ВСТРЕЧА
Невысокого роста, блондинка, в клетчатой блузке. Джинсы короткие, едва по щиколотку, с дырочкой на левой коленке и красные кеды.
Алексей увидел её в окне, когда трамвай замедлил ход. Мелькнула мысль: «На вид — девчушка». А не смог оторвать глаз. Его охватило внезапное, совершенно необъяснимое волнение: «Что если ждёт следующий? — ноги сами понесли. — «Выскочу. Успею…»
Застыл у выхода, продолжая смотреть на девушку через мутное стекло. Трамвай тихонько лязгнул, остановился. Незнакомка вместе с другими пассажирами вошла через среднюю дверь. Не отрывая взгляда, он бочком-бочком протиснулся навстречу.
И тут, уже в проходе, будто почувствовала настойчивое, откровенное внимание, она посмотрела на него. Свет, тёплый свет голубых глаз поразил Алексея. Не совладав с собой, он смущённо заморгал и уставился куда-то в пол. Но сразу пожалел: «Надо было просто улыбнуться. Приветливо кивнуть?»
Девушка отвела взгляд. Выражение лица её не изменилось, но в уголки губ закралась тень улыбки. Алексей снова поднял глаза. Она уже отвернулась и, опустив руку в сумочку, искала там что-то. Потом вынула монеты и вручила подоспевшей контролёрше. Дородная дама в причёске «аля-гоп» ссыпала мелочь в кожаный кошелёк, оторвала из рулончика, привязанного резинкой над её необъятным бюстом, билет и протянула девушке.
Мысли Алексея забегали, как букашки, засуетились. Он заметил, что ладонь правой руки, которой сжимал пластиковый поручень, сильно вспотела, а сердце застучало так, что наверно услышал рядом стоящий гражданин в сером пальто, который озабоченно покосился и сделал шаг в сторону.
Двери захлопнулись, трамвай дёрнулся и поехал. Между ними осталась стоять контролёрша, которая почему-то сурово глянула на Алексея и осуждающе вздохнула. Он невольно сделал виноватое выражение лица, но тут же спохватился: «Когда будет выходить, что делать? Пойти следом? Окликнуть?»
Покрепче сжав свой потрёпанный студенческий портфель, юноша чуть наклонился вперёд и из-за плеча дородной тётеньки опять посмотрел на девушку. И… не успел увернуться от её взгляда. Теперь в огромных голубых глазах светилось любопытство пополам с лёгкой насмешкой. Оба резко повернули головы и уставились в окно.
Перед остановкой девушка направилась обратно к двери, через которую вошла. Заметив это, ничего не придумав, и особо не соображая, Алексей быстро перешёл к соседней и стал ждать, когда трамвай остановится. Как только створка дёрнулась в сторону, протиснулся в щель, и кинулся к середине вагона. Под ногами щёлкнула об асфальт и покатилась пуговица, сорвавшаяся с полы куртки, но он не обратил внимания.
Первым, откуда ни возьмись, вышел тот самый гражданин в сером. Снова странно покосился и снова шагнул в сторону. На ступеньке стояла она. Алексей протянул руку. Смотрел не отрываясь. Ему ужасно захотелось вдохнуть запах её волос и что-то прошептать, но не посмел. Стоял и протягивал руку. Которая, кажется, чуточку дрожала.
Она протянула руку в ответ и сделала шаг. Теперь оба оказались на платформе. Рядом.
— Вы пожалуйста не подумайте, — сумбурно промямлил он, кашлянул, и закончил уверенно, — что я тут всех встречаю на остановке. Нет. Только вас.»
Девушка улыбнулась.
— Спасибо. Откуда такая честь?
— Вы мне понравились, — откровенно признался Алексей.
— Вот как?
— Да.
— Спасибо, — повторила она. — Приятно.
И всё ещё держала свою ладонь в его. Медленно отняла руку, кивая:
— До свидания.
— До свидания.
Он не знал, что сказать. Дыхание перехватило, сердце словно остановилось. Девушка повернулась и…
Алексей смотрел, как она удаляется. Уверенной походкой, слегка приподнимаясь на пятках на каждом шагу. Клетчатая блузка. Джинсы с дырочкой. Красные кеды.
