Просыпаюсь ночью, простынка сухая, нестерпимо жарко и плюс сушняк во рту. Помню, в той же простыне двинулся в умывальник. Утром пробуждаюсь оттого, что на ухо мне что-то орёт старшина второго узла прапорщик Аганин. Он руководил утренней уборкой территорий и обнаружил меня спящим в кабине своей станции. Выполз я из машины в трусах и майке, и обёрнутый простынёй. Вокруг суетятся солдатики, я поспешаю в умывальник, где умываюсь и жадно хлебаю водичку.

Водичка удачно попала на вчерашнюю дозу спирта, мне снова захорошело, и я поспешаю в расположение, где меня с облегчением встречают сослуживцы, гадающие, куда я мог запропаститься. На табурете из моей одежды были штаны, рубаха, панама и носки. Ремень и ботинки отсутствовали. Парни подсуетились, принесли из каптёрки парадные ботинки, но ремня там не нашлось. Снимать ремень с кого-то – не вариант. У одного из дембелей есть «ремень на дембель», но он в станции, которая стоит в боксе. Ситуация патовая. Гонец к соседям-комендачам вернулся со словами, что поищут, где-то в каптёрке были. Кто-то вспоминает, что уже вечером на поверке я стоял без ремня.

Выхожу из казармы, бросаю взгляд на свою машину – ботинки надеты на держатели зеркал, ремня нигде не видно. Обшарил кабину, обсмотрел машину вокруг – нет ремня. Сходили на завтрак, где мой друган Саня Зубков, который прибыл прошлым вечером из караула на ключике, рассказал, что вечером перед поверкой, увидев меня пьяным, обиделся, что пил без него. Я его пожалел и отдал ему свой одеколон из станции. Правда, пить одеколон он его не смог. Я этот эпизод вообще не помнил, но понял, что искать надо внутри станции.

В общем, ремень мой висел на крючке для одежды внутри КУНГа. С экипировкой всё встало на свои места. Спустя некоторое время состоялось утреннее построение, сообщили в том числе, что сегодня намечается присяга, дали команду разойтись. И тут слышу команду начштаба майора Арефьева: «Кислицин, Смирнов, Вишневский – за мной!» Арефьев, не оборачиваясь, хмуро и неспешно направился в штаб и мы, обречённо переглядываясь, двинулись за ним. Ну, думаю, видимо ещё где-то покуролесили вчера, и кто-то уже успел доложить.

Подходим к штабу, Арефьев оборачивается, поднимает руку с указующим перстом и произносит: «Вишневский – несёшь знамя, Кислицин, Смирнов в сопровождении!» Итак, стояли мы со знаменем на присяге, пребывая в большом облегчении. Меня только всё время мучила жажда…

Дальше было торжественное собрание. Замполит рассказывал про советские атомные подлодки, которые всплыли рядом со штатами с запредельной глубины, где их не может обнаружить никакая американская разведка. Этим Союз продемонстрировал штатам, что в ядерной схватке его не победить. Предложил задавать вопросы. Заметив в графинчике воду, я вызвался к трибуне. В первую очередь поубавив дикий сушняк целым стаканом воды, я снова завеселел, развязался язык, и в конце торжественного собрания я толкнул речь с предложениями о повышении боеготовности части… Путём более тесного взаимодействия между аппаратными и снабжении радиовзвода Первого ПУСа дизель-электрическим генератором в виде прицепа, чтобы не тратить ресурс штатных генераторов.

Мне проаплодировали, командованию моё предложение понравилось, и о нём успели забыть уже до конца торжественного собрания…

Служил в нашей воинской части солдат по фамилии Скакун. Родом он был из глубокой белорусской деревни, и как все сельские жители, с детства приучался к тяжёлому насущному труду. По его рассказам, пастушил с малых лет, отлично ориентировался в лесу, собирал грибы и ягоды и ни разу не терялся даже мальцом. Умел ловить птиц и охотиться как ружбайкой, так и силками с капканами. В общем, чисто деревенский смекалистый и ловкий паренёк, которого забрось на необитаемый остров, он и там не пропадёт.

