Центр

В детстве в центр меня возили, как на праздник. Перед днем рождения – обязательно. Мы с бабушкой заходили в книжный магазин и покупали книгу. Однажды купили темные очки. Я их три дня носил, даже дома. Потом сел на них, и они сломались.

В центре торговые ряды. Исторические. Там красивая арочная галерея. Страшно открывать глаза. Да… Ряды не ремонтировались много лет. Возможно еще со времен моего детства. А ведь прекрасное место для бутиков. Какие бутики? О чем это я?

Торговые ряды с другой стороны. Там совсем страшно. Но кто-то написал на стене, что он любит. Когда любят, то не все потеряно. А вот мосты, тут и правда Венеция! Странная формула на перилах: Илья в квадрате и две девушки. Зачем им квадратный Илья?

Мост любви. К решетке прицеплены замки. Это означает, что на всю жизнь. Вернее, пока не проржавеют замки.

Церковь. Внутри тепло и чисто. Фрески я помню с детства. Мы сюда с бабушкой ходили. Она потом мне рассказывала про Иерусалим и про море, по которому можно было ходить. Тут меня крестили. Наверное, вон в том углу. Где купель стоит.

А церковь стоит красиво. На берегу канала. Рядом запас дров на всю зиму. Вода в канале спокойная, отражаются золотые купола. Вот тут и надо фотографировать, а не лазить по грязным тропам возле сломанных заборов.

Все, надо прийти в себя. Вот еще пару мостов, и еще по той улице пройти. Там, где магазин. Без магазина вечер будет слишком грустным.

Над соснами всходит половинка луны. Еще немного, и надо собираться на поезд. Мне хорошо, я сел и уехал. А Андрей останется.

– Куда ты едешь? – спрашивает он.

– Домой, – говорю я.

Андрей кивает и ничего больше не спрашивает.

 Москва

В Москве ночью небо желтое, тревожное.

Станция метро «Комсомольская», раннее утро. Москвичи быстро проходят через турникеты. У них проездные или многоразовые билеты. У касс очереди из тех, кто приехал покорять столицу, просто заработать или пересесть на другой поезд и уехать из этой толчеи и суматохи.

Утренняя очередь молчалива, все смотрят по сторонам с недоверием, с опасением, ждут подвоха.

Билет в метро стоит почти доллар. Это в очереди не обсуждается. От Москвы очередь не ждет ничего хорошего. Тут надо учиться быстро ходить и быстро думать. И еще осознать, что ты здесь никому не нужен, что все места уже заняты.

В Москве нельзя сидеть и смотреть в окно. Ты сидишь, смотришь и не замечаешь, что начал падать. Чтобы удержаться, надо постоянно доказывать свою нужность. Или отнимать нужность у других.

Вход в метро «ВДНХ». Двое полицейских курят у колонны. Они обозначают присутствие и должны своим видом внушать преступникам, что тут все схвачено. Один из них внимательно оглядывает меня, я начинаю жалеть, что не взял такси. Наверное, это осталось от советских времен – чувство, что ты во всем виноват. Хотя бы тем, что ходишь по Москве, а не строишь ГЭС где-нибудь в Сибири.

Моя квартира. Я не включаю свет, а сразу иду к окну. Небо становится серым, черные тополиные ветки, подземный гараж, «Рабочий и Колхозница», станция монорельса. Почти неслышно шелестит под окном трамвай. В нем много больших желтых окон. Они проплывают мимо и скрываются за поворотом. Все замирает. Только вдалеке, сквозь беспорядочную сетку ветвей, мелькают синие огоньки гостиницы «Космос».

В голове неправильные мысли о родном доме. Я его только что видел и даже потрогал. Мне даже захотелось его купить. Зачем? Чтобы старые стены рассказывали о моих ушедших родных? А что там будет делать мой любимый человек? Ходить на речку, где нет больше песчаных пляжей? Бродить около поломанных заборов, где раньше сквозь высокую траву во все стороны разбегались веселые тропинки?

