреть, что происходит. Ее старший ребенок – маленький мальчик – неуклюже бежал за ней, протянув ручку, чтобы схватиться за мать, если начнет падать.

– Доктор Котивала! – воскликнул мужчина из вертолета.

– Был когда-то, – хрипло согласился санньяси, давным-давно утративший английский словарный запас, как змея, сбросившая ставшую чересчур тесной кожу.

– Ради всего святого! – Голос мужчины звучал резко. – Нам и без того нелегко было вас найти, не надо еще и в словесные игры играть теперь, когда мы здесь. Мы останавливались поочередно в тринадцати деревнях, шли, можно сказать, по вашему следу, нам говорили, что вы тут были вчера, но уже ушли… – Он вытер лицо тыльной стороной ладони. – Меня зовут Барри Чанс, на случай, если вы забыли. Мы встречались в больнице в…

– Я прекрасно помню, спасибо, – перебил санньяси. – Но кто я такой, что вы потратили столько времени и сил, чтобы найти меня?

– Насколько мы можем судить, вы первый человек, распознавший витанула.

Наступила тишина. Пока она тянулась, на глазах у Чанса личность санньяси отступала и на смену ей приходил доктор Котивала. Перемена отразилась и в голосе. Когда старый доктор снова заговорил, к нему вернулся старый «бомбейский валлийский» ритм.

– Я плохо знаю латынь, поскольку учил только то, что необходимо в медицине, но, насколько я понимаю, это от vita, то есть «жизнь», и nullus[48]… В смысле, как эта? – Он жестом попросил юную мать сделать шаг вперед и осторожно положил руку на спину ее младенца.

Чанс посмотрел на ребенка и наконец пожал плечами.

– Вам виднее, – пробормотал он. – Малышке всего месяца два, да? Так что без анализов… – На мгновение он замолчал и внезапно выпалил: – Да, без анализов! В том-то и дело! Знаете, что стало с тем мальчиком, с которым, по вашим словам, было что-то не так? С последним, которого вы приняли перед тем, как… как уйти на пенсию?