Я попятился. Мне не было страшно. Мне было противно. Вид Цыганкова, который с энтузиазмом полировал языком стекло, вызывал чувство сильного отвращения и брезгливости.

Неожиданно спиной уткнулся во что-то. Вернее, даже в кого-то. Я отскочил и посмотрел на препятствие.

— Помни, сынок. — Отец погрозил пальцем. Именно он оказался на моем пути. — Крыса…

В этот момент возле ног что-то зашевелилось. Я опустил взгляд вниз и… Черт… Ну, да. Я заорал. Потому что весь пол напоминал живой, шевелящийся и попискивающий ковер. Крыс было много. Сотни, наверное. Тысячи. Они лезли друг на друга и при этом все одновременно пялились на меня. Я орал все сильнее и сильнее. Будто криком мог отпугнуть эту крысиную срань.

— Реутов! Реутов, в рот те ноги! Эй! Проснись!

Я открыл глаза, уставившись на заспанное лицо Подкидыша. Оно, правда, оказалось слишком близко. Поэтому я не только уставился, но и со всей дури залупил Ваньке в рожу. Не кулаком, к счастью. Раскрытой ладонью. Типа оплеуху отвесил.

— Эй! Ты охренел что ли⁈ — Подкидыша аж с кровати смело от моего удара.

Я матернулся и принял сидячее положение, пытаясь словиться с реальностью. Спальня Коммуны пропала, отец пропал, Цыганков и крысы — тоже. В предрассветном полумраке я видел родной, уже сильно мной любимый, барак. Сон закончился. Слава богу…

— Ты псих⁈ Умом совсем тронулся⁈ — Ванька сидел на полу, смешно раскидав в стороны ноги и потирая щеку.

— Вы чего там? — Раздался сонный голос Корчагина. — Уже вставать? Подъем? Млять… Поспать бы еще…

— Херём! А не подъём. — Выругался Подкидыш. — У Реутова совсем голова отключилась. Сначала орать начал. Я чуть не обосрался, честное слово. Думал, его режет кто-то А потом вообще, вон…Дерётся, сволочь…

Ванька показал пальцем на свое лицо, которое пострадало из-за моего внезапного пробуждения.

— Погодь… А вы чего так крепко дрыхли? — Подкидыш с подозрением уставился на Корчагина. — Только я, что ли, Реутова слышал? Охренеть… Вот точно нас всех пришьют, а ни один даже рожи не оторвет от постели. Разведчики херовы.

— Да что? — Корчагин приподнялся на локтях глядя в сторону Подкидыша, который начал вставать с пола. — Шипко своими часами вчера ушатал вусмерть. То левее, то правее. То не по красоте повесили. В человеке, говорит, все должно быть прекрасно. А часы при чем? А⁈ При чем часы то?

Матвей снова упал на подушку и попытался перевернуться на другой бок, чтоб благополучно вздремнуть оставшееся до подъёма время.

— Эй! Ты куда это? — Ванька подскочил к товарищу и резко сдёрнул одеяло. — Нук не хер спать! Мне тут оплеухи развешивают, а они дрыхнут без задних ног.

— Извини, Подкидыш…– Я потряс башкой, потом провел ладонями по лицу. Хотел скинуть противное ощущение, оставшееся после сна.

По телу бегали мурашки, каждая размером со слона. Внутри меня трясло. И сильно, очень сильно хотелось помыться. Что за херня это приключилась? Совсем не похоже на прежние видения. Прежние были настоящими воспоминаниями деда. Конкретные ситуации из детства Алеши. А то, что произошло сейчас — какая-то срань.

Волей-неволей вспомнишь старика Фрейда с его теориями о бессознательном. Если это не просто четкое воспоминание, а какая-то проекция, то что она должна значить? Ладно Цыганков, здесь хотя бы понятно. Вечерняя стычка дала о себе знать. Но при какой звезде мороженое? И Коммунна? И как она связана с кафе в Берлине?

— Ага…Извини… Ты бы, Реутов, доктору показался, что ли? А то знаешь, у нас был один такой. По ночам кричал сначала. Потом по углам прятался, найти не могли. А потом взял «финку» да хотел соседа на колбасу покрошить. — Подкидыш встал на ноги и посмотрел в сторону шкафов, а точнее поверх них. — Эх… Точно скоро подъем…

Теперь у нас в этом месте висели часы с кукушкой. Их буквально перед отбоем притащил довольный Шипко. Видимо, его достали мои бесконечные жалобы, что я ни черта не деревенский петух, по солнцу ориентироваться не умею. Приходится из-за этого вскакивать, едва забрезжит рассвет.

— Хотели себе ходики? Вот. Держите. — Заявил Панасыч, а потом велел нам присобачить этого монстра с гирями и самой настоящей кукушкой прямо над шкафом.

Чем мы благополучно весь вечер и занимались. Сначала детдомовцы валили ответственное задание друг на друга. Потом, когда вернулся Шипко и полчаса орал матом, они наоборот, буквально передрались за возможность повесить чертовы часы. Просто Шипко стоял истуканом посреди спальни и контролировал процесс, пообещав тому, кто выполнит задание, дополнительное личное время. А в нашем случае это — уникальная возможность поспать.

Часы с кукушкой… Я вообще-то имел в виду какой-нибудь скромный будильничек. Однако товарищ сержант государственной безопасности не умеет мыслить полумерами. Эта бандурина оказалась капец, какой тяжёлой. Ее запросто на гвоздик повесить не получится. Пришлось и затылок почесать, и различные варианты пообсуждать коллективно. Все это происходило под бдительным контролем Шипко, который, по его же заявлению, ждал от нас смекалки и слаженной командной работы.

Кстати…может из-за часов мне хреново спалось? Они не просто тикали. Не-е-е-ет…

Они бухали, грохотали и долбили в мозг с такой силой, будто там, внутри механизма, живет не железная кукушка, а сразу целый мамонт, который методично топчется на месте своими здоровыми ножищами. Особенно этот звук стал выразительным в тишине. Когда мы улеглись по кроватям.

Тик-так…тик-так…щелк. Тик-так…Бух! Бух! Тик-так…

— Ну, Панасыч…Ну, гад…– Выругался Лёнька, спрятав голову под подушку.

Детдомовцы, и морально, и физически измочаленные Шипко, только приготовились спать, а тут такое звуковое сопровождение.

— Точно…Специально эту штуковину нам притащил. Чтоб и ночью покоя не было. — Согласился Корчагин.

Он следом за Страши́м натянул одеяло по самую макушку, пытаясь спрятаться от специфического тиканья часового монстра.

В общем, всем стало понятно, с часами мы сильно объегорились. Лучше бы так и вставали по солнышку.

Я, правда, об этом в тот момент не думал. Единственный изо всех. Меня беспокоило то, что приключилось. И Наденька с ее оленьими глазами. И некоторые нюансы характера Бекетова, о которых мне теперь известно. И Цыганков.

Просто, когда я оставил придурка возле деревьев и пошел к бараку, спиной чувствовал, он пялится. Причем нехорошо так пялится. Видимо, Витюша из той категории людей, которых проще прибить сразу, чем объяснить что к чему. До последнего будет бодаться. Хреново, что не в лоб, а исподтишка.

— Ну…вставать, либо́, надо? — Корчагин, потянувшись, зевнул. — Один черт осталось — всего ничего, и Реутов начнёт орать, что у нас подъем.

— Ага, — поддакнул Старшой. — А потом еще будет пинать тех, кто сразу не вскочил. Знаем мы эту песню…

— До чего же вы надоели…– Бернес вынырнул из-под одеяла. Он, как и Матвей, спал укрывшись с головой. — Мне такой сон сейчас снился… Будто я в Венской консерватории…

— О, млять! — Подкидыш хохотнул. — Ещё один сновидец. Ну, хоть не орал да руками не размахивал. И ты это… Про Вену то молчи. Тебе Шипко за такие сны знаешь, что устроит? Тоже сон, но вечный. Слышь, Реутов, а ты чего вида́л во сне?

— Херню. — Ответил я совершенно искренне. — Подъем!

В итоге, через десять минут все детдомовцы полным составом уже были готовы к пробежке и к нашим занятиям боксом, в которые они мало-мальски даже втянулись. Я пока не грузил пацанов больше положенного, упорно требуя от них хотя бы правильно выполненных упражнений. На первых порах и это уже много значит.

— Ты даже и не рассказал, как вчера прошёл день? Что делали? Куда ходили? — Спросил меня вдруг Бернес, когда мы уже топали в столовую.

— Не понял? — Я с удивлением посмотрел на Марка.

Просто все мои товарищи знали, что я уехал с Клячиным. Но самое главное, они никогда не проявляли лишнего любопытства. Не только в данном вопросе, а вообще. Видимо, жизнь на улице и в детских домах хорошо научила этих парней не лезть не в своё дело. Максимум, что можно было от них услышать:«Как все прошло?»