Светлана быстро подошла к Ипатову, взяла его под руку:
«Пошли!..»
Едва только они оказались в спальне, Светлана радостно объявила:
«Дядя Федя тоже за нас!»
«Кто он?»
«Мамин брат. Он воевал вместе с сыном товарища Сталина, Василием. Они большие друзья. Дядя Федя сказал папе, чтобы он не дурил. Не мешал нам. Ты ему понравился!»
«Знаю».
«Ты почувствовал, да?»
«Нет, услышал».
«Ну и завируша ты! Как ты мог услышать с такого расстояния? Да еще и при закрытых дверях?»
«Так оттянул уши и слушал», — Ипатов показал, как он оттянул оба уха.
«Брехунишка!» — нежно сказала Светлана и прижалась к нему.
«А он что ответил?»
«Кто?» — не поняла Светлана.
«Твой отец?»
«А всякое!.. — И с ходу перевела разговор: — Вот здесь мы будем жить!»
«Здесь? — приятно удивился Ипатов, взглянув новыми глазами на светлую и просторную спальню. — Не жирно ли?»
«Нет», — ответила она.
Ипатов прошелся по комнате. Заглянул за шкаф, за которым они еще недавно никак не могли решиться поцеловаться. Постоял, насмешливо склонив голову набок, перед двуспальной кроватью с голубым балдахином.
Светлана фыркнула.
«А что? — сказал Ипатов. — Если протечет крыша, останемся сухими».
«Не останемся».
«Почему?»
«Потому что ее заберут от нас».
«Значит, не ходить нам под голубым парусом», — изобразил печаль на лице Ипатов.
«Зато поставят два дивана».
«Рядышком?»
«Фигушки! Ты будешь спать там, а я здесь», — показала она на противоположные углы комнаты.
«Правильно! Чтобы никто ничего такого не подумал!» — весело подхватил Ипатов.
Вдруг Светлана с заговорщическим видом приложила палец к губам и предупредила:
«Только ни слова папе!»
И, тихо ступая по старому неровному паркету, подвела Ипатова к шкафу. Осторожно приоткрыла высокую резную дверцу. Оттуда на них глянул во всем своем великолепии новенький парадный адмиральский мундир: на черном благородном фоне — обильное золотое шитье. Помимо мундира здесь висели еще два простеньких платьица, очевидно все, что осталось после посещения воров.
«Уже присвоили?» — заинтересованно спросил Ипатов.
«Вчера», — шепнула Светлана.
«Поздравляю!»
«Только не проговорись папе, что видел мундир».
«Почему?» — удивился Ипатов.
«Потому что пошили раньше, чем присвоили звание. Так многие делают. Чтобы надеть в первый же день. Папа знал, что он представлен. Ему сам министр сказал: «Заказывай мундир. Осталась только подпись товарища Сталина». А вчера позвонил папин приятель, сказал, что товарищ Сталин подписал… Папа не должен знать, что ты видел мундир…»
«Хранить тайны, мадам, я научился еще в армии, а не болтать лишнее — значительно раньше», — саркастически заметил Ипатов.
«Обиделся?» — она взяла его руку, прижалась к ней подбородком.
«Ну что ты? — горячо возразил он. — Неужели я не понимаю?»
«Но ты поздравь папу с присвоением звания. Ему будет приятно».
«А ты, оказывается, дипломат».
«Чуть-чуть», — согласилась она.
«Сейчас поздравить или потом?»
«Лучше сейчас».
«Хорошо, пошли!»
«Ты что скажешь?» — поинтересовалась Светлана.
«Скажу: адмирал — это звучит гордо!»
«Брехунишка!» — ласково повторила она…
И опять, увидев Ипатова, они прервали разговор. По их возбужденным, напряженным лицам было видно, что перед этим шел жаркий, но по-родственному доверительный спор. Если отец Светланы был бледен как полотно, то его шурин, наоборот, побагровел до корней волос. Оба сидели за накрываемым Зинаидой Прокофьевной столом и тяжело молчали. Зайди Ипатов один, он бы, наверно, тотчас же извинился и повернул обратно. Но Светлана крепко держала его под руку и с места в карьер объявила:
«Папа! Костя хочет тебя поздравить!»
«Спасибо… спасибо, молодой человек!» — ответил тот, прежде чем Ипатов открыл рот. Похоже, что новоиспеченного контр-адмирала мало тронуло поздравление будущего зятя. Разве только чуть-чуть смягчился взгляд.