Нет, это романтические сопли. Высокая трава и песчаные пляжи были в детстве. И пусть они там останутся.

Казенный дом, казенный кабинет, женщина-чиновник, которой я безразличен. Общие слова, укоризненное качание головой, я расписываюсь, что потерял то, что мне дали в мае, получаю нужную бумажку и ухожу.

На трамвайной остановке молодые мужчины распивают бутылку на троих. Это правильно. Я приезжаю домой и делаю пару глотков коньяка. Мир начинает фокусироваться, становится более приветливым.

Звонит телефон. Какое счастье, когда ты кому-то нужен! Родной голос, ласковый, но озабоченный. Какие-то слова. Какие – это неважно! Главное, что тебя помнят, о тебе думают.

Вечер, подмосковье, дача. Все время хочется сказать, что я тут много чего построил. Но я не говорю. От моих трудов мало что осталось. Все по-другому, современно, красиво, профессионально. Мы сидим за столом и пьем французский коньяк, закусывая его солеными белыми грибами. Коньяк из аэропорта в Париже, грибы из костромских лесов. Мы сами из Германии, Сибири, Тверской области, Москвы… Какая маленькая наша планета. И с каждым глотком она становится все меньше.

Ночь, я смотрю на желтое небо и явственно ощущаю, что я счастлив. Такой длинный день. И все получалось, я везде успевал, и постоянное ощущение нужности.

Поток машин. Не надо смотреть на лица водителей. Они напряжены, они хотят быстрее, ищут пустые места в потоке, меняют ряды, ускоряются, тормозят. Они не смотрят по сторонам, они работают. Расслаблены лишь те, кто катит по наезженному маршруту, болтая по телефону или слушая радио.

Понимаю, что если снова придется сесть за руль в Москве, то надо учиться водить машину заново. Моя манера езды в полудреме, с прикрытыми глазами и мыслями о вечном в Москве не катит. Тут надо думать о том, что черная машина слева может быстренько влезть перед твоим носом, и тебе придется срочно тормозить или прыгать в соседний ряд.

Дагестанская свадьба. Дорогие машины, разноцветные шарики, красивые мужчины, глаза смотрят сквозь тебя. Стрельбы нет. Хорошо.

Жилые районы. А где гаражи? Глупости какие! Вокруг домов бесконечные ряды серых машин. Если присмотреться, то они разного цвета. Можно провести пальцем по багажнику и понять какой именно. Помытые машины смотрятся вызывающе. Как отличники среди нормальных пацанов. Эти машины кажутся беззащитными.

В метро надо медитировать. Или слушать музыку в наушниках. Или читать что-то легкое и веселое. Не надо смотреть на лица. Молодые улыбаются и смеются. Им хорошо везде. Но их мало. Все сидящие перестали чувствовать себя виноватыми. Глубина их медитации необычайна. Их взгляды затуманены, они, наверное, видят Космос и Бесконечность.

На улицах лучше ни о чем не спрашивать. Иначе совсем грустно. «Девушка, а этот переулок выведет к Никитским воротам?» «Чо? Куда?» Ну, да… сами мы не местные. Да знаю я, куда он выведет. Это я так, чтобы узнать, кто ходит на шпильках в ноябре, в разгар рабочего дня.

Кофе только с коньяком. Можно без кофе. Тогда хорошо. Ноги сами идут на Патриарши. Знаю уже каждую скамейку, каждое слово, что там написано. Сразу уходит суета, там особая атмосфера. Последние листья на деревьях, спокойная вода, женщины с колясками. О романе не думаю. Думаю о себе. Тут я принимал важные решения. Это мое место. Так думают многие, но мне не жалко. Тут так хорошо, что места хватит всем. Около воды объявление, что по льду не ходить. Льда пока нет, про хождение по воде ничего не сказано. У дорожки знак, что нечистой силе вход воспрещен. А кто чистый, кто нечистый? Вот бы обсудить это с Берлиозом. У него все было по полочкам разложено. Незатуманенный разум, зря ему голову так быстро отрезали, его хотелось слушать…