По замечанию исследователя, если на Соборе в Ферраре были какие-то реальные дискуссии и обсуждение важных вопросов, то во Флоренции их сменили дипломатия и интриги^[407]. Кроме того, как свидетельствует епископ Авраамий Суздальский, для всех участников Собора на праздники Благовещения Пресвятой Богородицы (25 марта) и Вознесения Господня (14 мая) были устроены грандиозные представления-мистерии в церкви флорентийского монастыря св. Марка и в Санта-Мария дель Кармине соответственно. Суть этих представлений состояла в воспроизведении с помощью невиданных большей частью присутствующих технических средств событий Благовещения и Вознесения^[408]. Как отмечает А. А. Кара-Мурза, благодаря, судя по всему, договоренности Исидора с организаторами этих «действ», епископ Авраамий Суздальский был не просто зрителем, но и «посвящен <…> в сложнейшую технологию этих уникальных для того времени зрелищ»^[409]. Цель этих мистерий состояла в том, чтобы поразить воображение присутствующих и показать уровень технических достижений Запада.

Соборные сессии^[410] во Флоренции проводились только одним оратором с греческой стороны (либо свт. Марком, либо Виссарионом), от латинян же выступал Иоанн Рагузанский^[411]. Каждый из ораторов должен был подготовить доклад на основании свидетельств святых отцов о том, как та или иная вероучительная традиция богословствует об исхождении Святого Духа. Проблема разности в учении об исхождении Святого Духа стала центральной темой соборных дискуссий. И справедливо: ведь, по выражению В. Н. Лосского, «вопрос об исхождении Святого Духа — хотим ли мы признать это или не хотим — был единственной догматической причиной разделения Востока и Запада»^[412]. После того как были произнесены обе речи, началась тяжелая дискуссия между докладчиками^[413]. Сиропул свидетельствует, что митрополит Исидор также участвовал в этой дискуссии, однако уже не на православной стороне^[414]. Он стал спорить с Марком по поводу использования последним книги св. Нила Кавасилы^[415] «Об исхождении Святого Духа». Митрополит Русский говорил: «Мы прибыли сюда для [заключения] соединения и мира, а не ради раскола и разделения. Мы желаем, чтобы прочли и авторов, а не схизматиков и раскольников. Кавасила же — схизматик, и мы не желаем, чтобы его читали!»^[416] В этих словах, скорее всего, в Исидоре говорил прежде политик, а потом уже богослов. Хотя Киевский митрополит и выступил против свт. Марка, но внешне он оставался еще вполне православным. Это видно из его отношения к выступлению Иоанна Рагузанского, которое показало, что латинское учение о Святом Духе несогласно с православным. «Поскольку эта речь, — пишет архим. Амвросий, — заняла все заседание, то греки не могли бы ничего на нее сказать, так что Исидор Киевский заметил: "Если на арене выступает только один борец, естественно — что он останется победителем". Он присовокупил также, что греки тоже могли бы многое сказать. Увы, это были чуть ли не единственные слова в интересах православия, которые он произнес на Флорентийском Соборе»^[417]. Исидор, чтобы православной стороне лучше разобраться в учении латинян, попросил докладчика предоставить текст доклада и, в особенности, цитаты из латинских отцов по поводу учения о Св. Духе^[418].

На этом торжественные заседания были закончены, так и не приведя ни к чему. И «с этого времени начинается продолжительная и тяжелая борьба между совестью императора^[419] и настойчивыми требованиями папы, между надеждами и планами на помощь гибнущей Империи и боязнью подвергнуться общему осуждению за измену православию»^[420].

Как мы успели увидеть, во время торжественных заседаний митрополит Киевский не принимал почти никакого участия в богословских дискуссиях, но после окончания общих собраний, «когда возник вопрос о том, как устроить соглашение без торжественных прений, Исидор выступил видным действующим лицом и по справедливости должен считаться одним из самых главных виновников и творцов Флорентийской унии»^[421]. Действительно, когда 30 марта 1439 г., в понедельник Страстной седмицы император и греческое духовенство собрались в келии больного патриарха Иосифа, чтобы обсудить вопрос о возможности до Пасхи найти приемлемые условия для заключения унии, митрополит Исидор первым подал свой голос: «Подобает нам духовно и телесно соединиться [с латинянами], чем, ничего не добившись, возвратиться. Возвратиться, конечно, можно; но как мы собираемся возвратиться, куда, когда — я не знаю»^[422]. Митрополит Монемвасийский Досифей на эти слова Исидора заявил, что «желает умереть, нежели когда-либо латинизироваться»^[423]. Исидор ответил ему самыми горькими словами, когда-либо прозвучавшими из уст первоиерарха Русской Церкви: «И мы не хотим латинизироваться, но мы говорим, что исхождение Всесвятого Духа и от Сына передают не только западные святые, но и восточные; поэтому правильным будет согласиться с нашими святыми и соединиться с Римской Церковью»^[424]. Архим. Амвросий так оценивает эти слова митрополита: «На это надо заметить, что митрополит Исидор отнюдь не был богословом и совершенно не был прав в своем утверждении, что, по мнению восточных отцов, Дух Святый исходит в равной мере как от Отца, так и от Сына, и что посему латинский догмат о Св. Духе совершенно отвечает православному святоотеческому мышлению»^[425]. Впрочем, к этим словам митрополита тогда никто не прислушался, а наоборот, митрополиты Марк Эфесский и Антоний Гераклейский «горячо возражали Исидору и считали, что уния с латинянами не может быть заключена»^[426].

10 апреля, после Пасхи, греки снова собрались на совещание, на котором была принята резолюция следующего содержания: «Переговоры не приводят ни к чему. Нет ли какого иного средства для реализации унии, возвестите сие нам. Мы имеем семь Соборов и этого для нас достаточно»^[427]. Это решение греков было поручено Исидору и Виссариону передать папе^[428]. Евгений IV предложил грекам либо согласиться с латинским учением, либо попытаться еще раз доказать свою правоту. Византийскую сторону такой ответ папы не удовлетворял, и император решил «поставить вопрос ребром»: поскольку ни до чего не удается договориться, и, если нет иного способа примирения, то мы возвратимся к себе^[429]. Папа испугался, что все может закончиться тотальным провалом, и прислал к императору своих делегатов. Было решено создать комиссию из 20 представителей, по 10 с каждой стороны, для изложения догмата об исхождении Св. Духа в такой формулировке, которая могла бы быть принята латинянами и греками. В комиссию был также включен и Исидор^[430]. Работа этой комиссии, как и следовало ожидать, проходила с большим напряжением и, в конце концов, окончилась провалом. По предположению Дж. Джилла, Исидор предложил принять за основание для формулы соединения формулировку, употребленную свт. Тарасием Константинопольским в своем Синодике, где было сказано, что «Дух Святой исходит от Отца чрез Сына»^[431]. Латиняне, однако, имели подозрение к этой фразе и не принимали ее^[432], предложив свой вариант «примирительной формулы», но в этом документе они не уступили православному учению ни на йоту. Византийцы, естественно, не могли принять документ в таком виде, поэтому Исидор, Виссарион, Дорофей Митиленский и протосинкел Григорий предложили что-нибудь изменить в содержании формулировки^[433]. Под этим изменением имелась в виду замена предлога «έκ» (от) предлогом «διά» (чрез). По свидетельству Сиропула, Исидор с Виссарионом доказывали тождество предлога διά, употребляемого восточными отцами, с предлогом έκ (латинское «de»), употребляемого западными^[434]. Они говорили, что «восточные святые согласно говорят "через Сына", а западные — "от Сына"»^[435]. Однако тождества между этими предлогами не было и не могло быть, поэтому свт. Марк Эфесский резко выступил против попыток Исидора внести в православное учение чуждый элемент, сказав, что «значение предлога "έκ" отличается от значения предлога "διά"»^[436]. Итак, что бы ни предлагала эта комиссия, либо сами православные выступали против, либо латиняне отказывались принимать.