— До свидания, Александр. — Прощаюсь с водителем и, не дожидаясь, когда Федорцов откроет для меня дверь, выхожу из машины.
Порыв холодного ветра наотмашь бьет по лицу. Ежусь и иду за Федорцовым, осматриваясь по сторонам.
Марк Николаевич переехал в «спальный район для богатых». Не помню, как он точно называется. Здесь сплошь и рядом парки, тихие улочки и дорогие, продуктовые магазины. В округе нет ни одного здания выше четырех этажей. Прямо перед домом ограждённая детская площадка. Воздух здесь кажется намного чище, как будто находишься за городом.
— Вы переехали. — Констатирую очевидное.
— Ожидаемо, правда? От неприятных ассоциаций я предпочитаю избавляться сразу. — Он пропускает меня в подъезд и заходит следом.
Здесь тепло и приятно пахнет чистотой. На полу лежит дорогая плитка, а у лестницы в глиняном горшке — большая пальма с округлыми листьями.
— Тогда я тоже ваша неприятная ассоциация, верно? — Неловко отступаю в сторону: не знаю куда, дальше идти.
— Была, но больше нет. — Он здоровается с консьержем в окошке и уверенным шагом направляется в сторону лестницы.
Надо же.
— Марк Николаевич …
Он бросает на меня взгляд через плечо и усмехается:
— Инга, прекрати. Ты мне плешь своим «Марком Николаевичем» проешь. Меня уже корежит от твоего обращения. Давай с этого момента «на ты»? Если ты, конечно, не хочешь стать Ингой Анатольевной. — Он достает ключи.
— Ладно. — Подозрительно бросаю ему в спину. — Марк … — Тихо пробую на вкус его имя.
Мы заходим в квартиру. В прихожую выбегает черный французский бульдог. Склонив голову на бок, он с подозрением рассматривает меня и громко пыхтит. Кто бы мог подумать, что Федорцов заведет себе собаку, да еще такую толстенькую, со смешной мордочкой. Ему бы больше подошел доберман или какая-нибудь гончая.
— Это Фунтик. Он часто делает жалобные глаза и выпрашивает еду. Иногда храпит и громко чавкает. А это Инга. Она иногда кусается и, как оказывается, дерется, но тебе, Фунтик, ничего не грозит. Думаю, вы подружитесь. — Улыбается Федорцов и снимает пальто.
Я опускаюсь на корточки и осторожно глажу пса. Он в ответ начинает слегка вилять хвостом.
— Говорят, собаки похожи на своих хозяев, Марк Ни …, то есть просто Марк.
— Значит, в душе я так и выгляжу.
Я смотрю на его ямочку на щеке и удивляюсь, каким разным он может быть.
17
Прошло два дня с момента моего переезда.
Первую ночь я почти не спала. Постоянно вертелась на сатиновой простыне. В другое время я бы обязательно оценила ортопедический матрас, автоматические жалюзи, создающие кромешную темноту в любое время суток, и уютную тишину. Это же рай для крепкого и здорового сна. Но меня внезапно догнала реальность. Как будто взявшись за поиски Свечки, я до конца не осознавала, что меня ждет. А сейчас, когда я нахожусь на середине пути, мне страшно. Что будет, когда я получу ответ на вопрос, который задаю себе на протяжении трех лет: что случилось с Настей?
Вслед за страхом пришла нежданная апатия. Я уговариваю себя подняться, но малейшее движение дается с трудом. В квартире Федорцова я почувствовала себя в полной безопасности и дала слабину.
«Вот сейчас, полежу часок и встану», — начала обещать себе полтора дня назад.
Пару раз ко мне забегал Фунтик и тыкался мокрым носом в руку, а потом убегал, виляя задом. Заглядывал Марк и возмущался, что я не выхожу из комнаты и не ем. Я просто отворачивалась и накрывалась клетчатым пледом с головой, и он уходил. Он, кстати, не прав: я пила кофе и в первый день отправилась изучать квартиру, как только за ним закрылась входная дверь.
В прихожей остался шлейф его парфюма — не слишком тяжелого и в меру свежего с нотками сандала. Дорогой аромат, идеально подходящий для дорогого мужчины.
