Иду заваривать чай. За стенкой пьяный дебош. Соседи не поделили бутылку водки.

Настя сняла эту квартиру сразу после того вечера, когда Федорцов ее выставил. Мне кажется, ей было плевать, где жить. Я оставляла ее с тяжелым сердцем. Мне нужно было вернуться домой, закончить последнюю четверть и сдать экзамены, чтобы не было проблем с поступлением.

Я могла бы уже давно снять себе квартиру получше, но боюсь потерять Настю. Вдруг она однажды вернется? Позвонит в дверь, — а здесь живут другие люди.

Телефон вибрирует.

«Пришлешь мне свою фотку? Что хочешь» — сообщение от Никиты или Паши, не помню имени. Он у меня записан просто: «Милаш кафе».

Мы виделись пару раз и сейчас находимся на стадии флирта. Я надеюсь, еще на пару приятных, ни к чему не обязывающих встреч.

Немного подумав, я закатываю штанину домашних брюк в гармошку и навожу камеру на икру. Напрягаю ногу, чтобы получить более выраженный рельеф и делаю снимок.

Приближаю фото и рассматриваю бежевый педикюр. Накидываю фильтр на белую кожу и отправляю фотографию.

Отправлено Федорцову. Как? Вот черт!

— Может, потому, что в твоих контактах всего два человека на букву «М» — Марк Николаевич и Милаш кафе? — бурчу себе под нос, тыкая по экрану.

Как будто что-то можно изменить. Сообщение тут же маркируется двумя синими галочками. Сердце начинает стучать быстрее, словно убегая от неловкой ситуации. Не знаю, почему я не удалила его номер. Или, хотя бы не переименовала его контакт в «Сноб» или «Абьюзер».

Ответа не следует.

Я набираю самое тупое сообщение из всех возможных вариантов: «Извините, это не вам».

И снова не получаю ответа. Хоть бы «ок» написал или «ничего, бывает».

Ладно, переживет. Ничего постыдного я не совершила.

4

— Выходи, Заюш. Я внизу. — Голос Ани звучит весело, что-то вроде: «Не ожидала, а я приехала».

— Ты умеешь удивлять. Пять минут.

Аккуратно сбрызгиваю волосы лаком. Кудри — это проклятие. Храни Господь человека, придумавшего кудрявый метод. Благодаря ему я больше не похожа на пьяный одуванчик. А вот в школе именно так и выглядела.

Это было хорошее время. Несмотря на то, что у меня было всего две синтетические кофточки «и в пир, и в мир», и ужасная, металлическая скобка на зубах, я чувствовала себя счастливой.

Я не решилась надеть что-то из Настиного гардероба. Не могу ничего выбросить и носить тоже не могу. Поэтому на выручку пришел черный, брючный костюм, единственная дорогая вещь в моем гардеробе. В нем я ходила на собеседование. Правда провалилась в первом же туре, и костюм морально помог мне достойно принять поражение.

Пришли первые холода — в пиджаке я замерзну, а подходящей верхней одежды у меня нет. В дутой куртке меня и с Аней на порог не пустят.

Отодвигаю дверь шкафа-купе и решаю в пользу косухи. Надеваю чокер, делаю пару нажатий на помпу туалетной воды, и можно выдвигаться.

Выхожу на лестничную клетку. У двери соседней квартиры снова топчется Антошка.

Замыкаю дверь и подавляю готовую вырваться наружу злость.

— Привет, ты почему босой? — Поправляю ремешок сумочки и присаживаюсь рядом с ним на корточки.

— Привет, Инга. — Он пытается улыбнуться, но вместо этого, кривит губы и часто моргает.

В подъезде гуляет сквозняк. Сколько он здесь прыгает? У меня сжимается сердце.

— Ты почему мне не позвонил?

Он прячет глаза и машет рукой в сторону двери своей квартиры:

— Да дверь ветром захлопнуло, а мамка со смены спит и не слышит. — Опять выгораживает ее.

Ага, конечно, со смены она. Вот на хрена рожать, если ребенок вынужден вести жизнь дворового щенка.

Подхожу поближе к двери и прислушиваюсь. Остается только гадать, ушел ее собутыльник или нет. Дергаю ручку — заперто. Телефон настойчиво вибрирует в сумочке. Игнорирую его и громко стучу кулаком по дешевой обивке. Безрезультатно. Подключаю ботинки на тяжелой подошве, и это помогает: дверь распахивается. Меня обдает запахом затхлости и перегара.

