Садовская стремительно поднялась.

Она одарила Гюйса откровенным взглядом, когда покидала номер. Роман помрачнел, готовый уже отказаться от новой работы. Что-то кольнуло сердце. Нужны ему тревожная жизнь, сложные запутанные отношения? У этой Садовской, наверняка, служебный роман с начальником, а он, новичок, размечтался!

Через минуту Гюйс тоже поднялся с места, крепко пожал ему руку.

– Постой, Ген, мы как-то не договорили…

– А что там говорить и так ясно.

Обнял его и исчез за дверью. Оченёв долго смотрел вслед.

– Вы – мечта любой жены! – нарушила молчание Людмила. – Выдержали самое трудное испытание – женщинами, не поддались…

– Старею, наверное, товарищ капитан! – улыбнулся он.

– Ну, что ж, старичок, давайте побалую вас домашним.

Она достала из сумки пироги с вишней, капустой, рисом, яйцом и зеленью, сметанник.

– Решили меня изнутри взять! Путь к сердцу мужчины лежит через стол.

– Не только, – она многозначительно остановила на нём взгляд.

Он не выдержал, моргнул и, скрывая смущение, откусил аппетитную плюшку.

– Сама пекла.

– Мне кажется, от вас ещё ни один кандидат не ускользнул!

– Я не ищу их, но могу выбрать. Одного и надолго, если не навсегда.

Он застыл с набитым ртом.

– Я – в душ! – улыбнулась она.

Роман испуганным жестом обвёл номер.

– Это мои апартаменты, – успокоила она.

Он вскочил. Сердце заколотилось.

– Вы?!..

– Я, что, не женщина?

Оченёв взял её за плечи и пристально посмотрел в глаза.

– Почему я?

– Можете уйти.

Она набросила на плечо полотенце и не спеша скрылась в ванной.

Он метнулся к выходу, взялся за дверную ручку, замер на пару секунд, потом отпустил и возвратился к столу.

Когда вернулась из душа Людмила, пирог с вишней был полностью уничтожен.

– Вы за этим остались?

– Я, что, не мужчина?!

Она, ничуть не удивившись, протянула ему другое полотенце. Халат распахнулся, обнажив красивое налитое соком тело тридцатилетней женщины.

Оба полотенца сиротливо сползли на палас.

Он млел под чудесными руками, делающими массаж. Как долго он лишал себя этих радостей жизни! Целый год без женской ласки, и вдруг такой сумасшедший день. Влюбился в двух красивейших дам. Надо же! Ещё вчера болтался, как цветок в проруби, а сегодня уже попал в такой букет…

– Это только начало! – отозвалась она его мыслям, разминая плечи и скептически оценивая фигуру.

Он поёжился. Да, пузо пора убрать, майор, а то вон как всерьёз выступило…

Она на мгновение прекратила массаж.

– Что решил?

Он приподнялся на локтях.

– Не знаю.

– Ну и сиди тут, как сыч! – упрекнула Людмила. – А мог бы ещё работать, создать семью, завести детишек…

– Ты делаешь мне предложение?

– Ты нужен людям, и не только как массовик-затейник из ДК.

– Да я готов с тобой всю жизнь идти рядом.

– Ну, так иди!

Он развернулся и заключил её в объятия, нежно поцеловал, подумал и хмуро отстранился.

– И многие с тобой шли рядом?

– А ты ревнивый! – не обиделась она. – Немногие.

– Я не то хотел сказать, – Роман прижался к её груди головой. – Ты знала тех четверых?

– Товарищ Отелло, я прекрасно поняла, что вы хотели сказать.

И слегка пощекотала подмышками, он дёрнулся, хохотнув.

– Всё-таки ревнивый! Нет, я не знала этих парней, только со слов Гены.

– Боюсь, я не всё понял.

Людмила взбила ничейную подушку и легла на своей половине.

– В РОСС каждый знает только свою группу численностью пять человек, – продолжила она. – Эти четверо погибли за полгода до нас. Выжил один Гюйс.

– То есть, вы с ним только полгода? – уточнил Роман.

– Да. Гена теперь придирчиво отбирает новую группу. Нас пока трое, и ты четвёртый, непонятный…

– Ты ему тоже психологически помогла? – вырвалось у Оченёва.

