Стакан громко ударяет о поверхность недо-стола.

— Черт, ты и так скоро развалишься, — говорю неодушевленному предмету.

Через тридцати минутные сборы мы выходим из квартиры. Тоненький коридоришко с кучей таких же убогих дверей выводит к лестнице, потом на пять этажей вниз и на свободу!

Внезапно дверь напротив нашей открывается. Алима и я дергаемся. Толстопузый грязный извращенец-сосед улыбается нам из проема своей двери.

— Доброе утро, девочки, — произносит он на арабском. — Сегодня будет хороший день.

Я фыркаю и тащу содрогающуся от ужаса Алиму за собой.

Мы выходим на шумный базар. Пять утра. А все уже забито и кипит. Жаркое солнце через час будет палить как не в себя. Поправляю длинные черные штаны. Вот бы в шортах или юбке походить.

Встаю за свой прилавок, достаю бакалею и начинаю раскладывать. Алима рядом, сидит на стульчике за прилавком и смотрит на меня овечьими чернющими глазами.

— Тебе бы только лодырничать, — замечаю я, на что она громко вздыхает.

Она не хочет разговаривать с людьми.

Работа пошла. Вон первая клиента, уверенно шагает сюда. Так мы проживаем до пяти, а потом…

Море! Единственное, почему я еще не сошла с ума. С вырученными деньгами покупаем манго, я его очень люблю. Я раскладываю одеяло на горячем песке, блаженно вздыхаю и ложусь под палящее солнце. Алима маленьким ножом разрезает манго, наливает асыр асаб, от которого я не могу ее отучить, и можно сказать тоже блаженствует.

Алима покрыта, но из-за меня проходящие мужики и на нее смотрят. Я хожу в закрытой длинной одежде, но она не скрывает лица и волос.

— Нечего смотреть! — бросаю на арабском очередными глазеющим мужикам.

За полгода я неплохо научилась ругаться. Алима сказала, что одна наша соседка называет меня “чокнутой русской”.

— Соня, расскажи мне про того мужчину, который тебе снится. Почему ты кричишь?

— Зачем тебе знать. Кричу и кричу. Что такого?

Вдруг чувствую прикосновение к моей руке. Черные глаза девушки блестят надеждой. Смотря на нее в такие моменты, понимаю, почему все-таки решила к себе подпустить. Она очень напоминает мне меня раньше.

— Так уж и быть, считай у тебя удачный день, — соглашаюсь. — В общем… Он такой красивый, что тебе и не приснится. Кожа светлая, волосы цветом как у меня, а улыбка широкая, притягательная. Он высокий и сильный, смелый, как-то он защитил меня от плохих ребят. Даже дважды. У него умные глаза, высокий лоб, пухлые в меру губы, красивый греческий нос. Характер правда так себе, любит приказывать, мало с кем общается уважительно, быстро выходит из себя, зато умеет признавать ошибки. Ни плохой ни хороший, но тебе бы понравился.

— А он богатый? — Лицо у Алимы взволнованное, мечтательное.

— Очень. Он бы увез нас с отсюда, если бы…

Осекаюсь, вмиг мрачное настроение и снова пропасть внутри, пустота, пожирающая все красоты моря, горячего песка и бриза.

— Если бы что?

— Ничего. Достаточно тебе сказок. Уходить пора.

Я поднимаюсь, краем глаза замечая ее разочарование. Зря рассказала, нечего ей о таких вообще знать. Наше место здесь, и судя по заработанным деньгам, мы не скоро отсюда уедем. Замуж за местного её выдавать, наверное, придется. Хотя она упрется, не захочет. Алима привязалась ко мне как мелкая собачонка к побитой собаке.

Мы вернулись к дому, вошли и поднялись на наш этаж.

Алима тихо шепчет мне в спину: “Я боюсь”.

Что поделать? Беру у нее ключи, подхожу к двери, чтобы ее открыть. Но слышу ненавистный шум сзади.

— Девочки, как у вас дела? Хорошо ли покушали? Не хотите зайти?

Не оборачиваясь, отпираю дверь, потом уже перевожу убийственный взгляд на этого идиота.

Вдруг краем глаза замечаю движение за его плечом.

Быстро хватаю Алиму за руку и буквально швыряю ее внутрь квартиры. Слышу возглас этого ублюдка, когда захлопываю дверь прямо перед его носом. Он начинает тарабанить. Алима плачет за спиной, а я стою у двери с бешено колотящимся сердцем.

К нему кто-то приехал. Еще бы чуть-чуть и все.

Что ж, этого и следовало ожидать.

— Я не могу так жить, — вой Алимы сзади.

Тарабанить он перестал, потому что вышел кто-то из соседей с руганью. Отхожу от двери.

Девушка сидит на полу, куда я ее кинула. Ревет как ребенок. Кладу руку ей на голову. Однажды ее уже изнасиловали, есть у меня такое подозрение…

— Завтра не пойдем на работу. Отсидимся, пока его друзья или родственники не уедут, — говорю ей.

Она хнычет, а я завариваю себе кофе. Рука разве что дрожит.

Мы продежурили у двери двое суток. Обе по очереди. Наконец ранним утром я услышала шум и голоса. Говорили: “Спасибо, приедем еще. Через месяц точно.” По шагам и голосам определила, что у соседа было около трех-четырех мужчин.

Как они все там уместились? Поразительно.

Подошла к кровати и разбудила Алиму.

— Заточение закончено. Сегодня идем на работу.

Она разлепила веки.

И снова пыльная улица, жар, а мы с Алимой за прилавком. Настал обед, клиентов стало поменьше. Мы перекусили чем было, а потом я заметила большую группу клиентов.

— Что хотите?

Показываю трем мужчинам весь ассортимент. Один подает голос и по телу пробегают мурашки. Бросаю взгляд вниз, на Алиму. Она непонимающе взирает на меня.

— Подешевле отдашь?

— Хватит вам. Берете?

Мой холодок им не понравился. Я подробно рассмотрела загоревшие лица всех троих. Но они мое тоже. Один с интересом поглядывал за прилавок. Он знал, кто там сидит.

Когда они ушли, Алима тут же поднялась и спросила:

— Почему ты так посмотрела на меня? Мне показалось ты испугалась.

Смерила ее серьезным взглядом, задумчиво посмотрела мужчинам вслед.

— Они не уехали. Я узнала голос.

Ее лицо исказила гримаса ужаса.

В голове тревожные мысли, денег нет, ехать некуда. Тогда что делать? У Алимы никого, у меня тоже.

Твою ж мать, снова очередное дерьмо.

— Сиди здесь, и ни в коем случае не поднимайся. Если меня не будет в течение получаса, беги в условленное место. Там я смогу тебя найти.

У Алимы глаза на мокром месте, но трусишка понимает — она мне ничем не поможет. Темнота нашего закоулка пугает ее, людей в это время практически нет. Она прячется за сложенным прилавком, под грудой одеял. Я же с тарабанящим сердцем, словно на нем играет испуганный барабанщик, захожу в дом.

Поднимаюсь на наш этаж. Мои шаги не слышно. Заглядываю за угол — никого у нашей двери, никого напротив. Она не приоткрыта — значит они смотрят в глазок. Омерзение и страх пронизывают, стоит только туда взглянуть.

Опускаюсь на грязный пол. Придется ползти. К вспотевшим ладонями липнет пыль. Доползаю за нашей двери, видно меня не должно быть, и тихонько открываю дверь ключом. Хорошо, что он очень низко расположен.

Сердце стучит на весь этаж. Я выдыхаю, собираюсь с силами прежде, чем распахнуть дверь и молниеносно запрыгнуть в квартиру. Выпрямляюсь. Кажется уже не слышу разума, только гомон мыслей, заставляющих бояться. Прислушиваюсь к шуму из коридора — ничего. Обвожу взглядом комнату. Ощущение, что здесь кто-то был, не покидает. Они влезли в нашу квартиру, осматривали наши вещи, возможно даже что-то украли… Мерзко настолько, что зубы от гнева скрипят.

Делаю тихие осторожные шаги к кровати Алимы. На случай если кто-то из них еще здесь, я знаю чем защититься. Быстро запихиваю руку между матрасом и кроватью, вытаскиваю полотенце. Разворачиваю его.

Ручной увесистый короткоствол оказывается в руке. Меня невольно накрывают воспоминания.

Полгода назад

Девушка сидит на скамейке, перед ней поблескивает отражением огней Москвы — реки. Она прижала колени к животу, исподлобья пустым взглядом смотрит вперед. Глаза красные, распухшие — последствие слез и истерик. Тонкие пальцы впиваются в кожу, ей хочется сжаться в собственных объятиях так, чтобы исчезнуть, испариться. У нее нет сил продолжать войну.