— О, — покачивается на пороге Наташа, мать Антошки, — заноза в заднице, че надо?

Молча отодвигаю ее, беру Антошку за руку и веду за собой. Осматриваю обшарпанную спальню, кухню и детскую — никого. Достаю из шкафа байковое одеяло и подаю Антошке.

— Укутай ноги. Я вечером зайду, хорошо?

Он кивает, забирает одеяло и по-детски, задорно прыгает на кровать, издающую протяжный скрип.

Наташа продолжает заторможенно покачиваться на пороге возле раскрытой двери. У нее сальные волосы и лицо старой, несчастной женщины. Сколько ей? Она лет на семь старше Свечки.

— Ты че тут командуешь? — выговаривает с трудом.

— Наташа, лучше заткнись.

Выхожу и закрываю за собой дверь.

Самое горькое, что дети алкоголиков очень сильно любят своих родителей и до последнего верят, что они исправятся. Думают, что могут что-то изменить.

Во дворе стоит черная машина Роберта. Он молится на нее, фанатеет и обожает. Иначе как «моя пантера» не называет. Наверное, в нем говорит мальчишка из бедной семьи, наконец, исполнивший свою мечту.

— Наконец-то, — вздыхает Аня, когда я сажусь рядом, — Думала уже, тебя украли в этом жутком месте.

Она целует меня в щеку, обдавая ароматом сладких духов — что-то похожее на ваниль, но более сложное по составу. Аромат идеально подчеркивает ее капризную женственность.

Аня бегло меня осматривает и выносит вердикт:

— Костюмчик — топ, а о куртке промолчу.

— Вот и молчи. Как Дельфин тебе свою машину доверил, горе-водитель?

— А куда ему деваться? — Аня улыбается и выезжает со двора.

Она очень хотела замуж за Роберта и теперь, не стесняясь, наслаждается статусом.

— Как ты? — В голосе сквозит трогательная забота.

Мы останавливаемся на светофоре. Я поворачиваю голову и любуюсь ее волосами: длинные и блестящие как у Насти. В груди снова тоскливо ноет.

— Нормально. Теперь работаю из дома. Это упрощает жизнь. Как твои дела?

Анюта матерится на подрезавшего ее водителя, но быстро переключается и рассказывает о последнем отдыхе с Робертом в Испании. Слушаю ее голос и рассматриваю осенний город, мелькающий за окном. Последний месяц я почти не выходила из дома. Несмотря ни на что, нужно было почаще выбираться. Сквер завален листьями старых кленов, кое-где за домами еще виднеются верхушки деревьев с красно-желтой листвой.

Мы подъезжаем к зданию галереи. Смотрю на экран телефона: опоздали на сорок минут, — но, оказывается, не только мы: из черной машины, припаркованной в нескольких метрах, выходит Марк Николаевич в сером пальто. Водитель держит для него дверь. Федорцов помогает выйти из машины девушке.

Сначала вижу замшевые ботинки-носки, опустившиеся на асфальт. Провожу взглядом выше, рассматривая стройные ноги и подол персикового платья, торчащего из-под белого пальто. Из салона появляется изящная рука — и, наконец, ее обладательница, светловолосая девушка с каре. Первое, что приходит на ум при взгляде на нее, — хищница. Это чувствуется в том, как она двигается и смотрит на Федорцова. Как держит спину и переставляет ноги.

Отворачиваюсь, не понимая своих чувств. Ускоряю шаг и догоняю Аню. Она не видела брата и почти дошла до входа.

Нас встречают две услужливые девушки: проверяют пригласительные, забирают верхнюю одежду и угощают шампанским. Все это время я мысленно подгоняю их. Не хочу столкнуться с Федорцовым. Я вообще не думала, что он здесь появится. Возможно, мне повезет, и мы не пересечемся.

Людей много. Официальная часть еще не началась.

— Я оставлю тебя. Нужно кое с кем поздороваться. — Аня легко касается руки и указывает в направлении какой-то женщины в голубой блузе.

— Да, конечно. — Ухожу в противоположную сторону.

Моя задача — задать несколько вопросов Федорцовой сразу после официальной части и поскорее свалить. Чувствую себя черной кляксой на белом холсте. Зал переоформили под картины прибывшей художницы: пастельные тона, живые цветы, световые инсталляции. Приглашенные оделись соответственно. Странно, что в приглашении не был прописан дресс-код. Плевать, я сюда по делу пришла.