Она с жалостью покосилась на него и покачала головой.

– Тогда в перестрелке пуля пробила ему мочевой пузырь, ну и что-то рядом. Ты – врач и должен понимать, что в этом смысле он…

– Прости…

Она прижалась к Роману, взъерошила ему волосы и попросила:

– Потуши свет. Скоро утро.

Он выключил торшер, поворочался немного и потянулся к ней.

– Что такое? Опять?

– Не могу заснуть!

– Долго непочат был? – посочувствовала Людмила.

– Нет, от твоей подушки исходит такой запах, так привораживает и так всё хочется, хочется…

– Ну, сколько ж можно! Терпи…

Он отбросил подушку на кресло и повернулся к ней спиной.

Засыпая, она потянула носом воздух и довольно улыбнулась. Подложенная под простыню травка подействовала. Не зря её подпольная кличка была сначала «Мамуля», а потом – «Химрота»…

Остаток ночи Оченёв почивал крепко, без сновидений, и словно летал по воздуху, как все влюблённые.

Утром в сладкой дрёме в предвкушении повернулся на другой бок, но рука нащупала лишь записку.

Роман присел на кровати и прочитал:

«Ну, ты и соня, женишок! Завтрак, обед и ужин на столе. Я побежала добывать для нас мамонта. Твоя Л.

P.S.: Письмо в целях конспирации сразу после завтрака съесть…»

Оченёв умылся, отворил дверь на балкон, вдохнул пряный от листьев воздух и приступил к физзарядке, которую делал всю жизнь. Руки, ноги, пресс. Растяжка, стойка на голове, кувырки через голову. Кровь забегала по проснувшимся венам. Наконец он оделся и обратился к окну. Вокруг что-то поменялось, свежесть заполнила Романа и позвала на новые свершения.

«Определённо, влюблён, – подумал он. – Вот только в кого?»

В дверь постучали.

На пороге возникла Садовская, за нею скромно стоял Гюйс. Оченёв жестом пригласил их в номер, подошёл к столу и принялся строчить заявление о приёме на работу.

Гюйс невозмутимо сложил подписанный документ в папку, пожал новобранцу руку и хлопнул в ладони. В номер сразу вошла Мамыкина с тазиком воды.

– Наступай, майор! – распорядился подполковник.

Оченёв, вздохнув, снял носки, задрал брюки и встал в посудину с холодной водой. Непроизвольно дёрнулся.

– Мы посвящаем тебя в РОСС. И желаем тебе не сесть в лужу…

Тут же завербованный ощутил, как по спине побежала холодная струя. Это Людмила вылила ему за шиворот стакан воды.

Оченёв взвизгнул и выскочил из тазика.

Когда смех утих, Гюйс посерьёзнел и пригласил к столу. Доедая вчерашние яства, россовцы обсудили предстоящее дело о местных рептилиях.

– Если найдём их, то всем выпишут Нобелевскую премию, – пообещала Людмила. – В хозяйстве сгодится.

И подмигнула Роману. У того отлегло от сердца. Никакой натянутости и напряжённости в отношениях после ночи не возникло. На душе стало легко, свободно и радостно.

Гюйс кратко изложил план. Мамыкина должна была заняться сбором документации. Садовская и Оченёв, как самый примелькавшийся в Щупкино, идут разведывать обстановку в городе и собирать сведения о погибшем.

–Ваши действия, майор?

Подполковник испытывающе посмотрел на него.

– Внедриться в НКВД.

Все оживились.

– Народный Контроль Внутренних Дел. Общество «Шумим, брат, шумим»… Оппозиция из тех, кого власть кинула. Выпускают листовки, устраивают акции. Меня недавно звали туда. Думаю, многое знают о местной мафии, и вообще о городе. Сегодня у них сходка.

– Прекрасно, – согласился Гюйс. – А я связываюсь с местной полицией и осуществляю общее руководство.

По дороге Марина подтрунивала над лихим любовником, чуть не сватала его к своей коллеге. Оченёв смущался и не знал, как себя вести. Потом выдал:

– Живёшь не с кем хочешь, а с кем получается.

Она оценила ответ, показав большой палец.

Остановились возле мемориала «Скорбящей матери». Бронзовая статуя женщина в платке прижимала к себе девочку, заслоняя её от опасности и не в силах спасти.