По соглашению, которое было достигнуто еще на Базельском Соборе, папа брал на себя обязательство оказывать грекам финансовую помощь, чтобы тем было на что себя содержать^[375]. Эта выдача сумм в продолжение всего Собора была предметом постоянных жалоб со стороны греков, так как папа регулярно задерживал средства. В этом, по замечанию А. В. Горского, он всегда находил лучшее средство преклонять греков к покорности^[376].

Здесь необходимо указать на отношение императора к делам церковным, на его вмешательство во внутреннюю жизнь Собора. Ему, как правителю Византийской империи, соединение или уния была нужна любой ценой. И здесь для него было не так важно сохранение чистоты православной веры, но его волновала судьба Империи. Собор нужен ему был постольку, поскольку его результаты могли обеспечить помощь погибающей Империи. Поэтому в дискуссии с латинянами ему не хотелось, чтобы непримиримость греков с католической доктриной обнаружилась раньше, нежели ему удастся достигнуть своих политических целей.

Состав греческой делегации был весьма пестрым и условно разделялся на несколько партий^[377]. Первые — твердо держащиеся православия, по определению архим. Амвросия (Погодина) — зилоты, считали, что объединение возможно и даже необходимо, только не путем капитуляции латинского Запада перед православным Востоком и наоборот, а посредством убеждения латинян в истинности вероучения Греческой Церкви^[378]. Уния же в католическом смысле этого слова была для них не только не желательна, но и недопустима. У этой партии, по выражению А. П. Каждана, «не было реального плана спасения Константинополя, они более уповали на Бога…»^[379]. Хотя этим настроением были, возможно, заражены многие, мало кто из них оказался способным придерживаться этой линии до конца и не поддаться давлению со стороны императорской власти^[380]. Вторые — горячие сторонники унии. Эта партия возглавлялась самим императором и приближенными к нему людьми из числа церковной элиты и правящей государственной верхушки. Они в церковно-исторической литературе получили именование латинофилов или латинофронов^[381] за свои симпатии к латинской догматике и стремление к объединению с Римской Церковью любой ценой для спасения Византийской империи от турок.

Собор был торжественно открыт 9 апреля 1438 г., в Великую Среду^[382] папой и императором. Патриарх Иосиф не смог присутствовать по причине болезни. После Пасхи, 13 апреля, папа стал требовать от греков, чтобы были начаты частные совещания^[383]. В итоге было избрано по 10 человек с той и с другой стороны, с тем, чтобы они собирались трижды в неделю для собеседований по спорным вопросам^[384].

После взаимных приветствий, на третьем заседании, кардинал Джулиано Чезарини определил и огласил главные предметы спора и разногласий между греками и латинянами в учении:

— об исхождении Святого Духа (латинское Filioque);

— о евхаристическом Хлебе (латинские опресноки);

— о чистилище;

— о первенстве (примате) папы^[385].

Далее со стороны кардинала Чезарини последовал вопрос в адрес греков: с чего бы они хотели начать дискуссию? После предварительных консультаций с императором греки заявили, что вопросы об исхождении Святого Духа и о евхаристическом Хлебе они отлагают до торжественных заседаний Собора^[386], относительно же прочих вопросов пообещали в ближайшее время предоставить свои ответы. На первых порах (до приезда митрополита Исидора) греческую сторону представляли митрополиты Виссарион Никейский и Марк Эфесский — только им было поручено участвовать в полемике с латинянами. Император решил, что будет «безопаснее» всего говорить о чистилище, латиняне поддержали это предложение^[387]. Но, к сожалению, из этой затеи ничего хорошего не вышло^[388], наоборот, латиняне увидели, что среди православных нет единомыслия. На этом частные заседания и обсуждения закончились.

В таком состоянии застал митрополит Исидор соборную работу^[389]. Так как всякие заседания прекратились, денег на содержание папа не давал, византийцы всерьез помышляли о том, чтобы уехать ни с чем. Но в дело вмешался император, отдавший приказ градоначальнику не выпускать ни одного грека из города^[390]. Сам же он поселился в небольшом монастыре в 9-ти километрах от Феррары и в развлечениях проводил время^[391]. Такая медлительность со стороны византийского императора объясняется ожиданием им либо государей Западной Европы, либо их послов. Кроме того, он не хотел начинать заседания при таком малом количестве католических епископов. Но, вместо увеличения числа членов Собора, оно, наоборот, стало уменьшаться из-за свирепствовавшей в Ферраре чумы^[392].

^{Исидор Киевский (?) Фрагмент фрески Беноццо Гоццоли «Шествие волхвов» из Капеллы волхвов в Палаццо Медичи-Риккарди, на которой изображены участники Ферраро-Флорентийского Собора. Флоренция, 1459 г.}

^{Русское духовенство покидает Флорентийский Собор и папу Евгения IV Гравюра не дереве (Sacranus J. Elucidarius errorum ritus Ruthenici Krakôw, 1507. P. 1)}

Наконец император возвратился в город, и 8 октября^[393] было открыто торжественное заседание Собора. Здесь мы не будем подробно описывать всю соборную деятельность, так как это вопрос неисчерпаемый и, при желании, каждый может обратиться к соответствующим исследованиям, посвященным истории Собора. Коснемся лишь предмета, непосредственно нас интересующего, — деятельности на нем митрополита Исидора.

Прежде всего, каждая из сторон должна была избрать по 6 ораторов, — только они могли участвовать в дискуссиях и выступать с официальными заявлениями. С греческой стороны были назначены: свт. Марк Эфесский, митрополиты Виссарион Никейский и Исидор Киевский, философ Георгий Гемист Плифон, хартофилакс Михаил Вальсамон и скевофилакс Феодор Ксанфопул^[394]. Но, несмотря на многочисленность ораторов, на всем протяжении работы Собора выступали только свт. Марк и Виссарион^[395], а роль прочих была «совещательного характера»^[396]. Исидор, как отмечает Дж. Джилл^[397], все время был безгласен, за исключением, может быть, незначительного выступления во время IV заседания^[398], посвященного дискуссии между свт. Марком Эфесским и Андреем Родосским о позволительности прибавки Filioque к Символу веры. «Здесь, — как пишет архим. Амвросий, — Виссарион Никейский и Исидор Киевский приняли живое участие, поддерживая св. Марка, <…> и желали представить свидетельства из деяний Соборов для доказательства, что внесение прибавления в Символ было незаконным»^[399]. В 1971 г. Дж. Джиллом были опубликованы три незаконченных речи Исидора против прибавки к Символу^[400] и одна речь «О мире и любви»^[401], которые, видимо, готовились им для произнесения перед отцами Собора. Первые две составлены между 14 и 25 октября 1438 г. и были реакцией на выступления архиепископа Родосского Андрея, третья речь-опровержение, включающая в себя 52 аргумента, была составлена после выступления Джулиано Чезарини на 9-м заседании 11 ноября^[402]. Скорее всего, речи эти так и не были произнесены, но Исидор мог с ними выступить на совещаниях греческой стороны.

Всего в Ферраре прошло 15 общих заседаний. Что бы византийцы ни предлагали для обоснования незаконности латинской вставки в Символ веры, все было отвергаемо латинянами. Свт. Марк Эфесский так написал о бесплодности всех этих диспутов: «Говорить это, казалось, петь глухим ушам, или кипятить камень, или сеять на камне, или писать на воде, или другое подобное, что говорится в пословицах в отношении невозможного»^[403]. Наконец латиняне стали настаивать на том, чтобы не рассматривать этот, по их мнению, «вспомогательный вопрос», а перейти к обсуждению самого догмата об исхождении Святого Духа. Но, прежде чем это было сделано, папа своей буллой от 10 января 1439 г. определил перенести Собор во Флоренцию. Митрополит Исидор со своей свитой выехал из Феррары 27 января^[404], во Флоренцию же прибыл первым из греков, 4 февраля^[405] или, скорее 14 февраля, как полагает Н. А. Казакова^[406].