Характером Скакун наделялся добродушным и неспесивым. Ему было легче что-то сделать самому, чем кого-то просить или заставлять. Был он на год, на полгода ли старше меня по призыву. Не знаю, по какой причине его перевели из ПУСа на передающий центр, но общался я с ним больше всего именно там, на Ключике, прибывая туда в составе так называемого второго караула, выставляемого батальоном для охраны техники НЗ. К тому моменту я уже ходил разводящим. Свободного времени между пересменками хватало не только на отдых, а потому периодически я покидал караулку и направлялся к нему «в гости». Ходьбы-то двадцать метров через за угол…

Рабочее помещение передающего центра было достаточно большим, в нём стояли, если правильно помню, пара передатчиков средней и один большой мощности. Солидная такая махина была. Включалась аппаратура и настраивалась обслуживающим персоналом из двух бойцов срочной службы, находящихся на передающем на вечной вахте. Передача информации осуществлялась с УС «Автоклуб» по кабелю или с помощью радиорелейной станции с использованием аппаратуры уплотнения связи. Запасной передатчик в виде Р-140 стоял у нас в части за каптёрками (первые полгода я иногда на нём дежурил).

Скакун дружил, а по-другому не обрисовать, со всею флорой и фауной подгорий Копетдага, с удовольствием показывал сослуживцам какого-нибудь очередного собственноручно пойманного гада, и очень радовался реакции друзей. Прямо как Николай Дроздов из телепередачи «В мире животных». Самым удачным его «трофеем», говорили, был огромный серый варан, пойманный совместно с партизанами и привязанный к столбу ограждения антенного поля. День водил его, а по большей части волочил за собою как собачонку на поводке, уговаривал вести себя смиренно и пасть открывать только по команде. Варан оказался строптивым, дальнейшую участь пристолбового обитания быстро просёк, второй же ночью, сам или помог кто-то сердобольный, высвободился с привязи и скрылся в ухабах степи, но молве был важен сам факт поимки гиганта.

Партизаны были из местных и, кстати, соблазняли Скакуна пойти в горы на ловлю дикобразов, которых можно выслеживать по следам, похожим на следы как от ноги младенца. Парень и загорелся бы, но на учения прибыл батальон, а боевой пост на всю ночь не оставишь. Да и командование расквартировалось в «генеральских покоях», что за стенкой в соседнем помещении – вся служба на виду…

Своими глазами видел в его руках огромную чёрную короткопалую фалангу – паук ночной и диво достаточно редкое. Как человек любящий природу, хоть родную, хоть далёкую туркестанскую, Скакун не имел потворных желаний делать пепельницы из черепах, всяких там эпоксидных брелоков и сувениров из насекомых, потому живность местную не бил. Охота одно, говорил, там всё на питание и про запас, а бесцельно быть животных рука не поднимается. Поймает вертихвостку, змейку или устрашающего паучища, поиграется с ними бережно, попугает сослуживцев и отпустит безо всяких.

Скакун интуитивно разбирался в травах, собирал по весне разные соцветия, сушил и потом заваривал вместе с чаем или как-то по-отдельности. Взварами угощал сослуживцев. Мне нравился насыщенный вкусом отвар из чабреца. Видел это растение только в засушенном виде, а следующей весной, когда Скакун уже демобилизовался, будучи на Ключике на очередных учениях, я нашёл и нарвал с виду очень похожих растений. Засушил на крыше аппаратной, собрал в кулёк и уже по возвращению в часть решил порадовать сослуживцев бодрящим напитком. Надо ли говорить, что заварка оказалась не чабрецом, а непонятно чем, и на вкус оказалась горькой? В тот раз я осознал, что следопыт из меня никудышный, выживальщик в экстремальных условиях далеко не самый лучший, а вернее, что никакой. Хорошо, хоть не дристали от незнакомых трав…

Эта любопытная история случилась осенью 1984 года в Ашхабаде. Я служил в отдельном батальоне связи корпусного подчинения, был на тот момент полноправным дембелем, а взятие заключительного аккорда маячило где-то впереди. Батальон связи вернулся в рас положение с очередных учений, расставил машины по боксам, мне приказали поставить аппаратную у забора между учебным корпусом и штабом 36 АК с УС «Автоклуб». Предстояло снова набирать связей, что в те времена не было редкостью.