Ипатов пребывал в замешательстве. Поздравлять после того, как тебя уже поблагодарили за те добрые слова, которые ты хотел, но не успел произнести? По меньшей мере это выглядело бы как открытое и неумелое заискивание. Но Светлана, все еще крепко державшая его под руку, незаметно для других поигрывала пальчиками — не молчи, скажи что-нибудь…
И Ипатов, собравшись с духом, торжественно провозгласил:
«Желаю вам, Алексей Степанович, дослужиться до Адмирала Флота!»
«Спасибо… спасибо», — так же сдержанно ответил отец Светланы.
«Что ж, пожелание доброе, — заметил дядя Федя. — Я присоединяюсь к нему… Где бокалы?..»
Спор возобновился сразу, как только выпили за нового контр-адмирала. Первым напал дядя Федя. По-видимому, он с нетерпением ждал момента, чтобы продолжить тот самый острый разговор, который оборвался с появлением Ипатова. Теперь же его почему-то мало беспокоило присутствие чужого человека (или они считали его уже своим?), и он говорил столь откровенно и на такие темы, что Ипатову стало не по себе. Видя, что брата заносит, Зинаида Прокофьевна не раз пробовала перевести разговор на другое — что-нибудь обычное, житейское. Но, скользнув по сестре далеким, отсутствующим взглядом, дядя Федя продолжал, как ни в чем не бывало, с той же горячностью доказывать свою правоту…
«Нет, милый, так не пойдет, — помахал пальцем дядя Федя. — Рано или поздно история даст ответы на все самые сокровенные вопросы. И на этот тоже…»
«Нет войны без потерь», — твердо возразил отец Светланы.
«Это ты прав. Но ведь их могло быть много меньше?»
«Да, все мы сильны задним умом».
«А уроки истории, Алеша, чаще всего постигаются задним умом. Разве не так?»
«Никто не отрицает, что у нас были ошибки. Об этом с ленинской прямотой сказал товарищ Сталин на приеме в Кремле… Как там?.. Подожди, сейчас принесу…»
Через несколько минут он вернулся с тонкой книгой в плотном бордовом переплете. Это были выступления и приказы товарища Сталина в период Великой Отечественной войны.
«Вот… Слушай… «У нашего Правительства было немало ошибок, были моменты отчаянного положения в 1941—1942 гг.»… Тут я пропускаю… «Иной народ мог бы сказать Правительству: вы не оправдали наших ожиданий, уходите прочь, мы поставим другое правительство, которое заключит мир с Германией и обеспечит нам покой. Но русский народ не пошел на это…»
«Да, я помню эту речь, — не дослушал цитату дядя Федя. — Но вот знать бы, что за ошибки имел в виду товарищ Сталин?»
«Какие еще могли быть ошибки, кроме тех, которые допускало командование на отдельных направлениях и фронтах, особенно в начальный период?» — пожал плечами отец Светланы.
«Эх, и дипломат ты, Алешка! Чистой скандинавской выучки!» — усмехнулся дядя Федя.
«Так вот, если хочешь знать: я не вижу смысла копаться в ошибках, тем более сейчас, когда одержана такая победа. Да и кто сейчас помнит о них?»
«Ты помнишь. Я помню. Зина помнит… Возможно, и они помнят, — кивнул он на сидящих рядом Ипатова и Светлану. — Забывчивые, товарищ контр-адмирал, по многу раз на одном месте спотыкаются!»
«Пора забыть. Не тебя одного сгоряча посадили!»
«Верно, не меня одного. Но я отсидел всего пять месяцев, вернулся. А другие даже до Великой Отечественной не дотянули. А могли бы дивизиями, армиями, фронтами командовать. И как еще командовать! С первых дней войны…»
«Все это так, — согласился отец Светланы. — Но никакое общество, даже самое передовое, самое демократичное, не застраховано от ошибок. К счастью еще, что товарищ Сталин вовремя разоблачил Ежова и его клев…» — он запнулся.
«Клевретов», — подсказал дядя Федя.
«Вот-вот… К счастью для всех, в том числе и для тебя».
«Слышал такое выражение: мавр сделал свое дело, мавр может уйти?»
«Хватит, Федор!» — как-то сжался и стал еще меньше отец Светланы.
«Хватит так хватит, — усмехнулся в усы дядя Федя. — Выпьем за товарища Сталина!»
