Я неторопливо вымыла посуду и переоделась в чистую одежду, потом подхватила упаковку попкорна, который нужно готовить в микроволновке, и отправилась к Джексу. Он открыл дверь, стоя без рубашки, босиком и с широкой улыбкой. На нем были мои любимые джинсы.

Я улыбнулась, но он заметил грусть в моих глазах.

— Что стряслось? — он держал дверь открытой, но стоял передо мной и не пропускал. Он указал на мой дом. — Что он тебе сделал?

— Ничего. Это неважно. Он уже ушел.

— Иди ко мне.

Мы обнимались дольше обычного.

Его грудь тяжело вздымались под моей щекой. Руками я чувствовала впадинки на его бедрах — там, где выступали мышцы. Джексон был мужчиной, а я — женщиной, и когда мы прижимались друг к другу вот так, все на свете приобретало смысл.

Я неохотно отстранилась и продемонстрировала ему попкорн.

— Можно мне нагреть его здесь?

— Давай я сам.

Я последовала за ним на кухню.

— Что хочешь посмотреть сегодня?

— Позволю выбрать тебе. Буду джентльменом. Но сначала скажи, почему ты не хочешь рассказывать мне о том, что произошло?

— Да потому что ничего необычного. — Я запрыгнула на стойку рядом со старым желтым холодильником. — Отец напился. И не пошел на работу.

Включив микроволновку, Джекс подошел и встал между моих ног. Положив ладони мне на бедра, он провел руками вверх и вниз.

— Мне это нравится.

— Прикасаться ко мне?

— Да. Я люблю, когда есть только ты и я. Как сейчас. Я чувствую себя уютно.

Мое сердце бешено заколотилось.

— Сейчас ты сплошное сочетание слов и эмоций. Что нашло на тебя, Фишер?

— Было тяжело видеть тебя с Хантером.

Я наклонила голову набок.

— Было тяжело два дня подряд смотреть на вот это, — я указала на почти сошедший засос у него на шее.

— Знаю.

— Он назвал меня п**дой.

— Кто?

— Отец. Раньше он никогда меня так не называл

Джекс закрыл глаза в отвращении и покачал головой.

— Я убью его, — прошептал он. Это был не первый раз, когда Джекс говорил что-то подобное, но мы всегда знали, что это просто разговоры. — Боже, Эм. Ты не заслуживаешь такого.

Мои глаза наполнились слезами.

— Все. Сегодня я больше не хочу плакать.

Он приподнял мое лицо так, чтобы мы смотрели друг другу в глаза, а затем провел указательным пальцем по моему подбородку. Изучая меня, он переместил свой взгляд с моих глаз к губам. И в этом взгляде читалось благоговение.

— Что? — спросила я, и в следующее мгновение его губы прижались к моим. Он целовал меня медленно, сладко. Осторожно обняв ладонями мою шею, он углубил поцелуй. Я сжала руками его плечи. Он казался большим по сравнению со мной. Безопасным, теплым, родным. Прервав поцелуй, он открыл глаза и на секунду улыбнулся мне. Я вернула улыбку, и Джекс поцеловал меня снова. Я передвинула руки ему на ребра и притянула ближе. Он проложил дорожку из поцелуев по моей челюсти к уху. Мое дыхание учащалось.

Низким голосом он прошептал мне на ушко.

— Я так долго этого хотел.

— Ну как? Было нормально? — нервно спросила я.

— Тише. Было идеально.

Он нежно прикусил мочку моего уха. Я всхлипнула.

— Убери от нее свои руки. — невнятный голос моего отца разнесся по темному коридору.

Джекс отстранился, но не убрал рук с моей шеи, а его взгляд удерживал мой. Я замерла.

— Я сказал: убери от нее свои гребаные руки.

Глаза Джекса увлажнились, и он сжал веки, как будто хотел сделать так, чтобы мы исчезли.

Он покачал головой и шепнул.

— Это не взаправду.

— Все в порядке, Джекс. Отпусти меня. Со мной все будет хорошо.

Он все-таки убрал руки с моей шеи и одними губами прошептал «мне жаль».

— Ты не виноват.

— Тащи свою задницу домой, Эмерсон, — голос моего отца сотряс стены.

— Хорошо, папа, — я спрыгнула со стойки и подошла к нему. — Пойдем, — сказала я и кивнула в сторону двери.