Меня удивила простота его новой квартиры. Трешка с видом на старый парк. В квартире царит минимализм, цветовая гамма — нейтральная. Здесь преобладают белый, серый, бежевый. В ванной лежат белые полотенца и всего одна черная щетка, в прихожей на маленьком, деревянном столике — дифузер, в гостиной нет ничего, кроме большого дивана и плазмы с приставкой. Оказывается, кто-то любит «порубиться» после работы, снимая стресс. Все больше передо мной вырисовывается портрет простого, смертного человека. Глядишь, так и застану Федорцова поедающим чипсы на диване под глупую мелодраму. Куда делась его любовь к серебряным ложкам и предметам искусства? Я думала, он — эстет, в пафосном смысле этого слова, и сноб до мозга костей. В его спальню мне не позволило заглянуть воспитание, хотя очень хотелось.
Открыв сегодня утром глаза, я подумала, что не вижу смысла своего существования. Для чего все это?
Я полезла в телефон пересматривать фотографии мамы. Настя была совсем на нее не похожа. Мне достались мамины грустные, опущенные вниз, уголки глаз.
В сознании снова всплывает голос Кости: «С таким отношением к людям ты закончишь свою жизнь в полном одиночестве, как твоя мать». Тлеющие в груди искорки злости, грозят снова перерасти в пожар. Правильно я его под ребра ткнула, жаль, что мало.
— Инга, — заглядывает в выделенную мне комнату Федорцов после требовательного стука, но натыкается на мою спину. Я лежу на кровати, отвернувшись, и разглядываю кремовую стену.
Марк заходит в комнату, не дожидаясь приглашения. Слышу его мягкие шаги и чувствую, как прогибается матрас. Поворачиваюсь и натягиваю одеяло до глаз. Он сидит на краю кровати, уже одетый в горячо-любимый костюм тройку: светло-серый в тонкую, белую полоску. Закинул ногу на ногу и пытливо смотрит на меня.
— Что?
— Ты похожа на замарашку.
— А вы — на пижона. — Он поднимает одну бровь, и я спешу исправиться. — Ты похож на пижона или денди, я еще не поняла.
Он молча начинает медленно стягивать одеяло с моего лица. Не вижу смысла играть с ним в перетягивание, поэтому сажусь в кровати. Его взгляд задерживается на моих ключицах немного дольше, чем следовало в нашей ситуации.
— Слушай внимательно. — Он возвращается к глазам. — Пожалела себя и хватит. Сейчас ты пойдешь в душ, и на это у тебя будет пятнадцать минут, потому что потом приедет курьер с завтраком. Ты съешь все до крошки, а потом выгуляешь Фунтика. Я не успеваю, у меня внеплановое совещание. В двенадцать приедет Аня, и вы, как все девочки, погуляете по магазинам, чтобы нанести завершающий удар по твоей хандре. Завтра с чистого листа мы занимаемся поиском. Поняла?
— Вы всегда командуете, да? — Спрашиваю просто, чтобы заполнить паузу, потому что знаю: так и есть.
— Это называется забота. Твоя сестра не жаловалась. — Он идет к двери, берется за ручку и смотрит на меня через плечо идеально — скроенного пиджака. — Если уж затеяла все это, то соберись и доведи дело до конца.
Дверь за ним закрывается. Я снова принимаю горизонтальное положение и смотрю в потолок. Да, пора собраться, подключив силу воли. Только с ее усилием поднимаюсь и иду в душ. Здесь влажно и пахнет мужским гелем для душа. Кабина чистая, но стеклянная перегородка забрызгана каплями, как оконное стекло в дождливый день.
Интересно, к Федорцову приходит уборщица или он вызывает безликий клининг? Я бы могла прибрать в знак благодарности, но не знаю, как он воспримет подобную инициативу.
Долго принимаю душ, проигнорировав звонок курьера. Но он оказывается человеком обязательным и оставляет заказ под дверью: сырники с клубничным вареньем и французские тосты, а если говорить по-простому, как моя бабушка, гренки. Делаю себе кофе и завтракаю, стоя у окна. Деревья пестрят красной и золотой листвой. Еще неделя, максимум, и вся эта красота облетит. Придут долгие, затяжные холода. Я любила зиму дома и ненавижу ее в большом городе. Снег все время черный, под ногами чавкает.
— Пойдем гулять, зверь, а то не дотерпишь еще. Придется убирать за тобой. — Говорю Фунтику. — Он радостно взвизгивает и несется в коридор.
Я надеваю куртку и несколько раз обматываюсь сверху шарфом. Фунтик чуть ли не сам запрыгивает в шлейку, и мы спускаемся вниз. Торопиться мне некуда: Аня приедет не скоро. Поэтому мы долго и неспешно бродим по парку, пока Фунтик сам не поворачивает к дому.