ЭПИСТОЛЯРНЫЙ ЖАНР
«А в письмах вы казались стройнее»
О. Арефьева
Письма раздавал дневальный. Кажется, его звали Серёга. А может Витька. Дородный увалень из Новосибирска. Неспешно проходя по казарме и озабоченно щурясь на строчки адресов, он ленивым бесцветным голосом выкрикивал фамилии счастливчиков.
Письма! От родных, друзей, девчонок… Кому как везло. Несмотря на деланное спокойствие, ждали мы этих писем с жадностью. Переживали все. И те, кто получал, и те, кто нет.
Год на дворе стоял давний. Интернет, айфон и соцсети ещё и носа не показывали на горизонте. А мы, рядовые салаги-бойцы Советской Армии, служили в неведомых краях и мечтали о трёх вещах: сладко поесть, крепко поспать и получить весточку из дома. Сейчас, вспоминая прошедшее, надо признать, что удовольствие от чтения почты ничуть не уступало первым двум пожеланиям. Для меня, во всяком случае.
Письма! Думаю, стоило пожить в ту эпоху, когда они казались, да что там казались, — были! — настоящей ценностью.
В одном из них мой приятель написал: «Никогда не возвращайся туда, где было хорошо». Совершенно вылетело из головы, по какому поводу он разразился такой глубокомысленной фразой, но прошедшие десятилетия не стёрли её из памяти. Как и счастливый момент, когда я выхватил конверт из рук Витьки (а может Серёги), аккуратно надорвал, вынул тетрадный листок и стал читать. Сейчас это кажется не важным, но в те далёкие, чуть не сказал древние, времена эмоция от прочитанного следовала строго за эмоцией томительного ожидания. А это, доложу я вам, совсем не то, что пялиться на экранчик с эсэмэсками. Это — ого-го какое было ожидание!
Как человек, который в первом классе начальной школы писал пером и знает, что такое чернильница-непроливашка, хочу воспротивиться совету друга и вспомнить время писем — то самое «хорошо», в которое вернуться, и правда, уже не получится. А время было удивительное.
Как-то на заре нового века в одном из московских двориков я отыскал книжную лавку. Почти антикварную. Крохотные комнатки были до потолка забиты изданиями и старинными, и новыми. В руки (по воле случая, а может быть и нет) попался том переписки В. А. Жуковского. Я начал читать и… утонул. Просто канул, растворился во времени, чувствах, выражениях, изысканном слоге. Как всякий неотёсанный провинциал, попадая в такие места, я обладаю счастливым даром — открываю для себя что-то совершенно новое, необычное. Не потому, разумеется, что способный, а потому лишь, что в молодости был плохо учен и многое пропустил мимо ушей.
Но эта книга! Выражаясь грамотно, её надо называть вершиной искусства эпистолярного жанра. Без сомнений. И пусть смысл слова «эпистолярный» мне ещё не был знаком в тот момент, но я читал строку за строкой, страницу за страницей и не мог, прям душевно не мог оторваться.
Боже ж ты мой, как изумительно выражена вся глубина, всё напряжение, нежная истома чувств и мыслей в его строках. О слоге автора не сказать лучше, чем это сделала в мемуарах дочь одного из друзей Василия Андреевича:
«Одна черта в разговоре Жуковского была особенно пленительна. Он, бывало, смеется хорошим, ребяческим смехом, не только шутит, но балагурит, и вдруг, неожиданно, все это шутовство переходит в нравоучительный пример, в высокую мысль, в глубоко-грустное замечание…»
Слова эти — суть эпистолярного жанра в период расцвета. Как тонко, скользяще, искусно вливает автор думы свои в послание родным, любимым, друзьям. Как искренне каждое слово, как значительно в глубине. И как плавно, что поражает и восхищает более всего, льются фразы, сплетаясь в бархатную ткань повествования… Блеск! Жванецкий, помнится шутил: «Ах, что толкового, казалось, можно было написать в те времена — пером да при свечах?! Ну, разве ж только «Евгения Онегина».
Взгляните на несколько цитат, которые приведу ниже, не допуская и мысли выразить своими словами содержание, а тем более настроение писем Василия Андреевича (начало, извольте помнить, благословенного XIX века):
Обращение:
