И вот что вы себе думаете? Просто так я тут фантазирую? От нечего делать записываю любопытные словечки? Вовсе нет! Прошло несколько минут. А перед глазами ни с того, ни с сего проплыли угодливый изгиб лампы, послушное, как кошка, эхо шагов, угодливое масло, угодливая соль, угодливый скрежет… Может я просто ошалел? Что это? Наваждение? Сумасшествие? Фокус какой-то?

Медленно-медленно, от греха подальше, положил ложку. Отошёл от плиты и сел. Замер.

Сижу. Не знаю, что делать. Но всё яснее и яснее зреет ощущение, что сижу странно. Неуверенно. Угодливо как-то…

 ХОРОШАЯ ПРИВЫЧКА — ЕДИНСТВЕННАЯ  

Наученный горьким опытом, Яков никогда больше не попадается на удочку глупых желаний. Ни за что.

Кто решится ни с того, ни с сего уже на третий день покинуть Флоренцию или Сан-Марино? Какой сумасшедший, лёжа на бескрайнем каталонском пляже, поднимется без повода, отряхнёт с себя золотой песок, запакует вещи и поспешит в аэропорт? Зачем, любуясь на изумительно горячий Пенсильванский закат, вдруг отворачиваться и запираться в номере гостиницы, чтобы на утро убраться из города?

Яша делает это. Регулярно. И вовсе не затем, чтобы его прозвали сумасшедшим.

Он твёрдо знает, что самый коварный и разрушительный враг всякого удовольствия — привычка. Любуясь алой зарёй, задержитесь на лишнюю секунду, пройдитесь повторно по любимым улочкам Рима, вернитесь вновь на берег Женевского озера… Всё. Конец вашим впечатлениям. Один. Один только лишний повторный шаг и ядовитая муть привычки тут же хлынет по венам. Её отрава убьёт ощущение новизны, задушит очарование свежести, истребит естественный, откровенный интерес к окружающему.

С Яшей такое бывало. В молодости, повинуясь бремени воспитания, он любил возвращаться. В те города, те парки, на тот самый берег моря, домой…

И всё потерял. Всё приелось. «Приелось»! Есть ли на белом свете слово более гадкое, чем это.

Яша научился отворачиваться от прекрасного, чтоб сохранить его. Незыблемое правило. Закон восприятия. Что такое привыкание, одному богу известно! Но загадочный демон человеческой психики не выдерживает повторов. Он чувствует их, терпит не долгое время и — бах! — включает режим скуки и равнодушия. Представьте всю глубину отчаяния, когда чарующие виды Вандомской площади, Руанского собора, Сицилийских долин и небоскрёбов Нью-Йорка вдруг теряют свой блеск, восторг и перестают волновать потаённые струны души.

А восхищение, только что ласкавшее взор, уже горчит, как дым пересохшей гаванской сигары… Ужасно!

Наученный опытом, Яша не попадается на удочку обыденности. И знает только один способ делать это. Он — в пути. С отчаянием глядя на людей, которые пренебрегают правилом. Сочувствуя каждому, кто, поддавшись желанию любоваться, не смог вовремя отвести взгляд и бежать, без оглядки бежать прочь. Глупцы! Порой Яше хочется кричать: «Берегитесь! Жизнь дарит вам яркие бриллианты впечатлений, а вы бросаете, топчете их в грязь собственной рутины. Опомнитесь!»

Он осторожен. Всякий раз, как только мелодия вдохновения наполняет его сердце, отворачивается, закрывает глаза, уходит, убегает, прячется. И первые, яркие, самые сочные ощущения прекрасного навсегда остаются с ним. Порой, как нежная грусть, иногда, как лёгкое сожаление. Но всегда, как новый, бесценный экспонат в коллекции истинных удовольствий.

Яша понимает толк в жизни. Его единственная привычка — не иметь никаких привычек.

И он счастлив.

 УТРО  

Это утро переполнилось солнечным светом. Ярким, ослепительным, жадным. Его лучи рассыпались, разлетелись рыжими брызгами, мельтеша тут и там, вздрагивая, подпрыгивая, смеясь. Вся листва испачкалась в радужных блёстках, будто шмель в пыльце.

Как июльский полдень окунает в поля ромашек своё горячее, раскрасневшееся лицо и с наслаждением вдыхает аромат цветов, так осеннее утро обнимает золотыми ладонями землю и возвращает ей багряный запах тепла.

Тропинка выгнула пыльную спину по откосу жёлтого холма, стремясь к реке. А та в серебре своего зеркала утопила глубину просветлевшего неба, облака, дымку сизого тумана…

Ночная прохлада медленно уползла в хвойные заросли, укрылась лапами ветвей и свернулась, словно испуганный ёжик, в плотный тёмный клубок, ощетинившись иглами елей.

Но солнце и лес уже звенят! Щекочут слух восторженным попискиванием синиц, мягким стрёкотом отогревшихся в траве кузнечиков и высокими, невыразимо тонкими нотами капель росы восклицают, выкрикивают своё искреннее восхищение. Чем?

Алыми красками рассвета. Просторами ленивых полей. Бирюзой, сгустившейся между краем земли и неба… Да, быть может, и самой жизнью.

 ЧТО ОСТАЁТСЯ, КОГДА ДОГОРАЕТ СВЕЧА?  

 Хороший вопрос  

Яша гордился своей мечтой. Это происходит далеко не с каждым. Сначала она у него появилась. Потом была. Потом оставалась. Затем стала важна сама по себе. И вот, теперь он гордился тем, что она у него есть. А значит — не сбылась.

Не заморачивайтесь. Всё просто. Ему с детства хотелось смотреть на звёзды. Но это желание, понятное дело, мечтой не назовешь. Что тут сложного? Дождись ночи, выйди из дома и смотри. Или не выходи — можно прямо с балкона. Или из окна.

Но Яша был любознателен и придумал настоящую мечту: посмотреть на звезды в телескоп. Покуда времена его детства, юности и даже зрелости были давние, никаких телескопов в округе и в помине не водилось. Нет, пора была не настолько давняя, конечно, чтобы этот прибор ещё не изобрели, а всем думалось, будто мир катается на черепахе. Нет. Про мир было известно, планеты там всякие открыты, галактики посчитаны — всё путём. Но вот телескопа у Яши не было.

Ещё совсем мальцом он попытался его смастерить с помощью отцовских рук, картонной трубы и двух, чудом где-то свинченных, линз, но ничего не вышло. Не только звёзд, — даже медведей с картины Шишкина на противоположной стенке комнаты было не видать. Скорее всего подвел какой-то сбой в чертежах, выуженных со страниц «Юного техника». А годики шли.

В пятом классе Яша выменял здоровенное стекло от корабельного иллюминатора и принялся за его шлифовку. По легенде таким же макаром какой-то юнец смастерил астрономический прибор, получая в письмах инструкции от знаменитого астронома. Легенда оказалась сказкой, стекло треснуло, а мечта продолжала оставаться жива-здорова. Ничего ей не сделалось и в то время, когда взрослый Яша переехал в город и уже мог в любой момент отправиться в планетарий и глянуть там в большущий телескоп. Но он не хотел.

Когда миновало тридцать, Яша понял, что у него в руках не что-нибудь, а чудесная, давняя и не реализованная мечта, с которой он свыкся и расставаться жалко. Да и зачем? Этих звезд, вон, на картинках, пруд пруди. Любуйся, какими хочешь. А мечта — она единственная. Такую второй раз не найти. Яша ценил то, что практически вырос с ней вместе, почти с пелёнок её знал и любил. И стал гордиться. Ни у кого такой нет.

Но не доглядел. Забылся, или по другому какому случаю, а оказался наш герой однажды у самого настоящего телескопа, полночи рассматривал в узенький окуляр и кольца Сатурна, и спутники Юпитера, и красноватый Марс, и загадочную спираль Андромеды, и звёзды, звёзды, звёзды. И все они, вправду, такие интересные, таинственные…

На утро Яша проснулся. Всё вспомнил и понял, что стал несчастным. Мечту он потерял. То есть реализовал. Свершил, ну, или как бы это не называлось, только теперь её не было. Всем мечта хороша, но оставаться сама собой не может, если уже случилась. Пшик! — и нет. Он затосковал. Как будто потерял лучшего друга. И было б здорово, если у этой истории появился счастливый конец. Но нет. Сделанного не вернёшь. Напакостил — можешь извиниться, разбил — склеить, упал — встать. А вот с мечтой такого не получается. Сбылась — значит навсегда.

Яша и теперь смотрит на звезды в полном одиночестве. Без неё. Времени найти другую у него уже не осталось.