— Сначала я потолкую с этим дегенератом.

— Папа, я только поцеловала его. И больше ничего. Да мы вообще целовались впервые, — я посмотрела назад на Джексона, чьи глаза теперь расширились и наполнились паникой.

— Заткни хлеборезку и п***уй домой сейчас же!

— Прошу, не трогай его! — взмолилась я в последний раз.

Я остановилась сразу же, как только вышла за дверь и прислушалась. Но услышала только, как он сказал.

— Еще раз к ней прикоснешься, и я убью тебя. У меня в доме заряженное ружье, которое уже дожидается тебя.

Услышав, что он подходит к двери, я кинулась домой, забежала к себе в спальню и захлопнула дверь.

Он пришел не сразу. Наверняка ему нужно было сперва отпить из той чудо-бутылки, которую он купил на мои кровные деньги, прежде чем кричать мне в лицо. На секунду я понадеялась, что он оставит меня в покое, но это было бы слишком просто.

Не в стиле моего отца.

Через сорок пять минут дверь в мою комнату распахнулась.

— Вставай, маленькая лживая сучка.

Впервые в жизни я высоко подняла голову и подошла к нему. Посмотрела ему прямо в глаза, за что получила пощечину! Я в шоке уставилась на него. Он дал мне пощечину. Он никогда не бил меня так по лицу. Раньше он грубо хватал меня и толкал, когда дела шли совсем плохо, но никогда не бил с такой силой и целеустремленностью. Я собралась, расправила плечи и снова подняла к нему лицо. Я была напугана и вся тряслась.

— Ты хочешь быть лгуньей и шлюхой?

— Нет, сэр.

Пощечина!

— Маленькая дрянь!

Пощечина!

— Ты обманула меня, Диана!

Пощёчина.

Почему он назвал меня именем моей матери?

— Я — Эмерсон, папа!

И снова пощечина.

Я зарыдала.

— Прости, пап…

И снова.

— Мне даже не пришлось прикасаться к этому сосунку Джексону. Он чуть не описался прямо там, от одного моего взгляда!

Что-то во мне внезапно изменилось. Отец мог обзывать меня гадкими словами и что угодно говорить о моей матери, он мог обсирать хоть всех людей в мире, которых презирал, всех шлюх, наркоманов и дегенератов, но Джекса он трогать не смел. Он не имел права даже имя его произносить вслух. Я бы не позволила ему такого оскорбления без боя.

На удивление спокойным голосом я сказала.

— Да пошел ты.

Отец стоял и смотрел на меня, неподвижный, ошеломленный.

— Я сказала: пошел в жопу, злобный ублюдок! Ты не имеешь права!

Ударив кулаком, он повалил меня на пол и долбанул ногой по голове. Я отключилась и очнулась через несколько секунд. Он бил меня по спине пряжкой ремня. Я кричала от боли и молила его остановиться. Я попыталась уползти на четвереньках, но он наступил мне на спину, а затем перевернул за волосы. Ударил по лицу, и я снова потеряла сознание. Я парила где-то на грани беспамятства и ощущала, как мое тело бьют, как он наносит мне удары снова и снова.

Потом дверь в спальню с треском распахнулась, и я увидела черное худи и кроссовки Джексона, приближающегося к нам.

Я попыталась закричать: «Нет, Джекс!», но не смогла произнести ни слова. Я боялась, что отец убьет его. В одно движение Джекс оторвал отца от меня и повалил его на комод. Я пыталась оставаться в сознании. На моем лице и ресницах застыла кровь, но, несмотря на все это, я могла видеть, как Джексон удерживал отца, наносил ему удары, один за другим.

— Ах ты кусок дерьма! — кричал он, ударяя его снова и снова.

Когда отец, казалось, то ли не мог шевелиться, то ли вовсе вырубился, Джексон подбежал ко мне с широко открытыми, испуганными глазами. Он легко поднял меня на руки. Его слезы падали мне на лицо, но я больше ничего не чувствовала.

— Господи! Боже мой, — повторял он. — Господи, только не умирай, Эм. Пожалуйста, не оставляй меня.

Я отстраненно подумала, что, наверное, выглядела просто ужасно, а потом снова потеряла сознание. А когда пришла в себя, поняла, что лежала на сиденье отцовского грузовика. Моя голова покоилась у Джекса на коленях. Пока вел, он все время повторял: