С ловкостью белки она вскарабкалась на поленницу и прильнула к холодному стеклу. В просвет между занавеской и косяком Домна увидела стол с самоваром, сахарницу, тарелку с румяными шаньгами.
Наискосок к окну, за столом, сидела женщина с темными пышными волосами, в светлой блузке с кружевным воротником. Домна узнала ее: это была Керенская.
«Ну и чудеса! — удивилась Домна. — Керенская в гостях у Гыч Опоня! Такое и не придумаешь…»
Домна знала, что Керенская живет в Кочпоне, бывает в городе, на базарах. В местной газете «Зырянская жизнь» даже промелькнула заметка о том, что жена Керенского швыряется на рынке деньгами, помогая спекулянтам взвинчивать цены.
«Все-таки что ей понадобилось у Гыч Опоня?» — недоумевала Домна, стараясь разглядеть второго человека, сидевшего спиной к окну. Ясно было, что мужчина этот не Гыч Опонь и не его зять Ладанов.
— Ну что? — нетерпеливо спросила Клава.
Домна приложила палец к губам и едва слышно ответила:
— Тише…
Ждать пришлось довольно долго. Уже начали затекать ноги и даже в глазах зарябило.
Но вот неизвестный протянул Керенской руку и повернулся. И тут Домна увидела его лицо. От неожиданности она чуть не вскрикнула: это был Латкин. На днях в газете было объявление Усть-Сысольской чрезвычайной комиссии о розыске Латкина, а он как ни в чем не бывало в Кочпоне. И Керенская с ним.
Домна не могла расслышать, о чем они говорили. А так хотелось! От Керенской и Латкина добра не жди. Не зря они ночью сошлись у Гыч Опоня.
Девушкам, игравшим в прятки, надоело ждать, и они стали звать:
— Домна-а-а-а!
«Все дело испортят!» — встревожилась Домна и снова прильнула к окну. В это время открылась наружная дверь и кто-то стал спускаться с крыльца.
Домна и Клава притаились за поленницей.
Некоторое время человек прислушивался, затем дошел до угла, огляделся, но девушек не заметил. Затем отошел к изгороди, постоял, кашлянул негромко. Домна узнала Гыч Опоня. Видимо, он поглядывал, не грозит ли беда ночному гостю. Потоптавшись у крыльца, Гыч Опонь вошел в дом. Звякнула задвижка, и снова стало тихо.
Девушки легко вздохнули.
— Кого я там видела! — сказала Домна.
— Кого?
— Керенскую! И Латкина… Скрывается от Чека. Ты, Клава, побудь здесь, смотри в оба! Понимаешь? Если кто выйдет, примечай — кто и куда. А я побегу к Макару, сообщу…
И Домна словно растаяла в темноте.
4
В горнице Гыч Опоня Латкин и Керенская беседовали вполголоса у чуть шумевшего самовара.
Латкин держался почтительно. Шутка сказать: рядом сидела супруга того, кто еще недавно был главой правительства России.
Не спеша, глуховатым голосом Латкин обрисовал общую обстановку в городе и уезде, сказал и о том, что после покушения на Ленина большевики повсюду усилили бдительность. Поэтому будет разумным пока не начинать активных действий. Затем он рассказал о своем плане: установить связи с союзниками, получить оружие. Тогда можно перейти к активным действиям в районе Вычегды, а оттуда начать свержение большевиков по всему краю.
— Между прочим, — продолжал Латкин, — у нас есть время подумать о деталях будущего благоустройства жизни на севере. Я бы хотел, уважаемая Ольга Львовна, просить у вас протекции или рекомендации в связи с моей поездкой в Архангельск. Вы известная личность, вас знают повсюду. Пусть будет всего несколько слов. Но они окажут мне услугу, облегчат мою миссию. Эти соображения и заставили меня побеспокоить вас, уважаемая Ольга Львовна…
Керенская долго размешивала чай.
— Степан Осипович! — начала она, немножко рисуясь. — Вы, конечно, знаете: я живу здесь, можно сказать, на положении полнейшего остракизма. — Керенская почти весело рассмеялась. — Словно князь Меншиков в изгнании. Помните картину Сурикова «Меншиков в Березове»?
— О да! — с деланной улыбкой отозвался Латкин.
Керенская вздохнула, лицо ее приняло страдальческое выражение. Ей, по-видимому, нравилась роль гонимой. Она кротко улыбнулась.
— Теперь я только мать и дала обещание не заниматься политикой. Скажу прямо: я не хочу участвовать ни в каких заговорах.
— Но, уважаемая Ольга Львовна, я прошу оказать самую незначительную помощь. — Пальцы Латкина выбивали нервную дробь по коробке спичек, которую он вертел в руках, не решаясь попросить разрешения закурить.
— Я не могу рисковать в моем положении. У меня дважды были с обыском и в любой момент могут снова нагрянуть. Следят за каждым моим шагом. Поймите, у меня дети, я мать…
— Даю слово, Ольга Львовна, этот наш разговор останется между нами. — Латкин по-актерски прижал руку к сердцу. — Сегодня ночью меня уже здесь не будет!
Керенская посмотрела на дверь, прислушалась. Кругом было тихо.
— Я вам верю, — наконец проговорила Керенская. Голос ее стал строже. — Слушайте же. Буду краткой. В Мурманск прибыли крейсера — два английских и американский. Высажен большой десант союзных войск. Мурманск в наших руках. В Архангельске американские, английские и французские войска. Главнокомандующим союзными войсками на севере России назначен английский генерал. Готовится большое наступление на Москву. Посольский корпус из Вологды перебрался в Архангельск. Такова в общих чертах обстановка… Приедете в Архангельск — узнаете больше. А что касается рекомендаций… Будет лучше и для вас и для меня, если я вам их не дам. Береженого бог бережет… — Керенская улыбнулась. — Я дала слово не вмешиваться в политику и намерена держаться этого правила. Ломаю голову над тем, как вырваться в Архангельск. Не знаю, как вы доберетесь, но мне это сделать чрезвычайно трудно! У меня трое детей, за каждым моим шагом следят…
— Значит… не будет рекомендательного письма? — сдвинув брови, спросил Латкин. — Жаль, очень жаль. Я так надеялся, Ольга Львовна!..
— Я, конечно, сожалею, но… — Керенская кокетливо пожала плечами, поднесла к глазам часики, висевшие у нее на груди на золотой цепочке, и, накинув на голову теплый оренбургский платок, поднялась со стула. — Извините, господин Латкин, меня ждут дети.
Латкин понял: от этой самоуверенной женщины ничего не добиться. Обругав ее про себя, он встал и сухо поклонился.
— Не смею вас больше беспокоить.
— Постойте… — Керенская поднесла руку к виску, отставив мизинец. Она вынула из рукава блузки надушенный кружевной батистовый платочек и подала его Латкину. — Возьмите! Он с моим вензелем… В Архангельске разыщите князя Гарина. Новгородский проспект, тридцать восемь. Покажите ему, скажите: от моего имени. Он свяжет вас с нужными лицами.
— Благодарю вас! — поклонился Латкин, пряча платок.
— До встречи в Архангельске, а еще лучше — в Петрограде!
— Искренне благодарю за добрые пожелания спокойной ночи, Ольга Львовна!
Проводив женщину до крыльца, Латкин вернулся в комнату, повертел в руках дамский носовой платок, бережно засунул его в карман. Осторожно, словно рысь, он подошел к окну, прислушался. На улице было спокойно.
«Кажется, все обошлось благополучно!» — вздохнул он. Вдруг ему бросился в глаза отогнутый угол одеяла, которым было занавешено окно. Он торопливо прикрыл щель и лишь после этого негромко постучал в дверь соседней комнаты. В сером френче без погон вышел Ладанов, зять Гыч Опоня.
— Вы кончили, Степан Осипович? — вполголоса обратился он.
Латкин искоса бросил взгляд на открытую настежь дверь, словно там еще могла быть эта самонадеянная женщина, оставившая после себя запах дорогих духов.
— Свидание кончилось, да толку мало, — сказал Латкин. — Можно сказать, напрасно тащился сюда. Ожидал большего. Особа пуганая. Ну, да ладно, бог с ней… Мне пора уходить.
— Разве не останетесь ночевать? — с деланным огорчением спросил Ладанов. А в глазах его застыло напряженное ожидание: когда же наконец уйдет опасный гость?
Латкин продолжал стоять в нерешительности. Соблазняла перспектива провести ночь под крышей, выспаться. В окна застучали капли дождя, донесся тревожный шум деревьев. Конечно, было бы хорошо забраться под теплое одеяло, потянуться и, сладко зевнув, закрыть глаза, забыться…
